Путь крови

Ему двадцать два года, студент медицинского университета, голодный до знаний, как и все его сверстники. Мраморная бархатная кожа, что блестит в солнечных лучах, не хуже любого золотого колье, которое он никогда не будет носить — опасно. Такая же светлая копна коротко стриженных волос, аккуратно уложенная на боковой пробор, милое округлое личико и невероятной красоты голубые глаза, что цвета марианской впадины, заглянешь в такие и захлебнешься водой без права на спасение. А улыбка? Та завораживает всех своей лучезарностью и добротой, но при этом скрывает глаза, просто узкие щелочки не позволяют ему увидеть окружение под натиском позитивных эмоций, но это вовсе не проблема, это приятная изюминка. В нем ещё кое-что есть, то, что не даёт спокойно жить. Он опасается каждого поворота, каждого камешка, случайно вылетевшего из-под колёс проезжающей мимо машины, он редко ходит пешком, в основном берёт такси или дожидается родителей, которые, к слову, очень заняты на работе. Поэтому каждый раз заставляют сына ждать вечер, отсиживаться после пар в библиотеке. Да и там он чуть ли не каску надевает, не подходит близко к шатким полкам с книгами, выбирает стулья с самой мягкой набивкой или заваливается на диванчик, оккупируя его полностью. Не дай Бог, кто-то подлетит и случайно заденет его, не дай Бог! У него почти нет друзей, фактически, на нем самом и на всех вещах висит табличка: «не подходить, опасно для моей жизни». Самые понимающие и адекватные обходят его стороной, издалека улыбаясь и сочувствуя. На физкультуру он вообще не ходит — нельзя. Но однажды он все-таки идёт туда, чтобы посидеть на трибунах, пока ребята из потока тренируются. А после горько жалеет об этом, любопытство играет с ним, как всегда, в плохую шутку. После занятия к нему сразу подлетают два обдолбая и начинают наезжать, плюя на запреты и таблички, их волнует лишь одно: — Ты на нас пялился всю физру, Пак Чимин! — голосит один, неприятно тыкая ему в плечо, но попадает по металлическим вставкам, не дотрагиваясь до кожи. — Ты че голубых кровей? А? — подначивает другой, чуть ли не плюясь на каждом слове. Чимин уже было хочет дать заднюю, но один из придурков резко его дергает, заваливая на песчаную дорожку за академией, от чего он кожей на предплечьях прокатывается по острым камням, руки по локоть неприятно прожигает. — Педик! — Мы тебе покажем, каково быть неправильным! Чимин пытается от них отстраниться, отползая дальше, но они оказываются быстрее, стоя на своих двоих, уже давно намереваясь замахнуться для удара, но Пак скрещивает руки у лица умоляя их остановится: — Если ударите меня, я долго не проживу, — всхлипывая и захлебываясь собственными слезами, — я умру сразу же! Он смотрит на свои руки: из порезов уже ручьём текут алые дорожки, окрашивая свободные рукава светло коричневого свитера неприятным красным цветом. Он с силой прижимает их к себе, намереваясь остановить поток, но краем сознания понимает, что это ему не поможет; или поможет, но вряд ли надолго. Бугаи мешкаются, а потом сильно и громко гиенят, оглушая всю округу. Им смешно, а Чимин весь трясется, как кленовый лист, пожелтевший по осени, вот-вот готовый свалиться с ветки и кануть в бездну небытия, прощаясь с белым светом. Не то, чтобы ему настолько страшно... хотя, да! Именно настолько и страшно. Одно неловкое движение, чуть расслабит кулаки, и все, обморок, а там и смерть. — Эй, вы там! Чего творите? — кто-то из преподавателей выбегает из припаркованной машины и в три шага подлетает к хулиганам, пытаясь до них докричаться. Но видит заплаканного и окровавленного студента, чуть ли не роняя глаза из глазниц, — Вы придурки! Его нельзя трогать, тем более бить! Бугаи, как только слышат в свой адрес сквернословия из преподавательских уст, быстро ретируются к выходу из университета и скрываются в закате. Профессор Мин кидается поднимать Чимина с мелких камней и заматывает шарфом выше локтя руки, затягивая сильно, на манер жгута, и молится, чтобы больше не вытекло. — Быстро в мой кабинет! Я созвонюсь с коллегой! Чимин идёт, находясь на грани потери сознания от кровопотери. Ещё чуть-чуть и ноги не донесут, профессор его крепко держит, но не так, чтобы потом везде гематомы появились, а знающе, будто хрупкую хрустальную вазу, которая от любого дуновения сквозняка готова опрокинуться с тумбочки и встретиться с полом, а там и с символичной для неё тьмой, разлетаясь на мелкие осколки. Они заходят в прохладное помещение, абсолютно белого кабинета с контрастной темной мебелью: длинный массивный стол посередине, окно с видом на шикарное закатное солнце, что багровеет уже на горизонте смеркающегося Сеула, пара диванов да горшки со всевозможными цветами. Мин Юнги профессор фармакологии, знающий человек в делах выбора и создания лекарств, слишком молодой для своей должности, но невероятно талантливый учёный, в чьём послужном списке несколько научных работ, котирующихся на международном уровне. Чимин безумно любит ходить на его лекции, это не обычные скучные монологи, что монотонным звуком входят в одно ухо и с таким же успехом выходят через другое, нет. Он умеет завлекать аудиторию своей харизмой, у него всегда полные залы студентов с горящими глазами, он все понятно и досконально преподаёт, не скупясь на современные факты, использует самые передовые технологии, даже демонстрирует свои навыки на глазах у всех, изготавливая что-то новое, доселе неизвестное. Как-то раз он случайно синтезировал из спорыньи лезиргиновую кислоту, шумихи было— море! Даже заставили объяснительную перед руководством писать, но этим он и заработал любовь почти всего университета. Но многие на его лекции ходят не за знаниями, а как на приятное представление, ведь Мин Юнги тот ещё эстет. От него прекрасным разит за километр, как он ходит, как говорит, то что он этих выблядков обругал, это редкое проявление, обычно он сама доброта с очаровательными лисьим глазами и такой же улыбкой, что являет аккуратные зубы. Улыбка заразная, до щеми в груди. Он ходит по кабинету, звоня по второму кругу, но на другом конце линии все никак не хотят отвечать. Его глаза бегают мячиками в игровом автомате, а у Чимина в глазах все плывет. Дурман потихоньку накатывает, рукава сочатся кровью, образуя лужу у ног, затекающую под диван. Юнги видит, как голова студента накреняется, видит, как тот поверхностно и часто дышит, как стал белее мела. Поэтому подбегает за секунду до того, как Чимин клюёт носом в пол, теряя сознание, и подхватывает дрожащее тело на руки, выбегая с ним в коридор. До факультета гематологии идти недолго, но он бежит, сломя голову. Тяжести не чувствует, Чимин легкий. Но вот неприятно липнущая от крови рубашка, что окрасилась красным, заставляет поморщиться и даже не от холода. А от того, что: — Успеть бы, Господи! Мин Юнги запомнил этих обдолбаев, он знает, что с ними сделает официально и неофициально. Ну нельзя просто так накидываться на людей, нельзя распускать руки и вторгаться в личное пространство, чтобы навредить. Нельзя! Но, к сожалению, им похеру, до поры до времени. И если это время наступит вдруг, если Юнги не успеет добежать с парнишкой до факультета, то он точно их засунет в тюрьму на пожизненное. А ведь эти двое будущие врачи. Что будет с их пациентами, Господи! Они каждого в гроб загонят и будут гоготать в морге на вскрытии, уму непостижимо! Вывеска мелькает на периферии, из коридора выходит медбрат, профессор орет во весь голос, что нужна срочная помощь, а он не мешкаясь, сразу реагирует. Подбегает к окровавленной паре и забирает бессознательное тело студента, из чьих рук льёт рекой кровь. Юнги придерживает, бежит открывать дверь, задыхаясь на ходу, пачкает стены красным. Медбрат укладывает Пака на каталку, увозя аккурат в реанимацию, крича на все отделение о чрезвычайной ситуации. На что доктор Чон Хосок выбегает из своего кабинета, запыхавшись, и по одному только виду Юнги понимает — дело дрянь. Срывается со всех ног туда, где только что скрылась каталка с Чимином, и закрывает за собой дверь. Остаётся только молиться на благоприятный исход. И профессор Мин молится, медленно стекая по стене на пол и тяжело дыша. Смотрит на закрытую дверь и слышит, как ругается Хосок.

*****

Три дня. Прошло уже три гребаных дня, а Чимин все не приходит в себя. Он потерял больше полутора литров крови, и без того слабый организм едва справляется с дефицитом объема. Непонятно по какой причине, но Юнги от койки не отходит ни на шаг. Проводит лекции безынтересно, как любой обычный преподаватель: монотонно, скучно, отпуская раньше. А по окончании сразу бежит в гематологию, проверить, удостовериться, что все в порядке. Что жив и борется. У Чимина редкая группа крови, и Юнги теперь знает — у него тоже. Он сдал уже литр и сам ходит приведением. Но ему не жалко. Он здоровый и сильный, его организм справится с этим быстро и безболезненно, а Паку надо! Без этого он может и не прожить дольше. Хосок ему категорически отказывал сдавать третий раз, но против строптивого профессора не попрешь, поэтому взяли лишь нужные фракции, дополняя потери капельницами. И вот сейчас он лежит в одной палате с Чимином, на соседней койке, с иглой в вене и смотрит, как медленно поднимается и опускается чужая грудь. Как ровно отбивает сердечный ритм кардиомонитор и думает. Почему? Почему врачи готовы жертвовать своим временем, своими силами и ресурсами? Почему они плюют на собственное здоровье, помогая другим? Почему от них постоянно что-то требуют пациенты? И ведь есть понимающие пациенты, а есть вот такие, как те два обдолбая, которым плевать на чужое здоровье, лишь бы потешить своё самолюбие. А ведь будущие врачи. Врач — это непросто! Это жертвы, чужие и собственные слёзы. Это эмоциональное выгорание и потери. Но в то же время — это радость благодарных и спасённых. Это гордость за себя и свои действия. Это целеустремленность быть лучше и достойнее своего звания. За этими размышлениями профессор не успевает понять, как проваливается в сон. А там эта картина: где лужа крови постепенно обволакивает измученное и опустошённое болезнью тело, забирая в глубины тьмы, в конце которой мелькает луч, что обычно в конце туннеля появляется, забирая навсегда высоко на небеса. Он приходит в себя от тихого скрипа кровати рядом, Чимин пытается сесть. Он смотрит вокруг испуганным котёнком, не понимая где находится. — Что случилось? — получается хрипло и тяжело. Он рассматривает свои перебинтованные руки и торчащий на подключичной вене катетер с капельницей. — Ты в отделении гематологии, — говорит Юнги безрадостно, кажется, он исстрадался за эти три дня не хуже птицы в клетке. Он тянется рукой до кнопки вызова персонала, и на все отделение начинает играть лебединое озеро. — Ты потерял много крови и тебя реанимировали, а потом перелили донорскую. — Донорскую? — Юнги кивает было, но сказать ничего не успевает, доктор Чон, как гром среди ясного неба, врывается в палату с медбратом, облегченно вздыхая. — Как вы себя чувствуете, Чимин-щи? — Слабость и голова, кажется, болит. — Слава Богу, что вы очнулись! Ваши родители рвались к вам три дня подряд, а я не мог их впустить, когда вы в таком состоянии. Нам нужно будет сделать много анализов, но об этом чуть позже. А пока отдыхайте, — кидает тот, а потом ловит взгляд Юнги и снова поворачивается к пациенту, говоря: — И можете поблагодарить профессора Мина, если бы не он, то мы не знаем, как повёл бы себя ваш организм. Чимин переводит озадаченный взгляд на лежащего на кушетке профессора, а тот лишь уголками губ, едва заметно, улыбается. От чего Паку становится неловко. Он кивает доктору Чону, а тот облегченно выдыхает и покидает палату, стуча каблуками на весь коридор. — За что мне вас поблагодарить? — тихо-тихо, будто боится, хотя на самом деле это так и есть. — Донором стал я, теперь-то я знаю, что моя кровь такая же редкая, как и твоя. Чимин недоуменно хлопает глазами, приоткрыв рот изящной буквой «о», что до того мило выглядит, невольно заставляя улыбаться самого профессора. — Я понятия не имею, как вас за это отблагодарить. Но во всяком случае спасибо, вы спасли меня от… — он не договаривает, перед глазами кадры того злого дня, когда он распорол себе руки о камни, когда его обзывали некультурно, хотя он ничего дурного не сделал, просто сидел на трибунах, а кому-то это не понравилось. — Не продолжай, я вижу, что тебе тяжело. Ты можешь ещё поспать, если хочешь. Поговорим, когда восстановишься, хорошо? И Чимин соглашается, укладываясь поудобнее и отворачиваясь к окну так, чтобы оказаться к профессору спиной. А Юнги не может оторвать взгляд от этих изящных линий, что открывает незастегнутая сзади пижамная рубашка. Аккуратно торчащие позвонки завлекают, а кожа, что бархатом отдаёт в полумраке такая ровная и притягательная, что хочется прикоснуться. Точно ангел с небес. У Юнги внутри приятным покалыванием кровь по телу разносится, суша и без того обезвоженное горло. Он гулко сглатывает, отворачиваясь от греха подальше. Но делает это с таким усилием, что можно пыткой назвать, не ошибёшься. Он вытаскивает иглу из катетера и на ватных ногах встаёт с кровати, намереваясь уйти. Но Чимин его останавливает своим тихим, тягучим как патока голосом: — Спасибо, что спасли меня. И Юнги ничего не остаётся, как обернуться, улыбнувшись, и смущенно сказать напоследок: — Ты, главное, выздоравливай! А остальное не важно.