Путь крови

Сегодня самый обычный день, нет в нем ничего особенного — это Чимин так себя успокаивает. Потому что сегодня среда, а на кону защита исследовательской. И если он предаст этому слишком большое внимание, то будет обречен на провал, всегда так было. Закон маятников, слыхали? Чем больше энергии вложишь, тем сильнее тебя шибанет ответочкой, и он склонен в это верить. Юнги наблюдал за своим подопечным на протяжении трех дней и заметил лишь одну нестыковку в его поведении — Чимин подозрительно тихий. Буднично отвечает на все вопросы, сам ничего не задает, зарывается в бумаги и постоянно заучивает тезисы. Лицом поник, эмоций никаких. Юнги его улыбку видел последний раз на выходных, когда она лучилась предвкушением на весь экран телефона. А потом что-то произошло, а что — не понятно. — Ты как? Сильно переживаешь? — Чимин бурчит тихое себе под нос, из чего профессор может вычленить, что все нормально. Но вид не такой — абсолютно. Они сидят в кафе на территории кампуса, а младший к еде даже не притрагивается, терроризирует ее взглядом. Если бы таким способом можно было развести огонь, то сгорело бы все в радиусе километров пяти. — Что-то произошло? — вид у Юнги взволнованный, он даже не понимает с какой стороны подобраться, а потом вспоминает, что родители приехали совсем недавно, а причина такого состояния может быть из-за них, — Родители что-то сказали? — и вот оно, Чимин отрывается от изучения пипимпаба, поднимая на профессора болезненный взгляд. — Мама сказала, что у них с отцом открытые отношения, — вот так вот, прямо, ему хотелось с кем-то поделиться и выслушать комментарии, но кроме Юнги у него никого нет, поэтому он хныкает, продолжая: — Они не могут развестись, потому что им удобнее жить так. — И что тебя смущает? — с опаской, лишь бы случайно не разрыдался, а то видно — Чимин на грани нервного срыва, — Это же хорошо, разве нет? — Хорошо? Это не правильно, — он упирается лбом в салфетки, загнанно дыша. — Все что люди привыкли называть правильным подстать стереотипам, которые общество надумало для какой-то невъебической культуры поведения, так что твои родители просто напросто не подходят под общественную категорию, — вздыхает, и видит как белая макушка вынырывет обратно. — А еще она сказала, что не против сына гея, — а вот это он выпаливает зря, но сказать хотелось. — Интересно, с чего такие выводы? — смеется, но боязливо, — Ты повод давал? — В том то и дело что нет. Просто она увидела записку на мусорном ведре и свои там цепочки логические создала, — Юнги еще больше заливается гоготом, но так чтобы не громко было, в общественном месте все-таки сидят, — Это не смешно, вообще-то даже немного обидно от нее такое слышать. Она и тебя под эту гребенку… — Что? А я что? — замирает, сконфуженно, не понимая своей причастности, а потом вспоминает, что писал на этих листочках, — Айщ, понятно, — и они уже вместе смеются истерически, нелепая ситуация. — А еще мама сказала, что будь она помоложе пригласила бы тебя выпить… — Чимин наконец-то тянется к палочкам, а после размешивает еду. И всего-то надо было рассказать, что терзает душу, чтобы аппетит снова появился, а щеки из зелено-серых превратились в слегка румяные. — Ну-у, это можно устроить чисто теоретически, — у Чимина кусок не в то горло залетает от такого выпада. — Ты щас серьезно? — Ну, а что, я горячий молодой профессор, почему бы и нет? — Она точно так же сказала, — он снова хватает рис с бобами, а потом: — Погоди что? Ну у вас и самооценка, сонсеним! — А что, не правда, что ли? Где ты таких как я видел? — Кажется, где-то есть завод, где вас таких собирают, а потом продают на черном рынке за бешеные деньги… — Ты щас шутишь надо мной, что ли, Пак Чимин? — последнее получается резко и громко, что аж люди оборачиваются на звук, а Чимин медленно прикрывает веки. Не, ну надо же, взрослый человек, а ведет себя как ребенок, — Черт, я привлек лишнее внимание… — уже шепотом и сближаясь со столешницей. — Ага. Сонсеним, а как вы относитесь к нетрадиционной ориентации? — теперь очередь Чимина выбивать людей из колеи, потому что такого вопроса от своего подопечного он явно ожидать не мог. — Прямо, я нетрадиционен, а началось все это еще в студенческие годы. Не то чтобы я скрываю это, просто стараюсь не трепаться. Так что и ты молчи, хорошо? — а у Чимина сердце в пятки ухает. Он лишь судорожно кивает и пихает в себя еще одну порцию риса, чтобы занять рот и не говорить больше ни о чем, но профессор расслабится не дает, — А ты? Как ты к этому относишься? Очевидно, что твоя мама не против, но мне интересно твое мнение… — Не знаю, — пожимает плечами, — У меня никогда никаких отношений не было, я всегда в своем мягком коконе сижу и никуда не выхожу. Я даже думать не думал об этом, пока меня в реанимацию не отправили. Ты, должно быть, слышал с каким претензиями ко мне подошли. — Слышал. — Ну вот, а обвинения были беспочвенные, я их даже не видел на той тренировке, просто следил за мячом и считал очки, а они… — Забудь эту историю, все позади, — нотки в голосе успокаивающие и одновременно ободряющие, следующие слова из Чимина сами собой выходят, будто гигантскую дамбу прорвало. — Ну вот после этого и стал об этом думать… может быть я и правда показываю себя в таком свете, хотя никогда ничего подобного не замечал за собой. А потом… — он думает, стоит ли ему продолжать и говорить то, что терзало его все эти дни? Наверное да, Юнги своей заботой и опекой заслужил знать больше, правда же? Поэтому на свой страх и риск он продолжает: — А потом появился замечательный сонсеним, который спас меня от смерти, поделился своей кровью, заботился, подвозил и кормил. И я даже не знаю, как к этому относиться. Ты вызываешь у меня неоднозначные чувства, я об этом постоянно думаю… — он вздыхает, — Ну вот, сказал… — Чимин следит за реакцией, а эмоции на лице Юнги абсолютно нечитаемые, он будто сказать что-то хочет, но одновременно и завис. А у Мина перед глазами фейверки взрываются, от того, что Чимин так смущенно улыбается, заливается краской и бегает взглядом по столу. Профессор же сидит каменным изваянием и не может выдавить из себя ничего путного, а потом Пак говорит еще: — Это замечательная дружба, мне нравится, — перестраивается на наигранную радость, будто кричалки кричит, — Давайте дальше дружить, профессор Мин? — Нет, — выпаливает, первое, что в голову приходит, для него такой вопрос идиотский, если често, до нелепости бессмысленный. — Нет? — в груди младшего в этот момент обрывается натянутая струна, оглушая внутренности какофонией, — Но почему? — Юнги хмыкает, смущенно отводя взгляд в окно, в котором как раз проходит кучка его же студентов, что орут во весь голос его имя и машут всеми частями тела. Даже заваливаются вовнутрь, снося пару стульев у входа. — Профессор Мин, добрый день! Мы с нетерпением ждем сегодняшней конференции, — лепечет Тэхен, студент из параллельной группы, который заканчивает педиатрический. — Сонсеним, а нам будут какие-нибудь бонусы за посещение? — это Чонгук, с младших курсов, а Чимин смущенно утыкается в свою тарелку, притворяясь невидимкой. — Если зададите стоящие вопросы и пофотографируете выступление студента Пака, — он указывает на притихшего, — То я подумаю над вашим предложением. — Сонсеним, а можно сдать лабораторную на следующей неделе? — и тут Чимин не выдерживает, потому что третий, чьего лица он не видит, но подозревает, что это один из дружков этой несносной и так не вовремя встрявшей парочки, выводит его из себя. — Коллеги, обеденный перерыв, подходите к сонсениму в рабочее время или в период свободного расписания, — пассивно агрессивно получается, но те замирают с открытыми ртами, а Мин, на его еще большее раздражение, начинает гоготать. — Правда, ребята, подойдите завтра в первой половине дня и мы это с вами обсудим. Просто мы готовимся к выступлению и едим, — как бы на всякий случай уточнить. Они несколько раз извиняются, кланяются и сваливают нахер на радость взбешенному студенту, а тот переводит взгляд на сидящее перед ним профессорское недоразумение, которое какой-то гордостью плещется. — Что смешного я сказал? — Не что, а как ты это сказал, еще чуть-чуть и ты бы кинулся на них с палочками! Держу пари, они оказались бы в чьих-то глазах, — и снова ведь хохочет, но Чимину как-то неудобно даже. Прогнал студентов, таких же как он. Что на него только нашло? — Чимин-а, видел бы ты свое лицо, будто у тебя любимую игрушку забирают. — А что если и так? — сказал не подумав, опять, в который раз. Чимину пора научится ставить фильтр на свои мысли, иначе если попадет на военную базу вражеской территории, то разболтает все государственные тайны. — Тогда я не хочу с тобой дружить, — фыркает тот, а потом смотрит так, что даже мурашки под кожей в пляс пускаются. — А что тогда? — Заботиться, любить, защищать, учить? Выбирай что хочешь… — и в этот момент в груди трещит годами выстроенное одиночество, при чем у обоих. Чиминова челюсть стремительно летит в пол, без возможности вернуться на место. Его это обескуражило? О, да — определенно. — И надо было тебе это говорить перед самым выходом на сцену, профессор Мин? — получается как-то загнано, будто голос резко пропадает, — Как мне теперь с этим знанием рассказывать о фармакологии? — С нежным трепетом в душе? — и снова улыбается. Юнги сам от себя такого не ожидал, но правда рвется наружу, а забрать слова обратно он не может, да и не хочет. Как говорится: будь, что будет. А проанализируют они это все потом. — Ты доел? — он бросает взгляд на почти пустую тарелку, — Доедай, и пошли, у нас остался час.

*****

В зале слишком много народу, Чимин никогда для такой аудитории не выступал, он на сцену то поднимался однажды в школе, но столько людей там не видел. А сейчас ему предстоит ораторствовать перед всем преподавательским составом и одной тысячью студентов. А еще эта конференция запущена прямой трансляцией на официальный сайт — это же еще плюсом пара тысяч. Поджилки нервно трясутся, нет-нет да и сорвется на истерический скулёж. Юнги сказал, что переживать не о чем, но не предупредил, что столько пар глаз будут пялиться на замкнутого в себе студента, который доселе такие сборища избегал, обходя за три километра. Да еще его это выражение про нежный трепет в душе — становится тяжелее. Если Чимин не забудет ничего, что до этого заучивал денно и нощно, то сможет погладить себя по голове, а потом вытащить рисовый пирожок из холодильника. Такая себе мотивация, но работала всегда. Хотя он уверен — сегодняшний день исключение. Что-то внутри кричит о подвохе, что-то нечисто, как-то страшно. Да и выступают они последними, как раз, когда всем станет жутко скучно, а последние ряды вообще будут спать. Юнги хорошо: сиди себе за монитором, переключая слайды. А Чимину? Он сидит за кулисой, ждет, дрожит, в горле пересохло, а вода закончилась где-то посередине мероприятия. Внутри сжимается тугим узлом паника. — Ты следующий, — незаметно подходит сзади профессор Мин, опуская руки на плечи, от чего те дергаются, — Все будет отлично, не бойся! Ты все знаешь, смотри на меня, а не на них… — Я тогда точно ничего не расскажу, — хрипло перебивает, — Вот зачем только ты мне сказал то, что сказал? — больше похоже на риторический вопрос, да и на какой-то сбитый крик души. — Тебя это настолько тронуло? — он садится перед Чимином на одно колено, всматриваясь в поникшие глаза, — Чимин-а, я правду говорил. — Я вообще ничего теперь не понимаю, точнее понимаю, но… — Просто подумаем потом, хорошо? С меня ужин… — Чимин поднимает бегающий взгляд, силясь посмотреть на профессора, а внутри еще одна струна обрывается, потому что их имена называет ведущий мероприятия, и по залу катится слабый звук аплодисментов, — Ни пуха, ни пера? — К черту, сделаем это, профессор Мин! И они встают со своих насиженных мест, Чимин мужается последний раз и старается на ватный ногах сделать первый шаг, чтобы попасть в ослепляющий луч софита. Как он и предполагал — на задних рядах царство Морфея. Стук собственных каблуков неприятно отдает в тяжелой голове, от чего паника захватывает с удвоенной силой. Он делает тяжелый выдох и медленный вдох, прежде чем открыть папку с тезисами на нужной странице, и, натягивая улыбку, говорит, то что репетировал: — Добрый день, уважаемые коллеги. Мы рады представить наш проект по этиотропному лечению наследственно обусловленной гемофилии новым рекомбинантным препаратом… Как только он произносит первые слова, вокруг будто все выключают, остается только он и его неизлечимая болезнь, один на один в оглушающей тишине, ведут незримую борьбу за первенство в заранее обреченном бою. Он чувствует, как кровь пульсирует в организме разнося неприятное покалывание в крайние точки. Это борьба не на жизнь, а на смерть. Кто победит — вопрос времени или стечения обстоятельств. И от этого жутко до незримого ужаса, что летает вокруг его существования с момента самого рождения на этот свет. Он рассказывает и рассказывает, забывая на какой-то момент о слайдах за своей спиной, но попадает четко в план. Он не видит как искрится от гордости Юнги, он видит лишь темноту зрительного зала перед собой, что заволакивает своей липкой субстанцией неизвестности. Он не слышит как дышит, он чувствует лишь гладкие листочки под своими пальцами и будто рой ос над ухом его о чем-то предупреждает. Монолог льется лаконичным рассказом, без запинки, логично. На последних листах остается несколько строчек, но он помнит их наизусть, поэтому даже не смотрит на печатные символы, а говорит от всего сердца, и слова эти западают аккурат в душу каждому. Даже зеваки на задних рядах от его волшебного голоса и сияющей улыбки просыпаются, завороженные. — И закончить я хочу цитатой одного малоизвестного философа: тот, кто хочет быть здоровым, отчасти уже выздоравливает. Спасибо за внимание, — он отходит от трибуны и делает низкий поклон, а зал снова заливается светом и гул аплодисментов оглушает. Никому до этого так не аплодировали, кто-то из преподавателей даже встает, студенты свистят. Ни Юнги, ни уж тем более Чимин не ожидали такой реакции. Должно быть, история про мальчика, который ищет как спасти свою собственную жизнь тронула педантичные и меркантильные души университетских обывателей. А возможно, все просто слишком рады, что это было последнее выступление и скоро они пойдут домой. Нет точного ответа на этот вопрос, люди от природы не умеют читать мысли, но верить хочется в первую причину. Чимин робко улыбается Юнги, который завис за пультом управления и смотрит на своего студента, лучится счастьем, а Чимину даже неловко от подобного внимания. А потом Пак переводит взгляд за его спину, на дверные проемы, и видит тех переростков, которые стоят не двигаясь, прожигают взглядом блондина и извергают пассивную агрессию на фоне всеобщего ликования. Чимин цепенеет от этой картины, бледнеет на глазах, сердце валится в пол сцены, пробивая его, летит аккурат к центру земли. Он делает шаг назад, а когда один из парочки скалится, то студента током прошибает, волосы на дыбы вскакивают. Он делает еще один осторожный шаг к кулисам и пропадет за ними, убегая. Юнги видит, как его пятки сверкают, а потом оборачивается назад, но незваных гостей и след простыл. В голове мелькает недоумение. — Чего он так испугался? — он как можно быстрее собирает свои заметки с рабочего стола, отмахивается от поздравительных слов коллег, выдавливая благодарную эмоцию, и со всех ног бежит за Паком. Если его что-то напугало, то нужно как можно скорее выяснить что. А пока что профессор горд, но червь сомнения размножается, сея панику и в нем самом.