Навещая Сестру

// Он оставил свой мир в холоде и зиме и ещё чувствовал мороз в лёгких. И вязкость снега. Он закрыл глаза, назвался Йокке и перешёл в Её мир. Без спросу. Нагло. По лезвию пошёл. Игры с Братьями и Сестрами смертельно опасны. // Она построила безумно красивый мир. Но безмерно печальный. Будто заболевший. Сестра грустила… Брат ощутил сразу по прибытию. Ветреный мир. Тревожно. Ему здесь не место, Йокке знал. Но пришёл, попытаться вытащить Её из печали. Может, Сестра засмеётся, улыбнётся как прежде? Может, сможет рассмешить, как в прошлом? Надо придумать, как Её позабавить. Может, вернётся? Единственным утешением было то, что Йокке был не при чём. Сестра тосковала по своим причинам. Да, скорее всего, оказал влияние… Точно… Это же Йокке. Всегда с ним так… И никогда не узнает, что сделал не так, почему Она ушла. Всё же, дело было не только в нём. А здесь — разгар весны. Запахи и звуки весны. Сверестит птичка. Разогретая древесина. Мокрая листва. Тепло, но сильные ветра. Он приготовил Ей подарок. Надеялся, что понравится. Россыпь мелких игривых колокольчиков — это от Него. На золотой ниточке — это для Неё. Из всех Них, Йокке пошёл именно к Повелительнице ветров, потому что эта Сестра всегда учила свободе. Однако была очень опасной. Нечеловечески опасной. А самоуверенный Йокке вторгся прямо в Её мир… До чего же любит ходить по краю… // — Здрассссе, — прошипел вошедший в кабинет молодой нечеловек, лучезарно искусственно улыбаясь. Затаивая что-то в уголках губ. Геннадий Павлович отметил про себя, что это уже второй столь юный пациент. Парню было не больше 18. Он уселся на стул напротив врача. Стул жалобно скрипнул. Йокке специально поелозил, вызывая противный скрипящий звук. Нелюдь чувствовал, как медленно, но верно разбалтываются болты. Всё в облике гостя намекало на непорядок в голове. Он напоминал дикого зверька, хитрого и настороженного. Губы постоянно кривила странная усмешка, а глаза то искрились безумным весельем, то холодели беспричинной тоской. На парне была бордовая рубашка и синие джинсы. Медсестры пытались переодеть в больничную пижаму, но пациент закатил грандиозную истерику, и его оставили в покое. Как у врачей принято говорить — где один редкий случай, так там сразу и второй… Вот и не верь в мистику… Мужчина никак не мог понять, чем они со второй юной пациенткой похожи. Интуитивно чувствовал, а осознать не мог. — Здравствуй, — приветливо сказал человек в белом халате, — Ну что, будем знакомиться? Я — Геннадий Павлович. Тебя от Анны Михайловны перевели ко мне. — Угу, — интенсивно закивал юноша, — Мои приёмы работают безотказно. Я так и хотел. — Ты хотел, чтоб тебя перевели? — удивился врач. — Почему? Настоящее имя парня было не известно. Выясняли. Обзванивали. Поступил к Михайловне без документов, «с улицы». Просил называть его Йокке. Геннадий Павлович не стал бы, но махнул рукой на причуды. Чего только не видел за свою долгую практику. Молодежь… Йокке хмыкнул и театральным громким шёпотом произнес: — У вас моя Сестра. Если быть откровенным — то вы у Неё. — Здесь твоя сестра? Кто это? — Девушка с потрясающими ярко-голубыми глазами. Когда вы смотрите на Неё у вас сердце замирает и кровь стынет в жилах. Врач задумался. — Как её имя? Йокке тонко улыбнулся и тихонько заурчал. — Ага, так я и выдал! Её имя — иероглиф… А человеческого имени наверняка не выдумала. Она не любит ваши постоянно повторяющиеся человеческие имена! Не имена, а глупость какая-то, — выпалил Йокке с раздражением. Даже дыхание немного сбил от полыхнувших эмоций. Очень хотелось поскорее увидеть Сестру. А тут этот. — Ну-ну, потише, — мягко осадил Геннадий Павлович. — Я не могу понять, о ком ты говоришь. — Соображай живее: Она здесь одна… Ну, и Я ещё правда… — от эмоций совсем скатился в хамство Йокке и недовольно поджал губы. Вдруг до врача дошло, о ком непоседа говорит. Конечно — та необычная девушка, которую оформили пару недель назад… Девочка говорила странные, очень странные вещи. К примеру, говорила, как прекрасны, спокойны и беззаботны цветы. И что имя дают ребенку, чтобы не похитили духи. А ещё сказала врачу, что тот живёт в клетке… — Которая… — Да-да, именно которая! — ухмыльнулся и бестактно перебил Йокке. Парень не мог усидеть спокойно, ёрзал, стул чудовищно противно скрипел. — Где Она сейчас? Геннадий Павлович задумался. Сама девочка говорила: «У меня нет ни друзей, ни родных. Я всегда одна». Документы подтверждали. Мальчишка никак не мог быть братом. Да и внешне не похожи абсолютно. И тем не менее, проницательный врач заметил: что-то неуловимо общее было… И тут в памяти всплыло про иероглиф. Юная пациентка рассказала какой-то стих… А фразу «не имена, а глупость какая-то» — повторил за ней в точности. Неужели знакомы? Врач нахмурился. Не стоит их друг к другу подпускать. Затылком чувствовал: нельзя им встречаться. Молодой нечеловек весь напрягся и с несвойственной ему серьёзностью заглянул человеку в белом халате в глаза. Потом резко подскочил со стула, не в силах справляться с нетерпением. Стул опрокинулся назад с грохотом, спинка треснула. Парень навалился на стол на вытянутых руках. Столешница тоскливо прогнулась, хотя парень не был тяжёлым. Йокке подтянулся, оказавшись с Геннадием Павловичем почти нос к носу. Врач испугался. Мало ли… Ожидать можно чего угодно. — Успокойся! Немедленно уберись со стола! — твердым, строгим голосом приказал он. Пациент не шелохнулся. Застыл. Не мигая вглядывался в глаза местного лекаря. Врачу показалось, что чернота в зрачках гостя задрожала. Затылок Геннадия похолодел, а по спине пробежали мурашки. Йокке принялся старательно морочить мужчину, настойчиво и бесцеремонно стучась в сознание. — Николай! — позвал Геннадий санитара, «дежурившего» за дверью. Врач постарался, чтоб голос звучал уверенно и спокойно. На самом деле ему было жутко. В кабинет ворвался санитар. Здоровенный лось. А. Вот оно что. «Подарок» от любящей сестрёнки… Йокке криво ухмыльнулся. Понятно. Мгновенно среагировав, лось без церемоний стащил парня и крепко сжал поперек туловища. Врач пришел в себя, неприятные ощущения в затылке исчезли. — Я держу его, Геннадий Павлович, — доложил медбрат. — Все нормально? — Нет, — вклинился Йокке, тяжело дыша. Грудную клетку больно сдавливали тиски. «Ох, сестричка! Так-то встречаешь?» — Да, спасибо, Николай Сергеевич. Вы полегче… Йокке активно поёрзал в жестких объятиях санитара и утробно зарычал. — Угомонись! — беззлобно призвал к порядку врач. — У нас знакомство как-никак, а ты показываешь себя не с лучшей стороны. — Чихал я на вас и ваших дрессированных горилл! — придушенно прорычал скандалист, пнув удерживающего его мужчину. Николай наконец немного ослабил хват и Йокке нормально задышал. — Пустите к Сестре! — Пожалуйста повежливее, и поспокойнее. Иначе мне придется успокаивать тебя лекарством. Разбушевавшийся пациент продолжил вырываться ещё интенсивнее. Последние слова Геннадия Павловича подействовали на него с обратным эффектом. — Что ж… — врач вздохнул и решительно встал из-за стола. Через пару минут он стоял с наполненным шприцем в руках. Между Йокке и Николаем тем временем разгорелась битва. Санитар пыхтел, пациент рычал. Геннадий Павлович обошел парочку и вышел из кабинета. Вернулся с подкреплением: с медсестрой. В этот момент Йокке с яростной силой, которой нельзя было ожидать от парня его комплекции, откинулся назад. Николай вместе с ним повалился на спину. Секунда — и парень высвободился. Вскочив на ноги, он зло оглядел врача и новоприбывшую: — Еще одна горилла… самка, — Йокке вызывающе улыбнулся, но сжатые на рубашке пальцы выдавали напряжение. Наталья Романовна бросила на юношу ответный испепеляющий взгляд. Мысленно посетовала, что нельзя выпороть дерзкого пациента. Николай с трудом поднялся. — Зачем ты так поступаешь? — с искренним разочарованием спросил Геннадий Павлович. — Ты только создаешь проблемы сам себе. — Нет, это вы создаете себе проблемы!.. Йокке в очередной раз выдал утробный клокочущий звук из горла. Врач сделал три шага к пациенту. Отступать было некуда — он упёрся спиной в холодный металл дверцы гладко выкрашенного в светло-зелёный шкафа. «Трое… Слишком много… Я не смогу заморочить всех одновременно… Это Её мир…» — подумал Йокке. Геннадий Павлович кивнул медсестре. Блеснула игла шприца. Николай слишком быстро восстановился после падения («Чёрт возьми, нахрена сунулся в этот мир?!» — пронеслось в голове Йокке) Санитар двинулся на него, Йокке не сдержал нервной дрожи, прокатившейся по телу. Трое людей окружили нелюдя. Признаться, было страшно. — Спокойно, спокойно, — ласково сказал Геннадий Павлович. — Не волнуйся, всё хорошо. — Чёрта с два! — злобно выкрикнул Йокке. — Нихрена не хорошо! — Наталья Романовна… — многозначно попросил врач. Николай повторно захватил иномирца, развернул и вжал в облупившийся шкаф. Йокке упёрся ладонью в дверцу и краска отделилась и посыпалась тонкими хлопьями с ржавым запахом прямо под пальцами. Отвратительно. «В плечо, пожалуйста, в плечо» — мысленно взмолился Йокке. Но богиня этого мира была явно не рада гостям… Или напротив — по-своему рада. Ведь у Сестры тоже имелось своеобразное чувство юмора. Так что, конечно, с него стянули джинсы. А ведь для Неё старался. Оделся в Её цвета, сменив привычные чёрный и серый. Хотел порадовать. Эх… Старшие сестры всегда так с младшими братьями. Издеваются как хотят. Геннадий Павлович смочил ватку спиртом и Йокке затошнило от запаха. Он всем телом вздрогнул, когда испаряющийся этанол обжёг кожу обнаженной ягодицы. «Я тебе припомню, сестрёнка!..» — успел подумать Йокке. Игла воткнулась в мышцу. Йокке с усилием подавил едва не вырвавшийся стон. Ему показалось игла погрузилась сантиметров на двадцать, хотя он точно видел, что шприц был обычный. Шпиль с ядом вонзился, казалось, до костей. Наверное, опять магия Её мира действовала. В плоти мерзко растекался препарат, инородный, чужой, ненавистный и стал больно обжигать изнутри. Йокке сильно замутило. До чего же гадко. До слёз неприятно. — Всё хорошо, всё хорошо — тупо повторял врач, чем невероятно выбешивал Йокке. Ему-то садисту хорошо… А как Ей понравится, если он поубивает марионеток?! — Отпустите, — приказал Геннадий Павлович. — Он сейчас успокоится. Это современный зарубежный препарат, очень эффективный, действует быстро. Йокке отпустили, он подтянул джинсы на законное место. Развернулся, держась за шкаф, горя истовым гневом. Под пальцами противно соскальзывала краска, доставляя дополнительные страдания. Попытался морочить, пустить вредоносные искры из нелюдских глаз. Но он будто выгорал. И быстро терял контроль над телом. Йокке сопротивлялся отраве разносящееся по венам, напрягался изо всех сил. Обессиливая ещё быстрее. Геннадий Павлович ласково и сочувственно смотрел, как парень мучается. Но понимал, что вмешиваться нельзя. Хуже сделает. Придержал рукой Наталью Романовну, которая хотела было уже вести пациента в палату. — Погодите, пусть окончательно успокоится. Видите же — сложный случай. Йокке испепеляющим взглядом посмотрел в глаза врачу. Но на искры сил уже не хватало. Он с ужасом понял, что невольно сползает вниз по дверце шкафа. И судорожно цеплялся за слезающую краску. Почти всю дверцу ободрал. «Только на прошлой неделе покрасили» — недоуменно отметил Геннадий Павлович — «Вот на всём экономят, самое дешёвое покупают…» Силы окончательно покинули нелюдя и врач с медсестрой уволокли его в палату. Николай с готовностью ринулся было помочь, но Павлович махнул рукой: «Не-не, всё, мы сами». Женщина грубо подтолкнула Йокке к койке. Парень не хотел, против воли рухнул в больничную постель. — Наталья Романовна… — укоризненно произнёс врач и осторожно помог нечеловеку растечься по чистой хрустящей простыне. Подоткнул поудобнее пухлую, новенькую подушку. Буквально утром выложили. — Всё, спасибо, дальше я сам. Медсестра удалилась, и врач с Йокке остались вдвоём. Геннадий Павлович всматривался в пациента, будто пытаясь что-то разглядеть. — Любуетесь действием? — насколько можно было едко поинтересовался Йокке. — Проверяете на мне препарат свой новый? Действительно. Раз не человек — можно в расход. — Что-что? — не смог не улыбнуться врач. «Побочка? Бредит?» — Ты что чушь несёшь? — Ничего, — буркнул Йокке. Не было сил выдумать гадость получше. — Не радуйтесь. Я скоро в себя приду. И посмотрим, кто кого. — Ты чего взбесился? — спросил мужчина. — Тебе плохо? Или что? — Нет, мне прекрасно, когда меня иголкам протыкают. — Уколов боишься? — серьёзно, без тени насмешки уточнил врач. Он же не первый такой. — Ничё я не боюсь, катитесь к чёрту. — Ну понятно, — вздохнул врач. — Извини. А повёл себя так хамски почему? Что у тебя случилось? — Отстаньте, — неожиданно обиженно проговорил Йокке, гнев совсем вытек. Осталась только боль. — Хотел Сестру повидать называется… Нелюдь закрыл глаза и приказал себе ничего не чувствовать. Но не вышло. — Она правда тебе сестра? Сводная? — Что пристали. Нет. Вы не поймёте. — Ладно. Отдыхай. Приходи в себя. А потом поговорим, хорошо? Расскажешь. Я не кусаюсь, — ободряюще улыбнулся Геннадий Павлович. — Ты не смотри, что я старый — пошутил врач, ему было сорок пять, для парня это конечно старик считай. — Я свой. Мне можно… — Я кусаюсь, — честно предупредил Йокке. — Так кусаюсь, что никому не поздоровиться. — Хм. Ничего. Подумаем вместе, как быть в таком случае. Йокке внимательно посмотрел на врача. — Я с людьми так не разговриваю, ясно? Только со своими. — Так, а я что сказал? Я свой. — Нихрена, — отбрил Йокке. — Вы человек. — А что в этом плохого? Йокке даже растерялся. — Да не… Не в том дело… — А в чём? Вот пристал. Впивается вовнутрь как тот жгучий препарат. Прям под кожу. Глубже. В мясо. Йокке молчал. — Ладно… Я пойду, вижу тебе о своём подумать надо. Но я не прощаюсь. // Душно. Как же душно. Он задыхался. Мерзко пахло старыми перьями и залежавшейся пылью. И так больно было от иглы. Не только телесно. Йокке мутило, в голове давило. Прошлое, настоящее, разные миры, чужие, родные… Мысли запутались в тугую колючую проволоку. От отравы той, наверняка. Йокке медленно умирал, тихонько роняя слёзы на провалившуюся истрепанную подушку. Они собирались в небольшие лужицы по обе стороны, пропитали не первой свежести наволочку и теперь неприятно мокрили щёки. Он так погрузился в эту странную непривычную боль, что даже не различил приближения. И ощутил Её, только когда тёплая маленькая ладонь не слишком обходительно стёрла ему слёзы. — Всё так плохо? — прозвучал невысокий чуть-чуть хриплый, забытый и родной голос и сердце Йокке забилось. Он распахнул глаза, чтобы увидеть, как Сестра насмешливо улыбается над ним. От Неё пахло сладкой вишней, весенним ветром и свободой. Йокке и забыл уже, какая Она божественно прекрасная. Он улыбнулся в ответ. Так рад был Её увидеть. Если бы мог, если б достало сил — прыгал вокруг от восторга. А потом боль вернулась. Она села на край постели. В палате стало прохладно, свежо. Щеколда валялась на полу — окно было распахнуто настежь. Когда Йокке притащили, там была толстая обшарпанная чугунная решетка. А теперь не было. Решётку сорвало ветром. Сестра принесла с собой свежий воздух и свободу. — Приветствую, Сестра! — Здравствуй, Братишка. Она встала, прошла по палате, села на подоконник, обхватив босые ноги и посмотрела на цветы вишни за окном. В воздухе разносился тонкий цветочный запах. — Я тебе подарок принес, — смущённо сказал Йокке, приподнялся, сел на койке и вытащил из кармана. Позвенел нанизанной гроздью маленьких серебряных колокольчиков, сжатых в ладони. Она даже не посмотрела на артефакт. Йокке на упрямстве тяжело встал, прошагал к Ней. Положил подарок рядом с Её ладонью. Какие же все Они гордые… Йокке набрался смелости и положил свою руку на руку Сестры. — Зачем ты пришел? Ты и здесь будешь преследовать меня? Но руку Брата не скинула. Как хорошо. — Я не преследую. Я последовал за тобой. Считай меня… — Йокке хмыкнул, — …маленькой и очень скромной тенью. — Тебе не надоело изображать…? — старшая презрительно окинула его взглядом. — Как ты попал сюда? Она незаметно вздохнула. — Уходи. Тебе здесь не место. — Тебе тоже! Я покину это место, если ты пойдешь со мной. — Нет… — голос до краев наполнился печалью. — Я тебя вытащу отсюда! — Каким образом? — Легко, — он коварно ухмыльнулся, — есть у меня один план… Она отвернулась. — Очередной… — с поднимающимся раздражением проговорила Сестра. — О, поверь, это замечательный план! Я сведу с ума врача! — Йокке сверкнул глазами, начал отходить от лекарства. — В этом ты весь, — Её глаза, цвета неба и моря засверкали гневом, — Ты ничему не учишься! Для тебя люди — игрушки… — Да, но сложные и загадочные! А что они для тебя?.. Неожиданно сильный порыв ветра взметнулся к небесам, унося цветы вишни, словно подарок иным богам. Развернувшись, вихрь влетел в окно, густо обдав лицо сладким ароматом и уложив к босым ногам нежные розовые лепестки. Сестра всегда была босой. — Учителя… — едва слышно произнесла Сестра, Её шепот влился в шелест встревоженных ветром листьев. Листва дрожала, напуганная сильным ветром и боялась сорваться. Они помолчали. Девушка рассматривала, как играют лучи солнца на руках. Её мысли унеслись далеко, вместе с ветром. Голос Йокке прервал размышления: — Так что? Ты определилась — ты так долго-долго думаешь. — Кто бы говорил, — Сестра смерила Йокке насмешливым взглядом. Ох уж эти старшие сестры. Спасу нет. Она снова посерьезнела. — Мне не выбраться. Да и тебе — тоже, раз имел глупость по собственному желанию попасть. — Это мы ещё посмотрим… — Может, хватит?! Думаешь, я не знаю, как тебе досталось? Йокке опустил глаза и стал мять в ладонях края рубашки: — Забудь об этом… — Зачем нашёл меня? Я больше не вернусь! Уходи — мне одной лучше! — Я хочу побыть с тобой. — Нет! Это не твоя история и тебе здесь не место! — Сестра… Кроны вишен погнулись под чудовищной силой ветра. Листва в панике металась в стремительных потоках воздуха. Она посмотрела Йокке в глаза. В небесно-морской глубине Её очей полыхнуло неукротимое пламя Искры… Йокке отшатнулся, зажмурился и попятился. Осторожно сел обратно на постель и обхватил голову руками. Выдернула и швырнула в него его же собственными воспоминаниями… Хитро, ничего не скажешь. — Чёрт! За что ты так?! Она больше не смотрела на него. Теперь некоторое время посидит тихо…  — Что — больно? — через несколько минут спросила она. — В следующий раз — будь умнее. Йокке поёжился: — Не понимаю, почему ты гонишь меня? — Если бы ты понял, то это был бы уже не ты. — Ладно, уйду. Но ты останешься совсем одна… — Да. Я принимаю это. Йокке поднялся, пошёл к дверям. Нет, так нет. Гордость. Он понимает. На пороге Брат оглянулся: — Знаешь… Она не дала закончить: — Прощай! — До свидания! — тепло и искренне улыбнулся Йокке и вышел. Он покинул Её больницу, как и обещал. В палате было прохладно и свежо — окно было распахнуто настежь. Она сидела на подоконнике. Никто и ничто не мешало смотреть, как восхитительно прекрасны вишни в цвету… // Он больше никогда не увидит Повелительницу ветров… // Йокке вдохнул поглубже. Набрал полные лёгкие свежего весеннего воздуха. Постарался побольше впитать запахи и звуки Её свободного мира. И приготовился к переходу. Пора возвращаться назад. В морозную зиму.