***
Знаете, умирать оказалось не так уж и больно — совсем как засыпать. Но вот просыпаться было чертовски неприятно. Особенно с осознанием того, что ты умер. Было неприятно снова чувствовать боль во всём теле, но теперь в виде острых колючек. Я резко открыл глаза и тут же закрыл их, почувствовав, как по щекам потекли слёзы от жжения. На меня снова наваливались ощущения смерти — в висках стучало, появилась паника. Мне чего-то не хватало. А потом вдруг я понял. Я забыл, как дышать. Очевидно, мне это было необходимо здесь. Я открыл рот и снова закрыл его. «Ну же, Василиск тебя дери!» И о чудо, я вдохнул. От притока воздуха навалилась слабость. Некоторое время я лежал так, пока до меня не донёсся приглушённый и знакомый голос: — Драко, ты решил прогулять? А как же наш ритуал преследования грязнокровок? «Блейз». Я открыл глаза и рассмотрел окружающую обстановку. Тёмно-зеленый плотный балдахин, белые простыни… Это была моя кровать в… Хогвартсе? — Малфой, сколопендра тебя за ногу! Ты слышишь? — Ско… — голос жутко хрипел. — Скоро буду. Я поднёс руки к глазам. Ощупал своё лицо, волосы. Я не верил собственному открытию. «Мерлиновы яйца! Я жив!»Пролог. Вся эта жесть.
4 февраля 2021 г. в 23:48
Суд только что закончился, и я сидел на мраморном пьедестале возле фонтана в самом центре Министерства Магии.
Люди сновали туда-сюда. Эти надоедливые людишки!
Забавно, как всё поменялось. Я даже не чувствовал ни отвращения, ни презрения к ним, особенно к тем, у кого кровь разбавлена немагическими вливаниями. Забавно, как всё поменялось…
Эти снующие фигуры тоже поменялись. Они обрели печать свободы на лицах, но вместе с ней — печать боли и потери. И лишь дети, которые иногда бывают тут (ненавижу, к слову, детей — что-то остаётся неизменным), не имеют в глазах отголоска того ужаса, что взрослые, сопровождающие их.
Даже это место пропахло величием, но мрачным, как и события, свидетелями которых были его стены.
Теперь в центре не было, правда, роскошных статуй, остался лишь фонтан, который отчего-то работал через раз. Могли бы хоть его настроить, чтоб хоть как-то разогнать эту давящую тоску! Хреновы нытики!
— К чему эта бюрократия, если мы предоставили столько доказательств?! — а вот, кстати, и ещё одно изменение. Скорее моё, личное.
Гермиона Грейнджер плюхнулась на парапет фонтана рядом со мной и принялась зло копошиться в бумагах, которые стали её вечным спутником.
— Не жалеешь, что решилась стать во главе защищающих сирых, нищих и убогих? — я привычно искривил губы в насмешке — приятный отголосок сравнительно не такого уж и неприятного прошлого.
На миг девушка, которая за эти несколько лет, к слову, только похорошела, оторвалась от своего занятия и посмотрела на меня буравящим взглядом.
Я даже глаза закатить не успел, прежде чем на меня полилась гневная менторская тирада:
— Между прочим, это важная работа! Мы защищаем обе стороны войны. Ты даже не представляешь, скольких она задела! Сколько людей пострадали! Скольких ложно обвинили в связях с Пожирателями. Малфой, если бы не я и мой департамент, тебя бы ждал поцелуй дементора, позволь тебе напомнить!
— Ну, так я о том же и сказал, только другими словами. На вопрос можешь не отвечать, и так понятно, что не жалеешь, — я хмыкнул и потянулся за сигаретами в левом кармане пиджака.
— С каких это пор ты перешёл на маггловские привычки? — спросила моя «защитница».
Я хотел было ответить, что с кем поведёшься — от того и набёрешься, но вместо этого проговорил:
— А кто тебе сказал, что это маггловские штучки? Я ещё не совсем в плачевном состоянии, чтоб до такого докатиться. — Зажав сигарету между пальцев, я подул на один её конец — и он зажёгся. — Магия Тода Берли и Ко. Редчайший экземпляр, знаешь ли.
— Это всё равно вредная привычка, даже наполненная магией.
— Ох, поверь мне, Грейнджер, это далеко не последний гвоздь на крышке моего гроба, да и не первый тоже, — я перекатил сигарету в пальцах, чувствуя тепло от огонька.
Девушка в ответ лишь фыркнула и продолжила готовить документы, а я блаженно затянулся, чувствуя, как привычный дым растекается по лёгким и слегка оседает послевкусием на языке.
Тёмный Лорд повержен (даже в мыслях страшно называть его по имени — гребаная привычка пресмыкающегося!), наступили годы затишья.
Хотя для кого как. Лично для меня это были те ещё годки. Сначала судили всю мою семью. Кое-как оправдали. Потом судили отца. Он согласился сотрудничать и сдать сбежавших Пожирателей, которые держали окраину возле Хогсмида в постоянном ужасе. Потом отца убил Сандер — мелкая сошка в проигранной шахматной игре Реддла. Прошло несколько месяцев, и я увидел убийцу отца в людном месте в старом Лондоне, не сдержался и лишил его жизни на глазах у десятка магглов.
Потом меня уже судили. Бедная мать осунулась от горя. Мне вынесли приговор — поцелуй дементора. Я знал, что это за твари такие: пока сидел полгода в Азкабане, смотрящие нередко Пожирателям устраивали «свидания». Для них я тоже остался приспешником Тёмного Лорда. С того времени у меня больше ни разу не получался Патронус.
Я ждал казни три дня, но стараниями Грейнджер её отменили. Не знаю, как-то не интересовался, что там нашла юная мисс всезнайка, но всё-таки быть свободным круто, круто не ощущать каждый день зловонное дыхание жутких тварей, которые высасывают из тебя всю твою радость и счастье. Правда, из Азкабана я все-таки вышел с седыми висками, из-за чего волосы укоротил до обычного, я бы даже сказал, плебейского уровня, а также с неизменной ныне щетиной, которая скрывала мой уродливый шрам под подбородком от каблука одного из смотрящих.
Я много чего обдумал, много чего переосмыслил. Сейчас я совсем не такой, как раньше, в школе. Я стал более спокойным и апатичным, что ли. Я перестал врать себе, начал жить реальностью. Такие перипетии, знаете, накладывают свой отпечаток на личность.
Кто-то, как Грейнджер, ударяется в работу. А кто-то, как я, грузнет в застое. Правда, это не мешает мне сотрудничать с главой юридического департамента Министерства Магии на правах «защитника по вызову» — не каждый готов делиться какими-то сведениями с грязнокровкой. Война позади — но предрассудки нет.
Мой взгляд невольно зацепился за рукав левой руки девушки, там немного просвечивали такие ненавистные мне буквы.
Я помню её крики, иногда они эхом отдаются у меня в голове, когда я смотрю ей в глаза. Она-то ведь не знает, что у меня уже тогда были к ней какие-то мазохистко-выраженные чувства. А я знаю. В Азкабане узнал, когда всё обдумывал.
— Хочешь помочь? — спросила Грейнджер, проследив за моим взглядом, и, видимо, решив, что я залипал на чёртовы бумаги у неё в руках.
Я моргнул и фыркнул:
— Нет уж, это ты у нас — Королева пергаментов. Дерзай сама! По моей части — только обаяние! — А сам судорожно начал следить за дымом, который, как и сигареты, был заколдован, и мог принимать форму того, что ему мысленно прикажет курильщик. Я не сдержал вздоха облегчения — в воздухе рядом плавали едва заметные причудливые кляксы. Было бы неловко, если бы это были образы моей начальницы. Следующей партии дымка я на выдохе мысленно приказал принять форму метлы для квиддича.
— Кто бы сомневался! — буркнула Грейнджер, опустив голову в надоедливые бумажки.
— Так… что там твой Вислый? На сборах? — равнодушным тоном спросил я.
— Малфой, я тебе уже не раз говорила, не называй его так, иначе премии лишу! — она сердито блеснула глазами, складывая наконец-то свои труды в папку.
— Ой, серьёзно? — я встал, разминая ноги, и выбросил окурок в фонтан. Не долетев до поверхности воды, он исчез. — Если бы я рассчитывал на такие гроши в жизни, то одевался бы на маггловском рынке.
— Ты неисправим! — буркнула Гермиона и тоже поднялась.
— Кстати… — я обвёл взглядом окна Министерства. — Давно хотел спросить. О том, что недавно обсуждали в газетах. Не думала о возможности правдивости теории Идати?
— Идачи. Более мягко произносится, — тут же исправила меня она. — Нет, а к чему такой вопрос?
— Просто… — я всё так же смотрел в сторону, сузив глаза. — Просто Грейнджер, вот если бы мы с тобой были в одном из грёбаных сказочных измерений Идати. Идачи. То, возможно, в каком-то из них мы были бы не Малфой и Грейнджер, не бывший Пожиратель и Героиня Войны, а просто Драко и Гермиона. Без всей этой кровавой жести. Возможно, хоть там у нас бы всё срослось…
— Ма… Драко… — она так редко зовёт меня по имени, что я невольно повернул голову к ней, успев проклясть себя за то, что затронул эту тему. В груди снова неприятно защекотало от предвкушения приевшихся извинительных речей.
В этот самый момент боковым зрением я засёк какое-то странное движение слева от нас. Этого хватило, чтоб тело, которое истязали изнурительными тренировками, сработало само.
— За Тёмного Лорда! Сектусемпра Максима! — выкрикнул голос в те секунды, когда я рванул к Грейнджер.
Я успел оттолкнуть её, а меня отбросило в фонтан.
«Опять вода», — подумал я, прежде чем на меня нахлынула волна жуткой боли сродни Круцио.
Где-то сбоку доносилась возня, какие-то крики. Наверняка этого фанатика уже скрутили. Но мне было всё равно. Всё, о чём я сейчас думал, это боль, и вода, которая попадала мне в рот, норовя забрать ещё и моё дыхание, а не только кровь.
Послышался всплеск — кто-то появился возле меня, поднимая мою голову над уровнем воды.
— Драко… Помогите! Кто-нибудь помогите его поднять! — кричала героиня войны, но, могу поспорить, что все просто застыли и заворожено наблюдали за этим последним актом в пьесе моей жизни. — Вулнаре Санетур! — она достала палочку и начала отчаянно водить ею над моим телом.
— Бессмысленно… — прошептал я, чувствуя на губах противный вкус своей крови. — Это гибрид… Не исцелить.
— Как тебе помочь? МЕДИКОВ! СРОЧНО! Позовите медиков! — она плакала. Мерлин подери, да я счастливчик. Если бы только не эта боль. Один большой кусок боли. Хочется какого-то облегчения, но оно не проходит.
Я слабо покачал головой.
Я знал, что это конец. Во времена Темного Лорда учёные умы вырабатывали гибриды боевых заклинаний, которые должны были соответствовать трём критериям: минимум затрат энергии мага, максимум поражения и минимум возможности для исцеления и выживания. Победило гибридное заклинание Сектусемпра Максима.
Гермиона ещё что-то попробовала на мне, но всё было без толку.
— Нет… — прошептала она, выронив палочку. — Зачем?
Зачем? Я и сам не знал. Просто так сработало моё тело. Жалел ли я об этом? Я снова-таки не знал. Изнемогая от волн боли, я не мог ответить на эти вопросы, но одно я знал точно: если бы вместо меня была она, я бы точно жалел.
Глаза слезились от боли и попавшей в них алой воды, и всё, о чём я думал, это то, какой не геройской смертью я умирал перед ней. Лучше бы это была Авада. Наверное, глупый мозг так пытался спастись от боли.
«Надеюсь, мои кишки не плавают там по фонтану…» — отчего-то пронеслось в голове. Дышать становилось всё тяжелее. Я уже ничего не слышал из-за шума воды, а так же шума собственного сердца, набатом стучащего в ушах.
Должен ли я был что-то попытаться сказать? Должен ли я был что-то успеть?
Дыхание начало выравниваться, стук сердца доносился будто издали. О чём жалею — не слышал, что мне кричала Грейнджер.
Потом мне стало легко, вся боль мигом отпустила, как и остальные ощущения, меня начало поднимать вверх.
Последней мыслью там было: «Как жаль, что это расстроит маму…»