вечная весна в одиночной камере

Я так хочу не просыпаться до декабря. Уйти, залечь на дно, как и якоря. И не стоит ничего менять, Ведь ты все так же не слышишь меня. МУККА

Легко ли остановить время? Ученые скажут, что это невозможно, и будут правы. Но само мое существование противоречит науке, так что мне не привыкать. Время для меня остановилось, когда милая, дорогая, нежно любимая Джессика всадила мне в шею шприц с вакциной, в спешке приготовленной моим отцом (чтоб его перевернуло и подбросило!). Сначала я почувствовал только недоумение и легкое жжение в области укола. Потом пришла боль. Этакий девятый вал, состоящий из миллиона неприятных капелек, по отдельности вполне терпимых, но вместе отправляющих в нокаут. С чем бы сравнить для наглядности… Как будто меня окунули в кипящую лаву, а затем в ледяную прорубь. Ныли все кости, свело судорогой каждое сухожилие, однако сильнее всего была головная боль, словно мигрень всего мира слилась в единое острое сверло и ввинтилась прямо в мозг. Кажется, я рухнул на пол и кричал, пока не сорвал голос. После я потерял сознание, провалившись в вязкую, чернильную темноту, отдававшую металлическим привкусом крови. Где-то вдалеке слышались голоса, перетекавшие в крики чаек и странное мычание. Хотелось бы верить, что я умер. Как природа умирает в ноябре, впиваясь голыми ветвями в монотонное серое небо и застывая клочками сухой травы. Впрочем, это было бы слишком просто. Слишком многим я насолил там, в странном мире, который я никогда не понимал. Возможно, я там не прижился, потому что меня жестоко вытряхнули из кокона детства прямо в лабораторию, где я был не ребёнком, а подопытной крысой, чьи желания не учитывались. Что бы ни говорил мой добродетельный папочка насчет их с матерью планов меня вылечить, я в это слабо верю. Как говорится, благими намерениями выложена дорога в ад. Ад, в который превратилась моя жизнь благодаря родителям. Ясное дело, всем плевать на обстоятельства, приведшие убийцу, то есть меня, к нынешнему состоянию. И это взаимно. Мне есть дело только до одного человека, жаль, что она меня ненавидит. Точнее, считает, что ненавидит. Я вынырнул из благостного забытья в палату с решетчатыми окнами и тусклым, мертвенным светом. Не так я представлял себе загробную жизнь, конечно. Ещё и запястье приковано наручником к поручню рядом с кроватью. Восторг. Почему смирительную рубашку не надели? Или я тороплю события? Вошёл какой-то полицейский без признаков волнения на лице. Обычно люди, знающие о моих способностях, заметно нервничали. Либо он не в курсе, либо… Мне даже думать не хотелось о втором варианте. Я спокойно выслушал новость о том, что меня будут судить, попутно размышляя, какой приказ отдать этому забавному офицеру в мятой униформе. — Прыгните десять раз, сержант, — скомандовал я. Коп лишь насмешливо улыбнулся. — Ваша, кхм, магия, больше не действует. В полдень к вам придет психиатр, чтобы определить, вменяемы вы или нет. Счастливо оставаться. Внутри все оборвалось. Подобное я ощутил, когда понял, что не могу управлять Джессикой. Но теперь это было обширнее, страшнее и безысходнее. Я… Обычный человек? Такой же, как и все заурядные, слабые людишки, за которыми я наблюдал на улице? Не может быть… Не может… Это всего лишь омерзительный кошмар, из которого я никак не могу выбраться. Я обязательно проснусь. Аппарат, считывающий пульс, пронзительно запищал, уведомляя о том, что сердце бьется слишком часто. Мне стало сложно дышать, и я не мог понять, почему. Картинка перед глазами поплыла, и я невольно скомкал простыню в руках, хватая ртом воздух. Внезапно сплошным потоком нахлынули воспоминания, как будто кто-то повернул краник, выпуская наружу всю тьму, годами копившуюся в моем подсознании. Только теперь все было другим. Я впервые ощутил эмоции по-настоящему, каждый кусочек памяти выглядел только что добавленным, события прошлого затмили собой настоящее. Они распирали мою грудь, царапали горло, давили на виски, сводя с ума. Я свернулся клубком и скулил, как брошенный, избитый прохожим пес. Мне никогда до того не было так больно в моральном плане. Хотелось забиться в щель между плинтусом и полом, словно таракан, и ни в коем случае не выходить на свет. Удивительную вакцину создал мой добродетельный отец. Она не только лишила меня сил, но и дала возможность чувствовать по-настоящему. Осознать в полной мере, что я натворил. Не получилось отстраниться, отмахнуться, как от назойливой мухи, как все прошлые годы. Я бился в припадке целую вечность, пока мне не вкололи лошадиную дозу транквилизатора. Кровь многих людей на моих руках? Несомненно, голос новорожденной совести напоминал о них постоянно. Но даже чужие смерти были не так страшны, как то, что я сделал с Джессикой. Как вы понимаете, после этого комиссия из нескольких врачей единогласно пришла к выводу, что меня следует отправить в закрытое учреждение на принудительное лечение. Я не стал им возражать, поскольку меня захлестнула апатия, сменившаяся хтоническим ужасом. Я ехал в бронированном фургоне в место, откуда нет возврата, захлебываясь в волнах самоненависти с промежутками отрицания. Следующий круг ада был близок. Возможно, последний, на котором вечная мерзлота колючего, злого декабря.