не треснет

— У тебя как, зубы в порядке? — М-м? — мычит Ваня с ложкой во рту. — Сладкое, говорю, часто ешь? — Мне диетолог разрешает, — залезает ложкой в мороженое так, что стучит по стеклянному дну креманки. Нет у него никакого диетолога, пиздёж чистой воды. — Прям-таки разрешает? — тёплый салат Дима ковыряет без удовольствия, ему не есть хочется, а как следует выпить. Час дня, он уже не будет дегенератом, а аристократом никогда и не был. — Тебе, чё, завидно? — понимает Ваня и улыбается, хочется лицом его в сладкое и липкое ткнуть, как котёнка, чтобы не выпендривался. — Да, типа того. — Так на? Протягивает креманку через стол, рукой задевает тяжёлую салфетницу, та не двигается с места. — Ешь, — качает головой Дима. Сладкого он не хочет. — Зануда, — Ваня продолжает есть, больше похоже на издевательство над Димой, обслуживающим персоналом и другими посетителями. — Ты на кастинг попасть пытаешься? — Может, поедешь уже, а? Портишь аппетит. Ложке можно позавидовать, Дима ест салат, смотрит, как его становится всё меньше и меньше. Запивает минералкой. Диета нелегко даётся, он страдает, нервничает, вредничает. На подземной парковке ждёт, пока Ваня пристегнётся. Зря ждёт, Ваня хватается за руль и утыкается Диме носом в щёку, говорит тихо: — Очень вкусно было, — Дима вздыхает, — несмотря на комментарии. Ваня сладкий, карамельный, он в поцелуй улыбается и Дима слетает на орбиту с другим настроением. Из-за того, что он сам начал есть меньше, реже, лучше, Дима понимает, что прозрел. Видит раньше незамеченное. То есть, реально, Ваня ест сладкое так, словно хочет начать блевать радугой. — Нет, не треснет, — Ваня даже не даёт ему сказать, ощущает затылком мысли Димы. Сидит на диване в ужасающей для позвоночника позе и ест мишек, мишек с шоколадной начинкой. — Только крошками всё не загадь. — Отсюда ещё и не такое убирали, — поднимает вверх мишку без башки и салютует им ведущей «Вестей». — Зачем хуету эту смотришь? — Дима думает вернуться в спальню, включить ноут и начать историю про зомбирование при помощи сладкого и телевидения. Правда, первое уже было с Деппом, а второе происходит в его стране ежедневно, все двадцать пять часов в день, эти уроды даже дополнительный час могут достать из своей глубокой задницы. — Для сравнительного анализа. Слушать это ссаньё в уши Дима не собирается, всё-таки идёт в кровать и надеется на клавиши, они его поймут, пальцы всегда мысль догонят. Ваня телевизор делает тише, проявляя жалость. Может, написать про сладостей-убийц? Может, ничего не писать, пойти посмотреть, что про него, к примеру, успели написать. Пока он мается и не может решить, а в животе бурчит голодное и терзающееся, Ваня приходит тоже. Садится рядом и смотрит, облизывая губы. — Чего пишешь? — Петицию о запрете центральных каналов. — Ага, — медленно отвечает Ваня и гладит его по бедру, — и как? — Да хуёво что-то, — ему заряд нужен, а голод не работает, не помогает. В баке пусто. Нет, художник решительно не должен быть голодным. — Нужно вдохновение? — спрашивает загадочным голосом. Нужно, а как же без него. Ваня всё видит по сжатым губами Димы. И целует, он вообще любит целоваться. Химозная сладость. У Димы от поцелуя голод только увеличивается, Ваня довольный и целеустремлённый. Нет, сладости не убивают, убивает неумение вовремя остановиться. — Мне вчера подогнали, — в куртке у Вани такие огромные карманы, что он показывает упаковку «Рот Фронт». — Есть на ходу вредно, — предупреждает Дима и слышит шуршание упаковки. — Это мгновенная работа над сжиганием калорий, — отвечает Ваня, вторую половину фразы не разобрать, он жуёт конфету и жмурится, как на тёплом солнце. Диме он больше ничего из своих убийственных предпочтений не предлагает, знает, что тот откажется. Одна конфета, две, три. На шестой у Димы сводит скулы, он представляет, как у Вани во рту сейчас сладко и сытно. Доходят до детской площадки, качели от ветра скрипят, Ваня залезает в домик, со второго этажа которого спускается крутая горка, зовёт оттуда: — Башкой только не ударься, — сама забота. — В детстве жопа заиграла? — шутит Дима, он уже знает, что будет дальше. Ему каждый раз интересно, когда Ваня не выдержит, насколько хватит терпения, прежде чем найти подходящее место. — Полная жопа, — соглашается Ваня. У него шуршит карман, когда Дима его обнимает. Это не просто вкус батончиков, это вкус детства, забытый и уже искажённый годами производства и изменений в нём. Всё равно вкусно. — Ты сегодня что-то ещё ел? — в гримёрке Ваня наворачивает пралине, конфеты в этот раз с орехами, на салфетке уже четыре обсосанных фундука. Одинокие и готовящиеся к путешествию в мусорку. — Ага, кофе с сиропом. — Сколько? — Не помню, — это значит больше трёх. Три Ваня запоминает всегда. Он смотрит в зеркало и втягивает щёки, смотрит на Диму, — не потолстел ли я? — Нет, — вообще-то похудел, незаметно почти, а Дима знает наверняка. — Больше уверенности в голосе и тогда я поверю. — И жрать сладкое перестанешь? — Не перестану, так это разрушит наши отношения? — прикладывает руку к груди в шокированном жесте, готовый к предательству. — Нет, я тебе даже инсулин колоть буду, ты только попроси. — Митя, хватит думать про мою задницу. Дима не поправляет его, не говорит, что колоть не обязательно в задницу. И всё же думает про задницу Вани, которую порой и шлёпать жалко. Вздыхает. — Чего мы такие кислые? — интересуется Ваня. — Пожалуйста, не говори ничего про радугу. — Да куда уж мне, — вытягивает губы и поднимает брови, сама невинность. Доедает последнюю, фантики на столе лежат как орехи из фольги — аккуратными кругляшами. Потрясающая педантичность. Почти по линейке. — Поцелуй на удачу? — Так не желают же, — удивляется Дима. — А ты не желай, пусть рот твой за тебя это сделает. Это Дима может, Ваня гладит его за ухом и мурчит довольно. Черпак норма, в дверь стучат. Ване пора. Попкорн Ваня из зубов будет доставать целую вечность. Рот он открывает так широко, что пока ничего мимо не пролетело. — Я вот никогда не был фанатом Миядзаки, — старается говорить тихо. — А потом? — Так и остался. То есть они здесь жопы греют, и Дима ладонь греет на коленке Вани. Ладно, не так плохо. — Я мультики не люблю, только старые, — жуёт, — советские. Запах сладкого попкорна заполняет собой всё, Дима утыкается на секунду Ване в волосы, чтобы перебить это. — Хотя там тоже всё пропитано безысходностью. — Это чтобы дети с малых лет понимали, что впереди только пиздец, и масштабы его с каждым годом нарастают. — Ты понял, получается? — Да, потом долго ревел, — Дима почти не лукавит, были там истории, которые его до слёз доводили. Постарше стал, так понравилась идея выводить на эмоции читателей и зрителей. Даже если они направлены в сторону самого автора. Какой он мудак, графоман, никто так не разговаривает, человеки себя так не ведут. Ваня жуёт и смотрит, как Навсикая светит трусами. У Миядзаки явно какой-то пунктик на подобное. Ведро поднимается выше, заслоняя большую часть экрана. — Кис-кис, — зовёт Ваня, за что коленку его Дима сжимает сильно. Дурацкий вкус. Дима кусает его за язык, Ваня дёргается, ведёрко тоже, попкорн летит им на колени. — Это мне? — Нет, блин, матери твоей, — угашеные божьи коровки с носами истинных алкоголиков угарают с упаковки. Ваня открывает её и вертит в пальцах конфету, читает название, начинает смеяться. — Она с ядом? — Стопроцентно, — Дима опирается на стол и следит за тем, как Ваня разворачивает конфету и откусывает половину, медленно пережёвывает, а вдруг там не яд, а камень с шоколадом в несколько слоёв поверх. Жуёт вдумчиво, вот бы всё остальное тоже так неторопливо ел, нет же. Молотит, как не в себя. — Кафтофка! — радостно осознаёт знакомый вкус. — Для картошки, — отвечает Дима, Ваня отправляет оставшуюся половину в рот и жует, косится на упаковку. По взгляду понятно, что скоро она опустеет. — Спасибочки. — Не скажу я «на здоровье». — А ты долго ещё будешь выпендриваться? — Ваня накрывает его пальцы своими. Дышит шоколадно и пьяно. Второе уже не из-за конфеты. — Пока меня не устроит. — Меня вот всё устраивает, — гладит по боку. — Надо больше тренироваться. — Надо-надо, — целует. Да, на вкус вполне себе, особенно для такой смешной цены. Дима разворачивает их и подсаживает Ваню на стол. — Я уже весь готовый, — шепчет Ваня. — Весь-весь? — поясница у него щекотное место, вот Дима и наслаждается этим, Ваня сводит ноги и зажимает его в горячие тиски, смеётся, задирая голову. — Тебе надо есть сладкое, хоть иногда. — Ем, — смех у Вани прекращается, он застывает и ждёт. Ощущение предательства, вот что накрывает его. Диме приходится продолжить. — У меня же есть сладкий мальчик. — Фу, — опять ржёт Ваня и ладонью накрывает его щёку, отталкивает, — уж ты мог бы не пошлить так. — Как плохо ты меня знаешь, — Дима пытается укусить его за пальцы, Ваня реагирует быстро. — Ладно, — пытается дышать ровнее и предлагает: — хочешь потренироваться? Постоять в планке? Знает Дима эту планку. Хочет, конечно. — Здесь? — Можно и здесь, — Ваня тянется за ещё одной конфетой.