«Чревоугодие разделяется на три вида: один вид побуждает принимать пищу раньше определенного часа; другой любит только пресыщаться, какой бы то ни было пищей; третий хочет лакомой пищи <…>.».
«…сознание все более и более наполняется картинами сладострастия, грязными, жгучими и соблазнительными. Сила и ядовитый чад этих образов, чарующих и позорных, таковы, что вытесняют из души все возвышенные мысли и желания, которые увлекали раньше. Нередко бывает, что человек не в состоянии думать более ни о чем другом: им всецело владеет демон страсти. <…> Мысли одна другой грязнее ползут в его отуманенном мозгу, а в сердце одно желание — удовлетворить свою похоть. Это уже состояние животного или, вернее, хуже животного, потому что животные не доходят до того разврата, до которого доходит человек».
Тэхен медленно открывает глаза и осматривается вокруг, присаживаясь на кровати. Ему это, все-таки и к большому сожалению, не приснилось. Он устало выдыхает, сидя на постели Чона, и несколько раз промаргивается, оценивая обстановку: за окнами снова темнеет, значит, он проспал весь день, а виной тому переутомленный организм и низкая стрессоустойчивость; дверь приоткрыта, а в коридоре горит свет. Ким знает, как тот не любит темноту. И все же почему в домах по-прежнему есть электричество, вода и, судя по привлекательному запаху еды, что разносится по квартире и бьет по рецепторам, еще и газ? Парень похлопывает себя по карманам спортивных штанов, выискивая свой телефон, но вскоре обнаруживает его лежащим на полке возле кровати. Надежда умирает последней, но, как только Тэхен берет в руки мобильный и смотрит на так и не изменившееся «Нет сети», он понимает, что прямо сейчас она в его руках умерла. Ким плетется на кухню и застает за столом копающегося в проводах Чонгука. На экране его ноутбука красуется диаграмма, окруженная множеством чисел, а сам парень то и дело путается разъемах, пытаясь подключить откуда-то взятые антенны. — Я вспомнил немного из того, что нам говорили на лекциях, — неспешно начинает Чон, пока парень присаживается напротив и изучающим взглядом пробегается по корешкам книг, мирно лежащих на столе рядом со всей аппаратурой. — Подключил все как нужно, менял частоты одна за другой, все кабели рабочие, каналы работают тоже, но ничего не показывают, — он нервно облизывает губы и обновляет базу данных на ноутбуке, но картинка не меняется. — Я даже включал телевизор, но все, что я получил — синий экран. Радио не работает, хотя, кто сейчас его слушает, правда? Это какая-то аномалия, — парень невесело усмехается и поднимает взгляд на все еще не проснувшегося и плохо соображающего Кима, что выглядит немного помятым ото сна, особенно в своей растянутой майке. — Мы, похоже, здесь действительно одни, — заключительные слова, которые заставляют Тэхена в миг взбодриться. За окном все так же пусто, тихо и безлюдно. В домах не горит свет, абсолютно никто не снует туда-сюда по улицам, машины не проносятся по дорогам с раздражающим шумом, во дворах даже не видно кошек или собак. Только лишь свет фонарей, вывесок и витрин, гул столбов и пищание светофоров. Ким шумно сглатывает, потупляет взгляд, говоря до невозможности тихо, будто бы их кто-то может услышать: — Что будем делать? Даже в том случае, если у нас закончится еда и... — Тэхен, — прерывает его настойчивый голос, и парень поднимает голову, сталкиваясь взглядом с черными омутами, — помнишь историю про племянника Рёнан? — спокойно спрашивает Чон, а у самого уголки губ медленно ползут вверх. Ким отчего-то нахмуривается, пытается вспомнить все эти буддистские «замашки» Чонгука, но потом, как до него наконец доходит, что тот имеет в виду, с удивленно распахнутыми глазами смотрит на ухмыляющегося друга. — Ты предлагаешь мне... — Да. Именно это. — Но, если кто-то увидит? — он снова нервно грызет губы. С первого взгляда понятно — хочет, но остерегается. — Ты видел хоть кого-то, кто может увидеть? — вопросом на вопрос с нелепой тавтологией. Чонгук скрещивает руки на груди, откидываясь на спинку стула, и тихо усмехается. Они просто обязаны попробовать. Тэхен заламывает пальцы на руках, несколько минут что-то активно обдумывает, сжирает свои губы, потупив взгляд, а после смотрит на парня и едва заметно неуверенно кивает, вызывая у того яркую улыбку и кивок в сторону кухонной столешницы с требовательным: — Только сначала ты поешь.***
Редкие дождевые капли отточенной дробью падают на серый асфальт, который, достаточно впитав в себя влагу, начинает заливаться светом и неоном горящих вывесок и витрин, что расположены вдоль главной проходной улицы. Природа по-своему барабанит по ушным перепонкам приятным слуху шумом, в то время как вокруг — полнейшая тишина, нарушаемая писком светофора где-то позади и тихими разговорами двух парней, что плетутся по безлюдной улице, осматривая дома и вглядываясь в каждый закуток с толикой неугасаемой надежды. Тэхен совсем немного ежится от попадающих за шиворот прохладных капель и, сдавшись, натягивает на голову капюшон бежевой толстовки, одолженной у Чона, что удачно гармонирует с его серыми спортивными штанами. Чонгук, в свою очередь, выглядит довольно расслабленным и чересчур в чем-то уверенным. Ким его уверенности, увы, не разделяет. Они останавливаются напротив круглосуточного супермаркета, внутри которого привычно горит свет, на полках так же красуются продукты и товары, что можно увидеть через широкие стекла. — Пойдем, — хмыкает Чон, стоя вполоборота к Тэхену, что прячет замерзающие кисти в широких рукавах. — Ты уверен? Двери закрыты. — Не думаю, что это будет проблемой, — усмехается парень и поднимается на пару ступенек, останавливаясь у входа и пару раз на пробу дергая за широкую пластиковую ручку. Не поддается. — Зато потом у нас будут проблемы с полицией, — фыркает Ким и оглядывается, будто кто-то может за ними следить. — И тебя это когда-то разве волновало? — выдает Чонгук с явной насмешкой. — Темнеет уже, малышу пора спать, да? Тэхен прикрывает глаза и несколько долгих секунд набирается запасного терпения, чтобы не дай бог не сказать чего-то обидного. Он просто молча впитывает в себя все сказанные немного хриплым голосом слова, а затем, все так же в полнейшей тишине, разбавляемой лишь шумом моросящего дождя и стуком подошвы об асфальт, подходит чуть ближе ко входу, берет в руки металлический баннерный стенд, что, якобы, должен зазывать в магазин все больше и больше посетителей благодаря своей ярко напечатанной рекламе. Недолго думая, или же не думая совсем от бу-шующего где-то в груди раздражения, парень резко замахивается и швыряет стенд в панорамное остекление магазина, что в миг осыпается мелкими осколками с характерным звоном битого стекла. Сигнализация не звучит, зато Чонгук, подобно ей, звонко присвистывает: — Я не думал, что так легко тебя спровоцировать. — Ты просто отличный провокатор, — хмыкает Ким и с хрустом ступает по битому стеклу, проходя внутрь. Они просто ходят по супермаркету, даже не прикасаясь к товарам, просушивают успевшие намокнуть вещи и то и дело поглядывают на улицу. Но никто не выбегает к ним, не приезжает полиция, их не скручивают и не ведут в участок. Ни через пятнадцать минут, ни через полчаса, ни через час. Это невозможно... когда всё происходит вот так. Множество несостыковок, которые просто никак не хотят укладываться в голове. На часах семь вечера, они в магазине совершенно одни и, кажется, никто не хочет наведаться в гости, не собирался и не собирается. А есть кому? Это было конечной станцией, но Тэхен понимает — это только отправная точка. Он кидает взгляд на погруженного в свои мысли Чонгука, что жует нижнюю губу, сидя на одном из морозильников. Он же тоже о чем-то думает, верно? Как выбираться отсюда? А нужно ли? Точнее, захочется ли, если любые их действия, такие же, как то, что совершил Ким часом ранее, останутся безнаказанными? Одиночество, которое можно разделить на двоих? Каким оно будет? Тэхен своим мыслям лишь усмехается, а затем резко вскидывает голову, когда перед его носом кто-то шуршит пакетиком. — Будешь булку с вишней? — интересуется Чонгук, тыча выпечкой в лицо парня и начиная смеяться, когда тот дергается, вырываясь из своих мыслей. — Ты уверен, что можно просто так взять все, что ты хочешь, и без зазрения совести съесть или выпить это прямо здесь? — хмурится Ким, кивая на ближайший стеллаж. — Твое «зазрение совести» начинается там, где стоило бы покупку оплатить, — парень неоднозначно хмыкает и шуршит этикеткой, — оно же там и заканчивается, Тэхен, — усмехается он и подходит ближе, облизывая сладкие губы с привкусом вишневого джема. — Посмотри вокруг. Ни одной живой души, а ты все еще думаешь, что мне что-то будет за то, что я за это не заплатил? — он хмыкает и обходит Кима, что порядком начинает подбешивать своей правильностью и осторожностью, а после останавливается у одной из полок, взяв с нее бутылку сока. — Или кто-то поругает меня за это? — Чон громко усмехается и замахивается, кидая бутылкой в стеллаж напротив, с которого продукты тут же с грохотом падают на пол. Тэхен так и стоит на месте, внимательно наблюдая за каждым его действием, а когда тот усмиряется и с вызовом смотрит в глаза, будто заглядывая в самую душу, и произносит едкое: «Я думал, ты только в играх сливаться умеешь, а тут, оказалось, дело серьезное» — Ким молча уходит куда-то за стеллажи и возвращается через пару минут с двумя бутылками вина в руках, улыбаясь самыми уголками губ. Они сидят напротив друг друга еще где-то около часа, распивая вино прямо с горла и душевно разговаривая на разношёрстные темы, что отвлекают от гнёта глубоко в душе. Чонгук снова много рассказывает о том, что мечтает однажды сыграть на сцене перед тысячей зрителей, неравнодушных к музыке и звону клавиш; рассказывает, что, несмотря на все его желания и стремления, он все равно стесняется публики, а потому играет на вечерах и в ресторанах, подмечая, что люди в наше время растеряли почти весь интерес и тягу к прекрасному, возвышенному, тому, что облегчает сердечный груз и рождает легкий поток ненавязчивых мыслей. Тэхен рассказывает ему о семье, о том, что скучает и хочет позвонить; разговаривает на несложные охмелевшему уму темы, затрагивая свой университет и курсовой проект, который он не может даже начать, а потом между слов рассказывает о том, как мечтает о более роскошной жизни, чтобы не только здоровье, но и материальное состояние было таким же отличным и стабильным, при этом не требующим особых усилий и переживаний, потому что все нервы он оставляет, к сожалению, в университете. Все это время Чон его внимательно слушает, кидая взгляд то на длинные тонкие пальцы, что местами нервно сжимают горлышко бутылки, то на черные пряди волос, что щекочут нос парня, спадая на лицо и заставляя мотнуть головой. Он так же внимательно следит за каждой его мимикой и усмехается с того факта, что Ким не может долго смотреть в его глаза. У всех есть на то причины, но они с Тэхеном, вроде как, остались один на один в целом городе, функционирующим как и прежде, что очень странно. Так чего терять? Чонгук отставляет почти пустую бутылку и тянет парня за собой, взявшись за запястье. Город, погруженный во тьму, светит для них новыми, ранее нетронутыми и практически неизвестными красками. Дождь давно закончился, на улице значительно похолодало, но разве это кому-то мешает? Они бегут по улице, крепко держась за руки и смеясь на хмельную голову куда-то высоко в небо, запрокинув головы. Тэхен тормозит у столичного бутика и, недолго думая, быстро осушает бутылку, что все это время держал в свободной руке, а затем с гоготом кидает ее в витрину. — Не желаете приодеться, господин Чон? — ехидничает он, поворачиваясь к парню и по-глупому улыбаясь. — Уверен, на Вас идеально смотрятся дорогие костюмы. — Как и на Вас, господин Ким, — тут же подхватывает его игривый настрой Чонгук, сканируя взглядом и невзначай оглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони. Что-то в этом жесте есть такое... Впрочем, Тэхен сейчас слишком навеселе, чтобы о чем-то вообще думать, чтобы что-то анализировать. В особенности — свои поступки. Именно поэтому они заходят в столичный бутик и расцепляют руки только в тот момент, когда Чон говорит о том, что ему нужно найти тут щиток электропитания и включить больше света. Приятные кремовые тона, запах чистых выглаженных и дорогих вещей, что кружит голову не меньше выпитого алкоголя. Разве роскошь может так кружить голову? Их семьи всегда были в достатке выше среднего, но никогда еще на Тэхене не было костюма, ценник которого переваливает за четыре тысячи евро. Парень поправляет рукава и лацканы, стоя напротив зеркала в одежде, что будто сшита специально под него. Цвет утреннего кофе, правильно подобранная светлая рубашка и сочетающиеся друг с другом кожаный ремень и туфли, что уже немного натирают, доставляя дискомфорт, но... Неужели дорогая одежда действительно может преобразить человека до неузнаваемости? Ким смотрится в зеркало, отбрасывая затею с галстуком и пробегаясь глазами по итогу. А что в итоге? Теперь он похож на, разве что, сына какого-то известного бизнесмена, на счету которого уже несколько купленных фирм, акций и прочего дерьма, в котором тот вообще не разбирается, но, определенно, выглядит достойно и на пару лет старше. Глаза пробегаются по все еще подзавитым темным волосам, а затем Тэхен и вовсе смотрит через тонкий слой серебра на того, кто показывается за его спиной. Черный классический костюм, оксфорды с маленькой вольностью в виде светлой шнуровки, правильно подобранный галстук. Подлецу все к лицу. Чонгук выглядит потрясающе, стоя всё на том же месте и как-то уж больно по-взрослому улыбаясь, сунув руки в карманы брюк. Как в таком случае вообще возможно удержаться от комментариев? Ким хочет сказать ему, что пиджак еще больше подчеркивает широту плеч, хочет оправдать свой беглый взгляд на ремень брюк тем, что он просто оценивал внешний вид, но никак не засматривался, нет. Хочет сказать многое, но уже на повороте с усмешкой выдает: — Тебя мама так же в школу выряжала. Браво, Тэхен. Чонгук больше интуитивно выгибает бровь и вновь смотрит в ореховые глаза, вовсю себя выдающие, но не произносит ни слова. — Так что тебе это, как и всегда, к лицу, — подытоживает Ким, а сам стоит и мнется, не зная, куда себя деть. В тихом городе его найдут по шорохам. — Впрочем... — мягко начинает тот, вновь меняя роль, пока алкоголь позволяет это делать, и начинает медленно шагать навстречу, отзеркаливая чужие действия и точно так же пряча руки в карманах светлых брюк. Стук каблуков так отчётливо слышен, что это не может не рассредоточивать. — Не желаете отужинать вместе со мной? — У меня есть возможность желать что-то еще? — усмехается парень и едва вскидывает подбородок, когда к нему подходят почти вплотную. Из-за высокой подошвы Ким кажется выше. — А разве Вы не имеете права желать? — На некоторые желания нужно разрешение, не так ли? — И Вы уверены, что способны получить его? — бегло вскидывает бровь Тэхен и уже понятия не имеет, о чем они на данный момент разговаривают. Вроде все прозрачно, но факт того, что ему не дают время элементарно обдумать ситуацию, отвечая вопросом на вопрос, да еще и с такой гаденькой ухмылочкой, просто выбивает из колеи. Необходимо все списать на алкоголь. Экстренно. — Разве уверенность играет существенную роль, когда мы говорим о желаниях? Это конечная и тупик. Ким стоит с приоткрытым ртом и не знает, что ответить, потому что хмельной мозг запустил мыслительный процесс уже настолько, что все, что было в голове, превратилось в кашу. О каких желаниях они сейчас вообще говорят? Причем тут уверенность и почему ее с желаниями нельзя совмещать? Так чего в итоге желает Чонгук, который кладет руку на его плечо и начинает смеяться, сгибаясь пополам? Хотя, сейчас это уже не так важно. Тэхен знает, что он хочет продолжения банкета. Гулять так гулять. Чон, к счастью, его желания разделяет.***
Оказывается, не так сложно провести пару махинаций с нужными проводами, которые не совпадают по цвету, но грамотно и правильно подходят друг другу и друг к другу, образуя, благо, не взрыв, но ту самую искру, которая помогает видеть все вокруг. Нетрезвым взглядом точно. Особенно, когда ты уже почти два года отучился на электроэнергетическом факультете и брал дополнительные курсы в летнюю практику. Особенно, когда тебе так необходим свет в президентском номере отеля, а ключ от щитка электроснабжения, позволяющий переключать питание, тебе слишком лень сейчас искать. Даже если ты успел прихватить себе ручку с ресепшна, потому что она забавная и красная. — Готово, — усмехается Чонгук и показушно отряхивает руки, поворачиваясь к Тэхену, который успел, разве что, широко раскрыть глаза и замереть с открытым ртом, как только включился свет, открывая вид на изысканные апартаменты. Нет, определенно, его квартира стоит меньше, чем вся мебель отсюда взятая. И первое, что бросается в глаза — это не огромный холл, не хрустальные люстры, раскинувшие свои радужные бриллианты под потолком, не ковер, что, вероятно, вычищался каждый день до отсутствия в мягком ворсе пылинки, когда по земле еще ходили люди, отдавая топотом из-за грубой подошвы, не широкие окна, открывающие вид на ночной город, нет. Простор. Именно это захватывает дух после постоянного пребывания то в квартире, то в душных аудиториях университета с такими же душными и узкими коридорами. Здесь даже воздуха на них двоих слишком много. — Я предлагаю сыграть в игру, — спокойно начинает Ким, ставя пакеты на стол с прихваченным с собой алкоголем, закусками и пачками сигарет, как только они оказываются в большом зале. Идея с рестораном сразу же отпала после осознания того, что оба они не шибко готовят. — Прятки? — усмехается Чонгук и садится на один из диванов, скидывая с плеч пиджак и подцепляя протянутую ему бутылку вермута, на которую он не менее весело смотрит: — Гулять так гулять? Пьяные прятки могут плохо закончиться, потому что я вряд ли смогу найти тебя в этих... А сколько тут квадратов? — задумчиво смотрит он на парня, что достает из новой пачки сигарету и присаживается напротив, подкуривая. — Где-то триста, — равнодушно пожимает плечами Тэхен, засматриваясь на свои лакированные ботинки. — Отсоси, Ким, — с гаденькой усмешкой не упускает момента друг. — Я поэтому и курю, — равнодушно бубнит тот, а затем замирает и медленно поднимает взгляд на такого же остолбеневшего парня, по взгляду которого можно ясно понять — назрел вопрос. — В смысле? — В смысле это не прятки, — хмыкает и поправляет его Ким, тут же переводя тему и лениво выпуская дым из легких куда-то вверх, пока пробегается взглядом по чужим брюкам. — Сыграем в правду или действие? Как в старые добрые, — усмехается он, подмигивая и расстегивая свой пиджак, пока теплый воздух медленно размаривает и до того охмелевший организм. — В итоге мы все равно упьемся и ляжем спать, как если бы... и без этого, — он легко пожимает плечами, пока Чонгук внимательно следит за его сигаретой и между делом соглашается. Им двоим не составляет труда найти рюмки и прихватить с собой Егермейстер прямиком из бара, потому что действительно: гулять так гулять, а поиском живительных таблеток они займутся после того, как отоспятся, но сейчас спать не хочется совершенно, хоть и за окнами глубокая ночь. Вопросы и действия сыплются одни за другим, в результате чего в организм попадает еще несколько стопок алкоголя, оказывается разбитой наверняка дорогая ваза и скуривается больше половины пачки. Они между делом договариваются о том, что завтра обязательно объездят весь город, быть может, это только в самом сердце так пусто и одиноко. Проедут по каждой улице и везде оставят свой след. На чем? Вопрос хороший и отложенный на завтра. А пока Чонгук лениво и немного заторможено облизывает сладковатые от вермута и ликера губы и, подумав над тем, что им уже явно хватит пить, решается завалить парня, ведь, как гласят негласные правила — нельзя отказываться больше трех раз, что можно счесть за элементарное желание уничтожить весь предложенный алкоголь, Тэхен уже дважды отказался до этого, а потому он ехидно выдает первое прилетевшее в голову, такое детское и очевидное: — Мы сейчас идем в спальню, и там ты станцуешь для меня. — Не слишком ли много чести, господин Чон? — пьяно усмехается парень, проводя большим пальцем по горлышку бутылки, что крепче сжимает в руке. — Не хочешь — пей, — пожимает плечами Чонгук, кивая в сторону алкоголя и даже не принимая тот факт, что в Кима уже давно элементарно не лезет. — Это что-то новенькое, — он игриво закусывает губу, видимо, даже сильнее обычного из-за повышенного градуса, и, чуть пошатнувшись, встает, направляясь в комнату. Просторная спальня встречает широкой кроватью, стоящей посреди комнаты, в изножье которой усаживается Чон, внима-тельно наблюдая за тем, как Тэхен ставит бутылку на столик у телевизора, что стоит напротив, и скидывает пиджак, открывая вид на не менее широкие плечи. Он долго копается в полуразряженном телефоне, а после прибавляет громкость, как только слух начинает ласкать что-то легкое, плавное и неспешное. Ким облизывает губы, видимо, поздно осознающий, что делает все это лишь потому, что слишком пьян, а, следовательно, и откровенен. Но кого это волнует, когда на целый мир они одни, вдвоем, прямо в этой комнате, где свет включен лишь наполовину, но даже не приглушен. Стоит ли стесняться? Определенно. Обнаженность ведь бывает совершенно разная. Зачем он собирается это делать — вопрос хороший, но где-то глубоко в сознании мелькает мысль о том, что они действительно будут так... одни, только друг с другом всю оставшуюся жизнь, потому что поодиночке в пустом мире выжить просто нереально. Может, друг для друга? В этом Тэхен не уверен, однако уверен в своих внутренних желаниях, которые никуда никогда не пропадали: ему всегда хотелось хотя бы немного тепла. Так почему бы не воспользоваться этим прямо сейчас? А как же многолетняя дружба? Но тут же вопрос стоит ребром, как и варианты их дальнейшего существования в безлюдном мире. Минусов намного больше, чем плюсов, но кто не рискует — тот не пьет шампанское. Ким выпил достаточно, как и парень, к которому он сейчас оборачивается. По взгляду видно — они оба чего-то ждут. — I got the feeling that you, — Тэхен тихо подпевает приятному голосу на фоне, что патокой заливается в уши и, кажется, заполняет сознание. На деле — просто шевелит губами. Говорить что-то сейчас явно будет лишним. Им обоим не нужно друг другу что-то объяснять — они прекрасно понимают язык, который за годы успел стать вторым-родным, остальное также остается прозрачным. Особенно для захмеленного разума, что покрыт алкоголем, будто пищевой пленкой, через которую невозможно свежо вздохнуть. — Brought me to you, — усмехается он, игриво вскидывая бровью и принимаясь медленно расстегивать верхние пуговицы своей рубашки. — You did, babe, — хмыкает он, играя всеми возможными эмоциями на лице, пока руки сами собой проходятся по пуговицам почти до самого конца. Чонгук на такое обращение беззвучно усмехается, мотнув головой. — Look what your mind's imagination can do, — шевелит губами Чон, разглядывая открытые участки кожи, где у сердца чернилами будто выжжено ёмкое: «не реанимировать». — Making shit true, — и вновь эта усмешка и с вызовом взгляд в черные глаза, терзающий глубины души. Тэхен, что сейчас размеренно подходит ближе и останавливается напротив сидящего перед ним парня, может поклясться, что они нездорового черного цвета. В природе такого попросту нет. — You did, babe, — похвально кивает Чонгук и позволяет себе вольность в виде уложенных на чужие бедра ладоней, что скользят все выше и выше по дорогой ткани. Ким на это лишь шире улыбается, хотя обоим совершенно не смешно, и подцепляет пальцами чужой подбородок: — So let me take away your pain, give me all of your emotions, — ехидничает он и, вопреки всему, усаживается на чужие бедра, ничуть не теряя обаяния, от которого Чонгук буквально плавится. — Land it like a plane on my back, if you can't hold it, — Тэхен игриво кидает взгляд куда-то вниз, пока ощущает широкие ладони на своих ягодицах. Они не остановятся. Очередная точка невозврата достигнута. — Life is but a dream that you manifested slowly, — лепечет ему Чонгук губами по теплой коже на шее, наклонившись ближе. — So fuck a fantasy, — хмыкает Ким и позволяет себе отклониться немного назад, чтобы прислонить указательный палец к чужим губам и, наконец, тихо прошептать: —This your motherfuckin' moment. — Give me all of your emotions. — It's your motherfuckin’ moment, — цедит он сквозь зубы, убирая руку от чужого лица. Очевиднее и быть не может. — That you manifested slowly, — усмехается парень, так и не потянувшись за поцелуем. Дразнит, вынуждает томиться и ведет ладонями вверх по спине, заставляя Тэхена покрыться мурашками и начать терять свой образ. Чонгук обнимает чужое тело и ловко меняется местами, вынуждая парня лечь под него. Теперь и Чон уверен в том, что они не остановятся. Трахнуть лучшего друга только потому, что тот способен по щелчку пальцев заставлять смотреть на себя так? Да не вопрос это, собственно, под градусом-то. Вот только будет ли кто-то из них двоих жалеть об этом наутро? Или в тот момент, когда социальная аномалия сойдет на нет? Прекратится ли все это? Чонгук не хочет, чтобы все то, что происходит в данный момент, сейчас прекращалось. Он мажет губами по чужому виску, заставляя вцепиться в свои плечи и рвано выдохнуть, и после тихо шепчет на ухо: — Life is but a dream. — Here we are inside of it and you're inside of me, — так же тихо усмехается Ким, пока парень выпрямляется и заглядывает глубоко в ореховые глаза: в них и вызов, и вопрос, и сомнения, и желание. — Until you actually fall asleep, — одним лишь шевелением губ обещает ему Чон. — Finally you can add this moment to your memory. Тэхен укладывает ладонь на его затылок и, притянув к себе, наконец-то так несдержанно и голодно целует. Руки блуждают по чужому телу, ненужная одежда летит на пол, звуки поцелуев медленно перерастают в стоны наряду со сбитым дыханием. В просторной комнате, где простыни становятся смятыми, а чужое имя звучит так громко, воздуха на них двоих становится слишком мало.