«Уныние — это продолжительное и одновременное движение яростной и вожделеющей части души. Первая неистовствует по поводу того, что находится в ее распоряжении, вторая, напротив, тоскует по тому, чего ей недостает».
Мирный сон нарушает трезвон будильника, что эхом разносится по комнате, с каждым новым сигналом все больше и больше вырывая из царства Морфея. И почему Тэхен не додумался открыть настройки и отключить его насовсем? Биологические часы, конечно же, частенько подводят его, но куда лучше высыпаться и просыпаться бодрым и полным сил, нежели ждать, пока раздражающий утренний телефонный вопль не наскучит или вовсе не разозлит. Ким все это время был занят делами поважнее, отчего он даже не удосужился вспомнить причину одного своего раннего подъема, после которого и головная боль, и солнце, и Чонгук... Это имя, что было ночью произнесено сотню раз так откровенно, то шепотом, то оборванными выкриками, сейчас вызывает внутри неимоверную концентрацию тепла, что густой смолой заполняет сердце. Хотя, кажется, Тэхен вчера отдал ему еще и душу. Пищащий будильник все никак не желает угомониться, названивая с удвоенной силой. И все же есть определенный вид удовольствия, когда что-то тебя донельзя пытается по-тревожить, но ты понимаешь, что тебе, к счастью, на этот раздражитель абсолютно наплевать. Ким хочет пошутить про звук, что схож с тем, когда установленная бомба в видеоигре вот-вот готова взорваться, принося победу одной из команд. Как же давно он не играл... А вот сейчас «стоп». Тэхен сводит брови к переносице, сквозь оставшиеся нити сна пытаясь получше прислушаться к звону будильника. Разве он менял мелодию? За все время он лишь несколько раз брал в руку телефон — проверить связь и сделать несколько фото. Про будильник, а уж тем более его настройки и речи не шло. Пищание сводит с ума, и Ким резко распахивает глаза, но тут же жмурится от ударившего по сетчатке белого света. Больничная палата, как ни странно, встречает чистотой и порядком. Светло-кремовые стены, наполовину зашторенное окно, сквозь которое юрко пробирается солнечный свет, падая на такой же светлый пол и уголком оконной рамы цепляя край кровати с белыми дурно пахнущими порошком и хлоркой простынями. На учащенный писк пульсометра в палату тут же сбегаются врачи, что говорят на каком-то совершенно непонятном Тэхену языке, проверяя окружившие изголовье кровати аппараты, капельницу, судорожно листая папку с документами и точно так же что-то в нее записывая своим корявым уникальным почерком. Ким не помнит и не понимает, как он здесь оказался. Почему он ровно, будто какая-то кукла, лежит на больничной койке, и не может пошевелиться или сказать что-то элементарное, произнести какой-то звук? Его будто бы парализовало, и все, на что он способен в данный момент — лишь испуганно бегать взглядом по суматошным медикам, трем стенам и белоснежному потолку. С каждой новой секундой чувствительность тела, что сейчас по ощущениям будто бы заковано в глыбе льда, начинает возрастать, и парень чувствует, как нещадно ноют вены от капельниц, которые ему, по всей видимости, постоянно ставили. Сознание успевает уловить уверенное женским голосом: «Тринадцать часов четыре минуты. Пациент вышел из комы». Проснувшийся разум окутывает колючей проволокой посекундно нарастающая паника, а глаза накрывает прозрачной пеленой, заставляя пространство потерять свою четкость и исказиться, которая вскоре осыплется к вискам и щекам крупными бриллиантами.***
Две недели на реабилитацию в госпитале, еще одна — на приобщение к домашней жизни и к социуму в виде отдыха на квартире и неспешных прогулок в радиусе нескольких кварталов. Все это время пролетело для Кима практически незаметно. Он все еще помнит, как через несколько десятков минут после вердикта врачей в палату вбежала обеспокоенная мать, вся перепуганная, зареванная и исхудавшая. Помнит, как она с порога начала задавать самые простые и элементарные вопросы, которые Тэхена откровенно злили, но на каждый он смиренно моргал в подтверждение чужих слов, а затем нашел в себе неимоверный запас сил на то, чтобы кивнуть. Он помнит абсолютно всё и всех, к чему столько тревоги? Но на душе все равно тепло от того, что его сейчас так крепко обнимают, вперемешку со всхлипами шепчут о том, как скучали, боялись, как любят. Ким тогда поднял взгляд в дверной проем, где тенью стоял отец и часто моргал, то и дело бегло утирая запястьем катящиеся по лицу слезы. Он впервые в жизни видел, как тот плакал. Да и как тут самому не расплакаться, когда после долгих дней разлуки ты наконец-то видишь тех, по кому скучал, о ком волновался, с кем пытался связаться? Его жизнь абсолютно не изменилась. Разве что, он учился заново ровно ходить, уверенно держать в руках мелкие предметы, быстро реагировать на что бы то ни было и запоминать нужную информацию как и раньше на «хорошо». Благодаря матери Тэхен узнал, почему проснулся он в больнице, а не в просторной спальне дорогой квартиры с теплым и дорогим душе человеком под боком. «Мы с отцом только вернулись в номер, и мне сразу же позвонил Чонгук, — вещает миссис Ким, пока прогуливается с сыном по внутреннему дворику госпиталя. Тэхен, поудобнее перебирая в руках костыли, ее внимательно слушает. — Рассказал все, что знал на тот момент, и мы тут же сорвались обратно до-мой. Представляешь, я даже забыла там свою любимую сумочку! Вот как ты мне дорог, идиот мой, — смеётся женщина, на что парень тихо усмехается, зная, что в последнее время она из кожи вон лезет, пытаясь хоть как-то разбавить обстановку. — Мы прилетели только через сутки из-за этого ужасного перелета. Ты уже лежал в госпитале, а все это время с тобой сидел Чонгук, — она присаживается на ближайшую свободную скамейку в тени деревьев, скрываясь от припекающего майского солнца, и вынуждает сына присесть рядом. Миссис Ким тяжело вздыхает и продолжает свой монолог под пристальный внимательный взгляд ореховых глаз: — Ты же уже говорил, что помнишь абсолютно все, верно? — Тэхен кивает. — Твой друг никак не мог дозвониться до тебя тем субботним вечером. В апреле, — уточняет она и устало опускает взгляд на лучики солнца, прорывающиеся сквозь зеленую листву и играющие на серых дорожках из каменной плитки, пока парень внутренне напрягается. — Спустя час тишины он будто почувствовал что-то неладное и пошел к нам домой. Я не буду спрашивать, почему ты не закрываешь за собой дверь, когда остаешься один в квартире, но в тот раз это спасло тебя, — Ким чувствует, как у него нервно дергается глаз, а пульс от вороха мыслей с каждым новым словом матери внезапно подскакивает. Женщина на миг поджимает накрашенные алой помадой губы и поднимает взгляд, произнося то, что выбивает землю из-под и так неустоявшихся ног: — Ты лежал без сознания, с обожженными пальцами правой руки. Ты же включал что-то в розетку, верно? — Тэхен заторможено кивает, пытаясь игнорировать ком в горле, пока та продолжает: — Предположительно, удар током, потом очередной удар, только, вероятно, об угол стола или кровати... Чонгук молодец, что сразу вызвонил врачей... — дальше Ким ее абсолютно не слушал». Тэхен также узнал, почему друг ни разу не приходил навестить. Но ведь мог же написать? Это же не так сложно — открыть мессенджер и набрать пару слов. В меру настырности он тоже не писал, ждал. А чего ждать? Если весь этот без малого месяц он провел в коме, значит, абсолютно ничего не изменилось. Не было всех тех сказанных друг другу слов, крепких объятий, горячих поцелуев. Ким только вчера смог обрести настоящее богатство, найти свой тихий уголок и впервые в жизни кому-то открыться настолько. Проснулся он окутанный горем и чередой отвратительных событий. Сердце противно по-калывает, головная боль нарастает с новой силой, которую он после своей черепно-мозговой заглушает прописанными препаратами. Недаром существует мнение, что кома — защитная реакция организма, когда мозг не хочет помнить негативную информацию, когда ему хочется отдохнуть. Большинство больных, переживших кому и восстановившихся в сознании, не помнят этот период, а потому врачи не могут составить анамнез того, что пациент видел или чувствовал в данном психофизиологическом состоянии. Тэхен помнил всё. Каждое слово, каждое касание, каждый магазин вплоть до расстановки товаров на полках, каждый чужой вдох, выдох, взгляд. Он помнил всё досконально и помнит и по сей день, но в голове не укладывается, как такое... Короткий стук в дверь заставляет всплыть в реальность из своих мыслей, что с каждым разом топят и топят, сильнее надавливая крепкими широкими ладонями на грудь, погружая во тьму. — Да? — Ким ставит на паузу зачем-то включенное видео на ноутбуке и поднимает взгляд на мать, что топчется подле двери. — Тебе нужно отгладить рубашку на вечер? — женщина легко улыбается уголками губ, у которых паутинками залегли небольшие морщинки. — Не нужно, я сам, — так же улыбчиво отвечает ей парень, вновь устремляя взгляд в экран. Оказывается, он уже десять минут смотрит новый ролик. — Что там? — женщина заинтересованно кивает в сторону ноутбука с двусмысленной ухмылкой, на которую Тэхен лишь закатывает глаза и поворачивает к матери экран. Одного взгляда достаточно, чтобы приподнятое настроение за несколько секунд сменилось нахмуренным выражением лица. — Я же говорила тебе взять у него уроки. — Мам... — Ты думаешь, он просто так уезжал учиться на несколько недель? — парень шумно вздыхает, ведь ситуация начинает порядком раздражать. — Поговори с ним об этом. Я же вижу, что ты тянешься, — как-то обреченно произносит она и выходит из комнаты. Они уже поговорили, перекинувшись парой сообщений, как только Чонгук вернулся в столицу. На большее Тэхен пока не способен. Ему правильно сказали — он тянется. Вот только далеко не к музыке. Вся ситуация абсурдная, жизнь стала ненавистна вдвойне, ведь как теперь собраться и пойти встретиться с тем, чье имя шептал так громко? На это можно лишь горько усмехнуться, ведь на деле никто ничего никому не говорил. Никто ничего никому не должен. Они все такие же друзья, что постоянно «видятся» лишь через Сеть. Но сейчас оба почему-то держат дистанцию. Чон, вероятно, просто занят подготовкой к выступлению — это его первый концерт в таком большом зале. А Тэхен просто боится, что не сможет, испугается, сорвётся, убежит или же, наоборот, совершит какую-то непозволительную глупость. Их первый и единственный диалог после того, как старший открыл глаза в госпитале, состоял из сухого приветствия, банального «Как ты?» и приглашения на вечер, которое Ким, на удивление Чонгуку, с удовольствием принял. Он просто расставит все точки над «и» и сам себя приведет к какому-то решению. В голове, почему-то, любой исход событий является провальным. Тэхен устремляет потухший взгляд на экран ноутбука, где на паузе стоит видео с обучением игры на фортепиано. Та самая песня, что однажды послужила отправной точкой, теперь вновь привела его к рубежу.***
Свежий майский вечерний воздух теплом оседает в легких и будто бы оставляет влагу на сухих губах про каждом нервном выдохе. Тэхен нервничает, и это видно. Любому человеку свойственно переживать, что-то постоянно прокручивать в голове и надеяться на лучший исход, но Ким не столько волнуется, сколько попросту боится. Разочароваться в себе — в первую очередь. Он проходит в концертный зал, рассчитанный на чуть менее чем тысячу зрителей, и сразу же собирает взгляды, что прикованы к нему, к его свободной выправленной рубашке и широким сво-бодным светлым джинсам. Кто его вообще пустил сюда в таком виде? Однако парня все происходящее не интересует и ничуть не задевает, и он все таким же спокойным уверенным шагом проходит к центральному первому ряду и усаживается на двадцать четвертое место, нервно облизывая губы. Сегодня он — главный слушатель, пусть и решение это было принято за двоих. Чонгук, что выходит на сцену и усаживается за концертный рояль, начиная так мягко, но звонко ударять по клавишам, сейчас играет лишь для него-одного. У младшего на лице одна эмоция в секунду сменяется другой, руки грациозно парят над инструментом, а сам он выглядит просто превосходно в этом классическом костюме, что обшит тонкой серебряной ниткой, блеск которой можно заметить только под определенным углом. Тэхен вдохновляется, восхищается, возрождается. Музыка — это человеческое перерождение, никак иначе. Высокая музыка — это человеческая душа. По окончании, когда все покидают зал, спеша разойтись, Ким остается сидеть на своем месте, о чем-то глубоко задумываясь. Спустя время стук каблуков чёрных лакированных туфель разбивает тишину актового зала. — Я до последнего думал, что ты не придешь, — звучит немного уставший, но счастливый голос в пустоте четырех стен, заставляя Тэхена поднять голову и улыбнуться. — Как видишь, я здесь, — хмыкает старший и цепляет пальцами соседнее сиденье, приглашая. — У меня есть, что рассказать. — Даже не скажешь, что соскучился? — театрально возмущается Чонгук и присаживается рядом, вытягивая ноги. — Скажу, — по интонации понятно — ему неловко о таком говорить, — но чуть позже, — парень на свои же слова негромко усмехается и поворачивается к собеседнику, что уже готов внимательно его слушать. И Тэхен делится с ним впечатлениями о концерте, подмечает места, где Чон мог незаметно сфальшивить, вызывая у младшего смущенную улыбку и такое родное: «Да иди ты». А потом собирается с силами и начинает рассказывать о том, чего никогда не было, вновь и вновь проводя для себя пальцами с лимонной кислотой по ноющей ране, пока они сидят вдвоем в полнейшей тишине, где даже шепот будет звучать слишком громко. Он рассказывает об опустевшем городе, о магазинах, аптеках, станции метро. Много говорит о бутиках и костюмах, упоминает о ювелир-ном магазине, о дорогих номерах, квартирах и ресторанах. И все то время, что Чонгук внимательно слушает, Ким будто впервые пристально разглядывает его черты лица, но все никак не может посмотреть в чернильные глаза. Боится. Утонет. — А что было потом? — интересуется младший, когда парень резко обрывает свой рассказ на моменте игры на рояле посреди ресторана. — А потом... — он запинается и неосознанно сводит брови к переносице, но так осторожно произнесенное чужими устами имя заставляет его поднять взгляд и встретиться с черной бездной, — ничего из того, что бы тебе понравилось. Я думаю, это всё. — Что бы мне не понравилось? — Я закончил. — Сливаешься, — усмехается Чонгук, но взгляда не отводит. — Это больные фантазии, не более. — У тебя когда-то были здоровые? — ухмыляется парень, вгоняя Кима в ступор. — Пойдем, я переоденусь. Мы уже достаточно задержали зал, а это, как-никак, деньги, — хмыкает парень и хочет было встать, но все его попытки тут же осекают крепкой хваткой на плече и мимолетным касанием губ, заставляя удивленно распахнуть глаза и в последний момент увидеть, как старший крепко зажмуривается. — Мне нужно идти, — тут же сообщает Тэхен и встает с места, собираясь удалиться. Он просто сделал то, что хотел. На удивление, он получил еще пока относительно спокойную реакцию, хотя могло быть и хуже или закончиться кулаками. Какие из них теперь друзья, если он все никак не может выкинуть из головы те картинки, что ему однажды подсыпало воображение? Лучше чтобы ничего не было совсем. В последний раз взглянув за озадаченного друга, он разворачивается и направляется к выходу. Все что нужно он уже рассказал. Сознание подкидывает всевозможные варианты развития событий, которые уже произошли. Он снова погружается в свои мысли, уходит глубоко в себя. Когда пальцы касаются ручки двери, что ведет в широкий холл, его крепко обнимают со спины, заставляя остановиться и вздрогнуть от неожиданности. — Ты тупой идиот, Тэхен, — шепотом на ухо, да так, чтобы заставить челюсти сильнее сжаться. — Думаешь, всё как в фильмах происходит? — усмехается Чонгук и разворачивает сопротивляющегося парня к себе. Он долго и изучающе рассматривает темный янтарь, а после робко целует, дополняя короткое касание губ такой же короткой усмешкой: — Вот так не бывает, — с улыбкой вновь напоминает ему парень, пока Тэхен не знает, как избавиться от тошнотворного ощущения кома в горле. Да, симпатия еще со времен старшей школы. Да, Ким прекрасно таил в себе все свои чувства. Да, он знал, на что идет, когда открывал дверь в Филармонию. Да, идиот. — Снова все решаешь за двоих? — Чонгук... — Нет, послушай, — мягко перебивает он с серьезным видом. А после смягчается и с улыбкой произносит: — Я хочу дать тебе шанс, потому что, кажется, ты отпадно целуешься. Тэхен, глядя на этого смеющегося и одновременно смущенного дурака, по-детски оттаивает. Ведь всегда есть возможность попробовать снова, если не получилось, верно? Ему дали шанс, и свою возможность вновь стать настолько счастливым он не упустит. Ему ничего не стоит просто попытаться, а дальше все пустить на самотёк — им обоим так будет легче впоследствии принять решение. Да, влюбленный идиот, но Ким обязательно попытается снова. Иначе, зачем человеку желание, если порой появляется возможность его воплотить? Чонгук порядком расслабляется, замечая улыбку на лице друга. И ведь никогда никому не расскажет, что она дороже всех бриллиантов мира, которые он готов у тэхеновых ног положить.«Мой друг, однажды мы поймем что мир Был нашим всего на час. Тогда судьба нам закатила пир, Но это другой рассказ»