***
— Ну что ты так из-за этого Попова убиваешься — осталось доучиться три с половиной месяца и больше не будешь ты мучиться, — тяжело вздыхает Дима, когда его друг в очередной раз заводит свою шарманку про «я к нему и так и эдак». — Да не хочу я не мучиться! И вообще я потом в магистратуру собирался… Поз, ты не понимаешь, я не успокоюсь, пока не доебусь. Я хочу быть как этот Сережа, чтоб Попов со мной общался. Он, бля, так эти свои лекции по языкознанию читает — помереть можно. Ты представляешь тогда, как он не скучный материал, а историю из жизни рассказывает? — Дима не представляет. Только понимает, что одержимость его друга уже начинает выходить за все возможные границы после этих неожиданных звонков и сообщений. — Тох, ты не представляешь, как я не хочу во все это лезть, но скажу тебе так. Ты своими окольными путями будешь вокруг него всю магистратуру ходить и так никуда и не дойдешь. Подойди к нему прямо и без намеков. Завяжи человеческую беседу. Антон тяжело вздыхает, потому что такой простой вариант кажется ему самым сложным. Оставшийся вечер Шастун старается не возвращаться к этой теме, чтобы не надоедать другу: они говорят о Кате — девочке из группы, что курирует Дима, о проигрыше Барселоны прошлым вечером и о предстоящей защите дипломов. Уже в восемь Антон замечает загоревшийся индикатор уведомлений на телефоне. — Дим, он написал. Видать, минералочка только сейчас помогла, — говорит Шастун, прерывая друга на полуслове. — Ну так ответь ему и хватит меня спрашивать, я тебе не пособие «как трахнуть преподавателя». — Да не хочу я его трахать, — возмущается Антон. Врет, хочет, но сейчас речь не об этом. — Ну что он там тебе написал? — сдается Дима. — Объяснил, как лучше исправить тот ебучий пункт. — Ну так и спроси его на эту тему! Узнай, считает ли он сам возможным создание идеального искусственного языка, — подсказывает Позов. — Ебать ты гений! — радостно говорит Шастун и почти слово в слово перепечатывает вопрос Димы. — Я не гений, это ты еблан, — Позов допивает пиво и, стукнув бокалом о стол, уходит в туалет. Арсений Хуергеевич 20:11 С чего вдруг такой интерес?Я 20:11 Хочу знать мнение эксперта Или к вам лучше обращаться при выборе цветов?
Арсений Хуергеевич Шастун, не нарывайся. И нет, я не считаю это возможным.Я 20:12 Почему?
Арсений Хуергеевич 20:13 Я сейчас не могу поддерживать беседу, Антон.Я 20:13 Все еще голова болит после клуба?
Арсений Хуергеевич 20:13 Шастун! Арсений Хуергеевич 20:15 Да. У Антона челюсть падает на пол всего от одного слова. А еще у него пропадает желание делиться этим диалогом с Димой — такой честный ответ кажется Шастуну знаком доверия, и ему не хочется все просрать. На другом конце Москвы сидит Попов и думает о том, почему продолжает отвечать на все сообщения, и почему до этого только раздражавший Шастун вдруг становится интересным.***
Возможно, Арсений поторопился, когда подумал, что Шастун его не только раздражает, потому что он делает только это на протяжении всей пары в понедельник. Он настырно пытается поймать взгляд, ерзает на стуле и снова вставляет свои неуместные комментарии. Попов не понимает, почему уже четыре года не может охладить пыл этого мальчишки. Когда он высказал Шастуну все, что думал о нем, то немного преувеличил. Он на самом деле не верил, что этот парень действительно может его шантажировать. Слишком хороший. Попов не слепой — он знает, что нравится, только его смущает тот факт, что все студенты, неожиданно воспылавшие к нему, обычно оставляют свои мечты спустя несколько месяцев, а Антон — нет. Он бьется головой о стену уже несколько лет, хотя та даже трещины не дает. И этот факт почти цепляет. Но Арсений профессионал — его все эти чувства студентов-переводчиков никак не трогают, какими бы симпатичными, дерзкими и смешными сами студенты ни были. Чувства Антона не трогают тем более. Шастун обладает совершенно отличающимся мировоззрением и подходом к жизни, а значит, не может заинтересовать Попова. Он не любит таких. По крайней мере сам себя в этом убеждает. Арсений тяжело вздыхает, когда видит, что после пары Шастун, перепрыгивая через ряды, спешит к нему. — Арсений Сергеевич, а сегодня у вас голова не болит? — весело спрашивает Шастун. Арсению хочется ответить, что даже несмотря на это он спать с ним не собирается, но он и так слишком много позволил себе с этим студентом. — Нет, Антон, спасибо за ваши переживания, — Антон ужасно противно лыбится. А в красивых зеленых глазах проскальзывает интерес. Красивых? — То есть вы готовы продолжить обсуждение? — этот парень его доведет. — Что ты от меня хочешь? — тяжело выдыхает Арсений, сам не замечая случайного перехода на «ты». Он устал. Он пробухал как черт субботнюю ночь, а вчера долго не мог уснуть. Студентам он, конечно, этого не покажет, но и терпеть Антона он уже не может. — Хочу узнать твое мнение по вопросу искусственных языков, — Арсений чуть не давится воздухом, когда слышит такое наглое обращение, — ну, или как прошел субботний вечер? Попов хочет досчитать до десяти, но сдается на двух, когда Шастун добавляет «а?». Последний студент покинул аудиторию еще две минуты назад — они тут только вдвоем, поэтому Арсений шлет все нахуй. Пацан и так знает о нем то, что не должен, поэтому… — Я пробухал всю ночь, танцевал на барной стойке и разбивал бокалы о стену, еще что-то? — Попов знает, что Антон сейчас навряд ли сможет открыть рот, разве что только от удивления, поэтому сильно удивляется, когда слышит тихий голос. — Ну нихуя ж вы оторва! — Подбирайте слова, Шастун. А теперь, когда добились того, чего так хотели, выметайтесь вон из аудитории. И я жду исправленную работу сегодня же, — Арсений отворачивается, начиная собираться. За спиной слышны удаляющиеся шаги. Он не знает, правильно ли поступил.***
Я 19:12 Арсений Сергеевич
Арсений Хуергеевич 19:31 Что у вас опять, Шастун?Я 19:31 У меня к Вам предложение, от которого Вы не сможете отказаться!
Арсений Хуергеевич 19:32 Нет.Я 19:32 Ладно, тогда гей клуб отменяется…
Арсений Хуергеевич 19:32 Шастун, ты охуел? Ты совсем берегов не видишь? Напомню, я твой преподаватель и научный руководитель. Забудь все, что ты там себе напредставлял. Я тебе не приятель и, упаси Господь, не друг. Я слишком многое тебе позволил, но больше совершать те же ошибки я не намерен. Не вынуждай меня отказываться от курирования твоей дипломной работы. Шастун сам уже не знает, чего добивается из раза в раз. Он с первого сообщения понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Да боже, он это со второго курса понимал. Чего только стоили все те рассказы девочек, так безжалостно отвергнутых Поповым… Но почему же тогда все равно так нестерпимо хочется? Антон-святая-наивность-Шастун так искренне верит, что именно у него получится, хотя как раз-таки у него и меньше всего шансов. Но неспроста же Попов все-таки взялся именно за его диплом, не зря отвечал на все его сообщения, не зря катал Антона на этих эмоциональных качелях. Шастун был уверен, что не зря.***
Арсений не знал, что делать в ситуации, в которую сам себя загнал. Он преподавал в университете уже на протяжении восьми лет, уверенно строил себе репутацию самого неподкупного и непробиваемого. Сколько сил было вложено в этот образ, как тщательно он скрывал ото всех свою любовь к безудержным вечеринкам и дебошам. Весь такой правильный и идеальный, и все для того, чтобы один в край охуевший студент предложил ему сходить в гей-клуб? Попов чувствовал, что проебался так, как не проебывался никогда до этого. Что стоило ему тогда в аудитории наедине с Шастуном сдержаться, остаться таким же холодным, как и обычно, не вестись на эти глупые провокации? Да практически ничего, но он не смог. Арсений всей душой хотел удивить парня своим ответом, рассказать хоть кому-то о своей неидеальности. Слишком сильно хотел показать себя Антону. Это ненормально — осуждать Шастуна за его жизненную позицию, а самому вести себя хуже, только за закрытыми дверьми. Попов еще на третьем курсе Антона поймал себя на том, что завидует этому парню и его открытости, завидует тому, что тот всегда такой настоящий. Это ненормально — с нихуя из-под коня хотеть открыться студенту. Хоть Арсению и нравилось оставаться таким педантом, а по словам некоторых — мудаком, в глазах студентов — ему хотелось хоть иногда быть таким же простым дураком, как Антон. Мысли скачут в голове с бешеной скоростью — он не может потерять свою репутацию. Студент перестает писать на темы, не связанные с дипломом, перестает делать намеки и сильно отстраняется, а Попову кажется, что это затишье перед бурей. Не мог же тот просто сдаться. А Шастун и вправду сдается. Он много думает и понимает, что просто-напросто устает. Он не может отдать все свое время на покорение Арсения: у него диплом, миллион подработок и самое важное — друзья. Ну как друзья — Дима, который собственно его и отрезвляет. После той очевидно неудачной шутки с гей-клубом Позов говорит ему, что Попов так и будет ломаться, не давая подойти ближе. Он неожиданно доносит до Шастуна простую истину о том, что все те сообщения и звонки были случайностью. Вроде очевидные выводы, но когда их тебе говорит другой человек, а между строк явно читается, что если Антон не успокоится, то ни одного друга у него не останется, то это заставляет наконец одуматься. Вот и Шастун в конце концов все понимает. Нет, его не отпускает окончательно, просто в нем отчего-то появляется невероятная злость. Попов ссыкло, изображающее из себя невесть что, хотя по сути своей больше похож на четырнадцатилетнюю девчонку, которая впервые узнала все прелести «взрослой» жизни, а теперь пытается скрыть это от матери. Зачем это — неизвестно. Все преподаватели знали, что студенты бухают как черти, а все студенты знали, что те тоже не давали обета «ни капли в рот, ни члена в дырку». Только один Попов весь такой идеальный. Шастун бесится, но не перестает хотеть подобраться. Просто он приостанавливает попытки, да и Диме больше подобные мысли не озвучивает — не хочет, чтоб его реально послали в один день.***
Диплом дописывается и сдается, а Антон едет отмечать в клуб. Уже в двенадцатом часу ночи и с бутылкой виски в руках Шастун набирает сообщение.Я 23:24 Сень, давай переспим? Отблагодарю тебя за мою пятерку?
Звонит телефон. — Ало, — на самом деле Шастун почти трезв, в нем ровно столько алкоголя, чтоб перестать бояться. Теперь, когда диплом сдан, он хочет поставить галочку в последнем пункте того, что он должен был сделать за свою студенческую жизнь. — Шастун, ты в край охуевший имбецил, которому чувство такта не знакомо от слова «никогда о таком не слышал», ты… — Арс, не выебывайся. Я столько чувства такта проявил, пока подкатывал к тебе все четыре года, что твои слова — чистый пиздеж. Я просто заебался ходить вокруг да около и хочу войти в тебя. — Шастун! — Да завали ты, а, и скажи свой адрес, пока я не начал его искать сам. А я найду. Вызов обрывается, а на телефон приходит смс. Антон никому ничего не говорит — просто уезжает на такси по координатам из сообщения. Дверь быстро открывается, а Шастуна за куртку затягивают в квартиру. Не давая раздеться или хотя бы снять обувь, Арсений хватает его за оттопыренное ухо и тащит в ванную. Обливает ледяной водой с ног до головы и смотрит зло. — Ну что, охладил свой пыл? — спрашивает он абсолютно серьезным тоном, от которого у Антона проходятся мурашки по коже. Хотя может это от липкой мокрой одежды. — Сейчас снимаешь с себя куртку и ботинки и идешь на кухню. Антон кивает. Он больше не чувствует в себе той алкогольной уверенности. Он чувствует себя идиотом. Попов сидит на кухне со скучающим видом и, видя Шастуна в узком дверном проеме, указывает на стул напротив своего. — Все, что ты хотел, ты, видимо, мне уже сказал по телефону, значит, сейчас будешь слушать меня. Во-первых, не смей меня больше в жизни называть Сеней. Во-вторых, постарайся подумать своей ебанутой башкой. Я преподаю в университете лоботрясам типа тебя их профильный предмет. Эти лоботрясы младше меня всего на 10 лет, а некоторые выглядят даже старше. Как думаешь, что начнется, если я буду с каждым вместе бухать по клубам? Как думаешь, меня станут воспринимать всерьез, Антон? А как думаешь, я сам хочу отдохнуть и расслабиться хоть иногда? У меня есть право случайно ошибиться контактом в ебучем вотсапе? — Арсений произносит все тихо, смотря в глаза и не торопясь. Антон ничего не отвечает и не двигается, только сидит в мокрой одежде, не в силах отвести глаз. — Шастун, ты мне сразу не понравился. Я знал, что от таких как ты только проблем и жди, но все равно попался. Ты идиот-студент, который не думает о последствиях своих подкатов, точно такой же, как и сотни других. Но я все равно повелся на тебя. Я сам сначала не понял, почему позволил тебе так много, но когда ты перестал меня доебывать своими сообщениями, то я вдруг осознал, что мне их не хватает. И тебя, вечно доебывающегося, не хватает. Ты можешь собой гордиться: ты сумел доебаться до своей цели, — по мере речи голос Арсения все больше и больше отдавал злостью. — Шастун, ты уникум, который сумел не сдаться и добить меня. Что ты там хотел, переспать со мной? Так время забирать свой приз. Хочешь буду скакать на твоем хуе хоть до самого утра, а хочешь отсосу так, что ты забудешь все, чему я тебя учил все эти годы? Ты выиграл. От слов Арсения у Антона чуть привстает, но это не так волнует, как другой вопрос, что вертится на языке. — А если я скажу, что изначально хотел тебя как человека узнать, а только потом твою задницу, — тихо спрашивает Шастун. На кухне тишина добавляется третьим собеседником. Лицо Арсения не дает подсказок. Антон думает, что ему лучше уйти. — То я боюсь, что поверю, — хриплый голос Попова. — Те, кто хотел просто переспать, забивали на меня через пару месяцев, а ты как банный лист к жопе. — То есть у меня сейчас несгораемая сумма? — с надеждой в глазах спрашивает Антон. — Чего? — Арсений очаровательно выгибает бровь. — Ну, я больше не твой студент, и я хочу с тобой там всякого, другом твоим там стать… если мы сейчас переспим, то я не лишусь такой возможности? — Антону кажется, будто именно сейчас он принимает самое важное решение в жизни. — Нет, не лишишься. Но только если секс будет хорошим. Предпочитаю знать врага в лицо, — усмехается Арсений. У него сейчас такой блядский взгляд, какого Антон никогда не видел. Не только у Арсения — вообще ни у кого. Он с кошачьей грацией стекает со своего стула к ногам Антона и трется щекой о член, скрытый джинсами. Антон осознает, что перед ним на полу тот самый Арсений из смс, из того короткого звонка. От жесткого преподавателя в нем только желание жестко трахаться. И такие резкие скачки в поведении нехило выбивают почву из-под ног. — Анто-он — тянет Попов, облизывая джинсовую ткань, — как думаешь, а я смогу пропустить член до горла? — Антону плохо. Арсений расстегивает пуговицу на штанах руками, а вот молнию уже зубами. — Шастун, а пальцы у тебя такие длинные для того, чтобы меня крепче за волосы держать? — это звучит как призыв, и Антон зарывается ладонью в черные чуть кудрявые пряди и тянет. Они такие мягкие, что парень клянется себе, что никогда не выпустит их. Арсений проводит носом по всей длине члена и глубоко вдыхает. В боксерах становится слишком тесно. — Тош, а как думаешь, как я буду смотреться, если ты кончишь мне на лицо? Думаешь, я буду сильно ругаться? — Арсений нагло улыбается и отстраняется. — Господи, как на лекциях не затыкался, так и сейчас не можешь. Ты же даже с членом во рту поди разговариваешь, — Антон уже не контролирует, что несет. — Так может ты проверишь, а не будешь догадками бросаться? — Попов все еще сидит непозволительно далеко, поэтому Шастун одной рукой стягивает трусы до бедер, а второй грубо притягивает преподавателя за волосы, вжимая лицом в член, и выдыхает сквозь зубы. — Сожми сильнее, — говорит Арсений и наконец берет головку в рот. Он плотно смыкает губы и слегка втягивает щеки, но языком не прикасается. Антон сжимает кулак на волосах Попова сильнее и толкается бедрами, чтобы тот взял глубже. Арсений поддается и чуть вращает головой, обводит языком слегка выделяющиеся венки. Он делает все так нарочито медленно, что у Антона срывает все предохранители, и он просто начинает насаживать голову Попова на член. И это то, чего ему так не хватало двадцать два года жизни. По десятибалльной шкале Шастун дает за минет двенадцать, докидывая пару баллов только за эти стоны с «набитым» ртом. Арсений так старается и так искренне кайфует от происходящего, что Антон начинает думать, что ничего лучше у него в жизни уже не будет. Когда бедра начинают мелко дрожать от подступающего оргазма, то Попов в последний раз обводит головку языком, проходясь по уздечке, и выпускает член с громким чпоком. Он вытирает уголки губ и разминает челюсть, а потом объясняет: — Потом посмотришь на меня в сперме, не волнуйся. Сейчас я хочу твой член в своей заднице вон у той стены, понял меня? Антон кивает как болванчик и, наконец, стягивает с себя джинсы с трусами полностью, к ним летит и осточертевшая мокрая футболка. Арсений же делает все плавно, будто двигается на сцене, а не раздевается. Будто, блять, Шастуну нужны дополнительные сцены соблазнения — ему и так пришлось сжать член у основания, чтобы не кончить с позором. Уже полностью раздетый, Арсений выходит из комнаты, возвращаясь со смазкой и квадратиком фольги. Последний он кидает Шастуну в руки, а яркую баночку оставляет у себя. Он аккуратно зачерпывает лубрикант пальцами, и прогибаясь в спине, начинает себя растягивать. Кажется, уже упоминалось, что Антону не нужны лишние пошлые картинки перед глазами, но, при всем желании, он оторваться не может. — Шастун, как думаешь, я буду громко стонать, когда ты меня будешь трахать? — Арсений добавляет второй палец. Ученые говорят, что самый приятный звук для человека — это его произнесенное имя. У Антона есть одна поправочка. Имя, произнесенное на громком выдохе и желательно губами Попова. — Антон, как считаешь, мне пойдут следы твоих зубов на плечах? — третий палец и одновременный глубокий вдох у обоих. — Тошенька, а как думаешь, ты долго будешь сидеть и тупить или уже наденешь презерватив и трахнешь меня, м? — Арсений достает пальцы и призывно смотрит. Антон не сразу улавливает суть слов, скорее даже не ловит ее совсем, он просто движется на рефлексах, делая все дергано и прерывисто дыша. Он подходит вплотную к Попову и тянет его за бедра на себя. Шастун прижимается носом к загривку, а после кусает за него. Это, конечно, не плечи, но смотрится превосходно. В один момент Шастун резко разворачивает Арсения к себе лицом и грубо целует. Оказывается, Попов любит кусаться — он сильно тянет за нижнюю губу зубами, а после мягко прикусывает верхнюю. На самом деле поцелуем это сложно назвать: они скорее лижутся. Языки постоянно переплетаются друг с другом, и со стороны это скорее всего выглядит неприятно, но на них никто не смотрит. Они только вдвоем, во всех пониманиях этого слова. Когда Антон отстраняется, то снова разворачивает Попова спиной к себе, наклоняется к самому уху и шепчет: — Я на самом деле джентльмен — без поцелуев не ебусь. На последнем слове он медленно толкается, останавливаясь каждые несколько сантиметров, чтобы дать Арсению привыкнуть. Смазки достаточно, но Попов потратил не так много времени на подготовку, поэтому стоит быть аккуратнее. Хотя, кажется, сам Арсений так не считает: он подается назад, резко насаживаясь, и снова отодвигается. Шастун уверен, что сегодня ебут именно его, несмотря на распределение ролей. Попов четко знает, как ему надо, поэтому слегка меняет позу так, чтобы член попадал ровно по простате. Дышать сложно обоим, но, вроде, пока получается. Голова идет кругом от недостатка кислорода, а перед глазами Антона только бессчетное количество родинок. Шастун слышит громкий стук своего сердца, заглушающий все мысли. Студент, как ни надеялся, все равно спускает слишком быстро, поэтому он просто из последних сил додрачивает Попову, которого при этом еще и держать нужно: того ноги не держат, и он того и гляди сползет по стеночке. Мужчина кончает, прикусывая костяшки пальцев, берет Антона за руку и уводит в сторону спальни, закрывая за ними дверь.