Пламя раздора

— Мусор, если тебя не будет на завтрашних переговорах, — грозно проревела в трубку Занзас, — несколько зданий Альянса точно взлетят на воздух. И даже смерть не станет уважительной причиной! В трубке послышались короткие гудки, и Тсунаеши устало опустил голову на скрещенные руки. Он точно знал, что произойдет через четыре, три, два, один… — Слушаю, Хибари-сан, — с легкой мольбой в голосе произнес Тсунаеши, однако на его собеседницу, конечно, это не произвело никакого впечатления. — Ты занят, зверек? — ледяным, прямо-таки айсберговым тоном спросила Хранительница. — Учти, если завтра ты не явишься в Намимори для решения важных вопросов, связанных с городом, я все сделаю сама, как сочту необходимым. «И в город придет камикорос», — мысленно дополнил Тсунаеши речь своей Советницы. — Хибари-сан, у меня и в самом деле на завтра уже назначена важная встреча, — не надеясь на чудо, почти прошептал в группу великий босс Вонголы. — Я уверен, что можно перенести дела в Намимори на послезавтра. И я приеду домой и проведу там несколько дней. — О, Занзас перестала справляться со своими обязанностями, — прошелестела Хибари. — Нужно позвонить бешеной акуле и спросить, когда его драгоценная начальница разучилась вести дела без моральной поддержки босса Вонголы. Ладно, я сказала все, что тебе нужно было услышать, решение принимай сам. — Хибари-са… Договорить Тсунаеши не успел, в трубке снова раздались короткие гудки. Савада отшвырнул ни в чем не повинный аппарат подальше. Кажется, это началось после конфликта колец: примирившись с проигрышем, Занзас решила вдруг, что трофей в виде не такого уж мелкого и слабого Савады Тсунаеши ее тоже устроит. А Хибари Кея выяснила, что то, что она привыкла считать своим, не готова отдавать никому. С этих пор началось негласное соревнование. Сорванные встречи и тренировочные бои. Сногсшибательные наряды и вырубающие удары — девушки не гнушались ничем, лишь бы приз оказался в их руках. Тсунаеши злился и огорчался, просил успокоиться и взять себя в руки, взывал к доводам разума и умолял. Был в его жизни период, когда он и вовсе вел себя, как последний идиот, лишь бы Кея и Занзас разочаровались в нем. Реборн говорил, что ему просто нужно было выбрать одну из девушек, даже предложил Фууте провести исследование на то, кто из них лучше подходит для Савады Тсунаеши. Однако репетитору было легко говорить: это ведь не от его выбора зависело, какой город прекратит существование: Палермо или Намимори. Что характерно, друг с другом Занзас и Хибари никогда не дрались, предпочитая общаться исключительно язвительно-вежливыми фразами. Вся боль доставалась Тсунаеши: он метался между двумя городами, изредка попадая на встречи лишь благодаря разнице во времени и собственному стремительному пламени. Он извинялся, возмещал ущерб, восстанавливал разрушенные связи и ходил на бесконечные свидания. Они достали его, обе. Вот честно! Если бы Тсунаеши только смог, он бы женился на милой, приветливой, улыбчивой Киоко-чан, но сейчас даже одно упоминание возлюбленной Савады вызывало явление настоящих дьяволиц. — Хей, мусор, и только попробуй опоздать! — гаркнула вновь телефонная трубка. — Зверёк, если ты не явишься, я больше не буду играть в твои мафиозные игры, — прошелестело следом. И вновь короткие гудки наполнили комнату обреченными стонами. Тсунаеши смотрел в окно и слабо улыбался: завтра ему снова предстояло сделать невозможное, чтобы сохранить покой и мир в семье. Завтра ему снова предстояло пройти смертельно опасные свидания. Завтра он вновь шагнет на лезвие кинжала. Завтра… Скорее бы… «Глупый ученик, — обреченно вздохнул Реборн, — однажды ты поймешь, что Сасагава Киоко тебе на самом деле безразлична. Однажды ты примешь, что любишь обеих дьяволиц одинаково. Однажды ты осознаешь, что твое счастье возможно только рядом с ними. Только постарайся уж не дотянуть до предела». В Намимори рассвет окутывал нежно-розовой пенкой дома, асфальт и даже раскидистые цветущие деревья. В Палермо на каменных плитах танцевала глубокая ночь. Две девушки надеялись, что хотя бы в этот раз до Тсунаеши все дойдет.