***
— А Док допрашивает Харди, уже час сидят, — Чарли встречает в коридоре участка Хот. Детектив суёт портфель и куртку парнишке. С молескином в руках направляется в комнату допросов. — … я был с девушкой. Она не может подтвердить, потому что они не разглашают данные о клиентах, — Чемп извивается слизняком от вопросов Холлидея. — Я дальше сама, можешь идти покурить, — Николь садится справа. — Да что ты, я сам его допрошу, — фыркает напарник. — Это я его взяла, это мой «Кен». Ты понял? — Ты хочешь отстранение? Я тебе устрою. — Дай мне поговорить с ним один на один, — сквозь зубы рычит Хот. Док хлопает дверью. Чемпион хочет раствориться в воздухе. Не понимает ничего, не может, не хочет соображать. Не спал ночь, не давали. Помощник шерифа не давал заснуть ему. Конечно, не по своей воле, и так много оформлять заявок, сшивать дела, относить огромную кучу в архив. Хот попросила уделить такое внимание. Каждый час Чарли стучал резиновой дубинкой по решётке, проводил по каждому железному столбу. Свет намеренно выключил на всю ночь в камере. Фонариком светил в лицо, заставлял встать и назвать имя, дату рождения. После уходил. И так до самого утра. Чемпион постоянно трёт глаза. Глаза отдавали краснотой. — И так, ты проходишь подозреваемым по двум делам, — Хот раскрывает папки. — Я не виновен. Где мой адвокат? — И так, поджог, два убийства. Чемпион, зачем ты поджог? Почему просто не убил её? — Я все сказал Доку, я не буду повторять второй раз. И вообще, почему бабы работают детективами? У вас серого вещества не хватает. — Будешь сотрудничать и я не скажу кто поставил Моргана. У меня есть все доказательства, что ты не только продавал, но и сам ездил и фасовал. Да ещё и в школе у тебя были продавцы. — Э, я не виновен по тому делу, я был свидетель, видел как он прятал в машине. Звонок «9-1-1», понимаешь? — подносит большой палец и мизинец к уху. — О да? Тогда как ты мог видеть? У тебя какое-то сверх зрение? Мне бы такое. Увидеть как человек прячет ночью, в машине, где не горит свет фонарей. Да ещё увидеть сквозь металл? Нашли-то они в обшивке дверей. Мне Морган рассказал, навестила недавно.Очень увлекательная история. Давай далее. — Я не буду говорить без адвоката, — делает глоток из бумажного стаканчика. — Слушай меня внимательно, следы твоих ботинок нашли во всех эпизодах, ты имел плохие отношения с убитой и с шерифом, часто штрафовали тебя, — протягивает копии личного дела, — у тебя много приводов и ты не законопослушный гражданин. А ещё одежда, она твоего размера, на странице Кейси я нашла тебя в той куртке. Хот засыпала его фактами, сопровождая выписками из интернета, заключения криминалистов. Показания жителей, что с владельцем были трудные отношения, ревность из-за бизнеса. Найденный волос тоже отразился в словах детектива. Лицо Чемпиона менялось с каждым подкинутым фактом: удивление, настороженность, отверждение, непонимание, страх. — Это не я! Да зачем убивать шерифа и девку? — Хамбер ты убил на почве ревности, она тебе отказала. Мы начали копать, а шериф на кануне смерти хотел кое-что важное сказать нам. Не успел. Улики на тебя. Ты его и хлопнул. Хочешь сделать алиби свое при помощи младшей Эрп. О нет, приятель. — Причем тут Вейвс? — Ты же сам говорил, что был с девушкой. — Нет. С другой. — Имя, — открывает новую страницу молескина. Всё ещё виднеются блеклые розовые пятна. Неприятно. — Я не помню. Хот потирает виски. Иногда хочется ударить по лицу кастетом, раздробить лобную кость, выбить зубы, окрасить в темно-багровый цвет. Услышать тяжелые всхлипы, плевки кровью.Бросить гнить в тюрьме. Но закон останавливает руку, держит в своих рукавах, иногда приотпускает, но на немного, потом хватает и оттягивает назад, до боли, до дикого рева.Человек напротив и есть объект желаемых действий. Он смотрит, щурит глаза, думает, что он выйдет отсюда и продолжит дальше жить, нет, существовать. Рычаги давления Николь всё ещё ищет, надо иногда тыкнуть в рану, добавить в нее и свой удар. Его поражает железное спокойствие человека на против. Даже не человека, робота в человеческом обличии. Ровный, уверенный голос. Чтобы услышать каждое слово, надо молчать, не вставлять свои реплики. Он молчит. Детектив водит по молескину, даже не поднимает взгляд. Впервые переводит взгляд на него, говорит: — Тебе светит пожизненное, ты в курсе? — Не пугай меня, у тебя нет оснований. Блефуешь. Холлидей оказывается быстрее, чем Хот успевает открыть рот, перед ухом Чемпа, тычет бумагами. — Ты попался. Бросает на стол бумаги. Фотография его машины со всех ракурсов смотрит на него. Затем кладет выдержки из допроса мальчика Алана, детали автомобиля подчеркнуты черным маркером. — У тебя и ещё пикап есть. По документам твой. Следы протектора, хоть какие, но сходятся. Найден в гараже, анализ грунта с двух мест совпали. Ангар принадлежит твоей семье. Хот стучит ручкой по столу. Дергает ногой. Черный цвет окрасил глаза, кусает губы. — Чемпион, — наклоняется через стол, — у тебя есть выбор, я тебе помогу. Рука под столом нажимает кнопку «PLAY». — Может, тебе было плохо, ты не помнишь те дни? У тебя провалы в памяти? Болит голова по ночам? Чемпион Сутулится, горбит спину. Мнет пальцы, потирает ладошки. Под нос еле различимо шепчет. До детективов доносится «это не я», «нет», «не может быть». Долго молчит. Диктофон отсчитал семь минут. Адские семь минут в жизни Харди, счастливые для Хот, и совсем не понятные для Холлидея. Время улиткой проходит вокруг. — Чемпион, в последнее время тебя мучали головные боли? Ответь. — Да, — шепчет. Док берет за ухо и тянет вверх. — Да! Отпусти! — Может, с тобой что-то не так? — Хот записывает в молескин. — Думаю что да. — Чемпион, тебе возможно заменить срок на принудительное лечение. С освобождением в будущем после прохождения курса лечения. И так, главный вопрос, слушай меня — В период с 7 декабря до 10 декабря ты плохо себя чувствовал, не помнил что происходило ранее и у тебя головные боли, так? — Да. Дико пил, не помню ничего. — Ты был в баре? Когда именно? Какой? — Да все дни там был. Да в баре Шорти. — Странно, когда я смотрела записи с камер, то не увидела тебя. Да бармены не помнят тебя. Врешь. Дьявол подает тот же молоток, с красной ручкой. Металл отражает рыжие волосы, искажает лицо, делает его страшным, не естественным. Смотрит из подлобья. Широкая улыбка вытягивает сухие губы, трескаются, чёрная кровь каплями падает на пол с трещин. — Хочешь чтобы тебя простили присяжные? — За что? Я не трогал и пальцем их. — Послушай, — раскладывает документы перед ним, — это все подтверждение того, что ты совершил два эпизода. Ты меня не слушаешь? Суд ещё и во внимание отягчающее включит твое поведение. Даю тебе десять секунд времени. — Стоп, я не понимаю ничего, дайте мне воды. Хочу перерыв. — Скажешь мне четыре слова, я отпущу тебя. — Я не признаю вину. — Тебе ещё раз сказать почему именно ты проходишь по этому делу? — Я требую освобождения. — Хочешь сидеть в одиночке, ходить, спать, в наручниках? С тобой не будут разговаривать. Двадцать минут на улице в клетке гулять будешь. Никаких тебе книжек и свиданий. Я тебе устрою курорт. Сделал шаг в сторону, поднял руки выше устава — выговор. Ты не представляешь что такое удар резиновой дубинкой? — Становится позади Чемпиона, — Камера два на три метра. Холодный, сырой пол. Сдохнешь скорее от туберкулёза. Если ты сейчас не скажешь мне два слова, я тебе обещаю, что это будет самый лучший курорт. Зачем все усложнять. Извивается змеей, душит. Стягивает кожу на шее. Показывает белоснежные клыки. Готовится к укусу. Яд поступает, капает, прожигает ими пол. Шипит. Запугивает. Питается страхом, болью от беспомощности. Выжидает, когда жертва задохнется. — И самое главное, — там невозможно покончить с собой, — смеётся, — как в детском саду. Бумажные тарелочки, пластмассовые вилочки. — Если раскаешься, расскажешь всё, присяжные тебе поверят. Признают не дееспособным. Полежишь в больничке. Пособираешь пазл, проиграешь в картишки.Выйдешь на свободу. — Я не верю… — Просто скажи мне «да». Ты хочешь гнить в колонии, изолированный от всех? У тебя нет шанса выйти сухим из воды. — Да пошла ты. Вешаешь на меня дела. Статистику свою повышаешь! — берется за стакан. — Хорошо, я ещё повешу на тебя дела с наркотиками, отмечу твои издевательства над Эрп. Оформим, думаю, как похищение и насилие. Тогда точно не думай о замене наказания, — забирает из его рук стакан. Чемпион поднимает голову, убивает взглядом, кривит рот, готовится к ответному удару. Понимает, что его подставили. Закон против него. Надеяться не на что. Вытирает лицо, опускает голову. Кивает, поднимает руки вверх. — Скажи мне, — наклоняется к уху. — Да. Хот покидает комнату допроса, со словами «забирайте» копам, ожидавшим около двери. Хрустать падает на землю крупными осколками, их дробят до состояния пыли. Два полицейских скручивают руки, наклоняют голову вниз, готовятся вывести. Он подписал тебе приговор. Подписался под каждым словом. — Стой! Кто тебе сказал где я был? — Чемпион верит головой, удаётся поднять, хочет освободиться. Поднимает взгляд на неё. Стоит в проходе двери, руки за спиной, запинается. Николь останавливается, поворачивается на 180 градусов. Оставляет чёрные следы на линолеуме от ботинок. — Вейверли. Сердце Харди кольнуло. Обездвижило полностью. Скалит зубы, распускает свой длинный язык, называя Эрп самыми непристойными выражениями. Его уводят. — Что это было? — Док садится на диван в кабинете. — Это было чистосердечное признание. Готовь материалы в суд. И на счёт мобильника, нельзя восстановить? Что там? — Нет, он нормально его расхерачил. Всё переломал, — потягивается.***
После монотонной работы с бумагами и оформлением, споров с доком о машинах, какая марка лучше, какие маневреннее и мощнее, Хот с пакетом продуктов в руке направлялась к машине, в хорошем расположении духа. Быстро все же раскрыли дело. Единственный вечер, когда она думает лишь о том, не как найти преступника, а как ещё его использовать. Что он может дать полезного для неё.Чёрный авто встречает её, моргая фарами. Просыпается. — Стоять. Николь уже не нужно гадать кто это. — Да что тебе надо от меня, — поворачивается. Сразу же оказывается в объятиях Вайноны. — Наконец-то ты сделала правильный выбор! — Что? — Посадила Чемпа. Он тот ещё придурок. Я предлагаю выпить за раскрытие, — щёлкает по носу. — О нет, завтра много работы, — Хот складывает в багажник продукты. — Ты сдохнешь на работе. Эрп окучивала ещё минут пять. Не давала пройти к машине. Говорила, что зайдут в бар пропустить по одной бутылочке. Глаза её горели, улыбка не слезала с лица. Наверное, у неё уже болели щеки. Настраивала на хорошее время препровождения. — Какая у тебя крутая тачка. Дашь покататься? — Вайнона выуживает из кармана куртки ключи. Четыре кольца в руках неугомонной женщины. Очень опасно. Тем более любимая машина Хот. Заботится как о ребенке. Лелеет, пылинки сдувает. — А ну отдай, — протягивает руку. — Отдам в баре. Пошли, хватит ломаться. Хот пару раз пыталась отобрать силой, но Эрп как попрыгунчик отскакивала от неё, кружилась вокруг. Как ребёнок дразнила, выкрикивала «Салага», а особенно выбесило её «рыжуля-свинуля». И вот Вайноне пришлось попотеть. Бегали вокруг машины, перекидывались колючими, язвистыми фразочками. В Обеих только развивался азард. — Спорим, что ты продуешь мне в бильярде?! — доносится голос Вайноны по ту сторону машины. — Готовь бутылку виски мне в знак поражения, мазила. В вайнону прилетает снежок.***
Врываются в бар, двери чуть не слетели с петель от выходки вайноны. На ходу уже заказывает бармену выпивку. — Чего так много народу? — Хот следует за ней — Так пятница. Ты совсем вы падаешь из реальности? — протягивает холодный стакан с виски. Кубики льда бьются о стенки. — Чёрт. Первое правило Хот — это не пить в мало знакомых местах. Второе, если такое случилось, не светить стволом. Третье правило — не мешать алкоголь. Конечно, все правила полопались с треском, оказались у ботинок Вайноны. — И почему же тебя так перевели? — Если коротко, то не сложилось с начальством. Хотели меня уволить, дела забирали. Ну и сжалились, сюда кинули, — тянется к бокалу. — Расскажи о последнем твоем деле, ничего же такого? Хот протирает стекло наручных часов от капель дождя. Ровно два часа ночи. На сквозь промокшая стоит перед патрульной машиной. Капли крупные, тяжелые. Барабанят по кузову автомобиля. Прикрывает голову папкой. Рыжие волосы прилипали к шее. Зовут. Дико холодно, это она помнит хорошо.Поднимаются на третий этаж. Небольшая квартира. Бардак, куча полицейских. Прокурено. Обои свисают кусками со стены. Мебель перевернута. На фоне тихие перешептывания криминалистов, звуки фотоаппарата. В соседней комнате психолог успокаивает маленького пацана. На кухне преступник. Напарник уже ведет допрос. Женщина лет тридцати пяти по документам, но на вид все пятьдесят. Грязные волосы собраны в хвост, большие темные круги нависают под глазами. Прячет руки за спину. Хот ухмыляется, ведь знает, что вены все проколотые. Тусклый желтый свет еле освещает лицо. Проходит в ванную, во рту металлический привкус. Видит кровавое месиво, закрывает глаза, отворачивается. Собирается мыслями, надевает перчатки. Два шага, прикусывает губу до крови. Младенец в раковине. Маленькое, худое тельце еле скрывается в воде. Кожа в ссадинах. Голова на боку, половина лица в воде. Тонкие ручки прижаты к груди. Разжимает кулачек, Ногти малыша все время впивались в кожу, еще остался синий след. Закрывает глаза большие серые глаза большим пальцем. На брюхе виднеется порез. До жути не аккуратный. Резали долго, нож тупой. Несколько колотых около пореза.Всё ещё теплая ладошка, размером с монетку, лежит в руке. Больно умирал. Первый случай с детьми. Прячется на лестничной клетке. Закуривает. Горький дым дерет горло. Скатывается по холодной стене, садится на пол. Тяжелый, колючий комок застревает в горле, не дает сделать вдох. Дерет изнутри. Руки трясутся, пепел попадает на кожу. Глаза намокают. Детектив закрывает дело, женщина сменяет статус с обвиняемой на осужденную. Всю жизнь она проведет в женской колонии где-то на севере страны. Хот много пьет, почти не разговаривает родственниками, друзьями, коллегами по отделу. Начальник просит отдохнуть, дает отпуск, оплачивает его. Просит не появляться еще неделю минимум. На советы лишь кивает, слова не скажет, уйдет, тихо закрыв дверь. Квартира, которую любила так мама, с видом на центр города, откуда по утрам появляются лучи оранжево-красного солнца, завешано плотными шторами. Лежит на полу. На фоне играет очередная пластинка. Уже неделю отключен телефон. Уже неделю она пьет горькую водку, хочет забыться, напивается до потери памяти. Не обращает внимания на головную боль, пьет, пьет и пьет. Глаза адаптировались в вечном мраке. После этого оформили перевод. Думают, что уже не пригодна она больше. Спихивают как дефектный товар в маленький городок в самом далеком месте штата, где сильные морозы и холодное лето. Избавились. — Нет. Последнее я раскрыла в ноябре. В общем, женщина детей продавала. Ну ничего такого, — выпивает до дна. После нескольких тостов, так красиво сказанных судьёй, голова пошла кругом. Руки не с первого раза поднимали стакан, пару шотов просто пошли мимо.Слова вылетали совершенно не те, какие Хот прокручивала в голове. Бильярд, естественно, забыт где-то минут сорок назад. Сейчас две фигуры с неким фанатизмом обсуждали очередную тему, теперь об автоматах. Трезвый человек бы и слова не понял из такой увлекательно беседы, где они дополняют друг друга, договаривая фразы. Громкий разговор, привлекает внимание лишних глаз. — Я ща ему башку разнесу, спорим? — Хот уже косым взглядом смотрит сквозь вайнону, на одного байкера. — Да зачем тебе этот вшивый, грязный мудила! Хот лезет в пиджак, еле расстегивает клепку кобуры. — Нет, щас. Он косится на меня! Эй ты! Че палишь, проблем хочешь? Жирная свинья, — детектив пытается встать с стула. Вайнона как может сдерживает её, стучит по ноге, просит успокоиться. Хот хочет отцепить руки со своей талии. Не получается. Тихо бьёт, умоляет. Пыхтит. — Нам уже пора, чувствую, сейчас будет перестрелка, — Вайнона уволакивает с собой детектива. Та яростно показывает различные жесты байкерам. Средний палец витает в воздухе, пока Вайнона не разворачивает и не бьёт по руке. Док встречает их на парковке. Усаживают Хот на заднее сидение. Пристегивают ремни. — Я говорил, что она звереет от алкоголя. Ты не верила, — Док закрывает заднюю дверь. — Огонь баба! — Вайнона облокачивается на машину. — Ща сблюю. — Не на мою машину! Долго ищут ключи от дома девушки, дремлющей на заднем сидении, с опрокинутой головой. Всё карманы вывернуты: бумажник с телефоном валяются на сидении. — Везем к нам, — последнее, что выдаёт Вайнона прежде чем как отрубиться.***
Николь идёт по тёмному лесу. Под ногами хрустят сухие ветки. Листья покрывают её стопы. Лето. Смотрит вверх, не видит неба. Чёрные, голые деревья полностью закрывают его. С каждым вздохом становится все темнее. Давит на глаза, не дают открыть их. Смотрит вниз. Кости. Хрустят, переламываются. По щиколотку. Долго бродит, инстинктивно тянется к пистолету, который всегда справа тяжелит ремень. Летучие мыши пролетают над головой, задевают волосы, плечи, руки. Отбивается, выставляет руки вперёд, идёт в слепую. Её останавливают. Берут за ладони. Яркий свет не даёт увидеть кто перед ней. Тёплые руки гладят ладонь. Затем сильно сжимают, тянут на себя. Хот рывком поднимается. Пот стекает по виску. Ужасно хочется пить. Жарко. Тошно. Осматривается. Непонятная комната. Бродит руками под одеялом. Ищет пистолет. Самый верный напарник удрал. Оставил одну. Подходит к окну, приоткрывает штору. Выдыхает. Красный старичок стоит под окнами. Покрытый небольшим слоем снега, спит в своей берлоге. Медленно гнёт ручку двери. Аккуратно прикрывает. Осматривается. Идёт к лестнице. — И куда мы собрались? Вейверли улыбается, ставит на пол коробку с какими-то вещами. Хот ухмыляется. Мельком смотрит на неё, прислоняется к стене. Стыдно смотреть. Боится. Не смотрит. — Пойдём я накормлю тебя. Касается плеча, спускается на кухню. Сидит рядом, любуется. Рассматривает, провожает взглядом каждое движение. Рыжие волосы взлохмачены. Майка растянута, оголяет плечо при каждом движении, а Николь каждый раз ворчит, поправляет. Подливает чай, протягивает пряники. — Не хочешь поговорить? — подпирает голову ладонью. — О чем? — жуёт уже вторую сосиску. — О том, что ты сбежала как последний трус. — Я трус? — кладёт вилку. Смотрит в глаза, не моргает. Прижимает губы, не сводит взгляда. Вейвс не сдаётся, ещё больше прожигает её карие глаза. Хочет переиграть. Рука приподнимает ткань футболки обратно, разглаживает её. Хот все ещё смотрит в причину своих необъяснимых поступков, слез, срыва. — Я хотела сказать тебе тогда… — Что помогла открыть глаза, избавиться от него. Да, я знаю. Не делай ошибок больше, — заканчивает Хот и берётся за кружку. Пьёт таблетки. Прочищает горло, продолжает: — Ну чего ты хочешь от меня услышать? Что? Ты мне не нравишься. Я делаю свою работу, это мои обязанности. Я предотвратила возможное преступление. Это ты там напридумывала что-то. Каждое слово остаётся в сердце пулей. Смахивает волосы назад. Смотрит уже сквозь неё, перед глазами рыжее пятно. — Только не надо плакать, ты уже большая девочка? Сколько тебе? Двадцать три? Вейвс вскакивает со стула. Тот падает и раздаётся глухой звук, он и останавливает Николь. — Почему ты это делаешь? Не хватает уверенности в себе? Самоутверждайся не на мне! Хот невозмутимо спокойна, подходит. Вейверли приходится поднимать голову, чтобы заглянуть в глаза. Тёмные, чёрные. Безжизненные, усталые, тусклые. — Остынь, — прикрывает глаза, делает глубокий вздох. — Я не самоутверждаюсь на тебе — это во-первых; А во-вторых- мне это не нужно. То что ты сама себе там накручиваешь, полная чушь. Я не люблю тянуть, говорю всегда прямо. Если ты не воспринимаешь это, сочувствую. — Признайся, тебе же дай волю, ты в людей начнёшь стрелять. У тебя есть что-то внутри?! — Не во всех. А так ты права. Садись, отлично, — последнее пропускает мимо. Вейвс сжимает кулаки. Ярость, гнев и ненависть переполняет её тело. Разгоняется вместе с кровью. Адреналин бьёт яркими импульсами. Багровый след наполняется, становится все отчетливее. Щека Хот горит огнем. Всё ещё глаза зажмурены, голова повернута. «Считай до десяти. Не смей, даже не думай». Вейвс прикрывает тыльной стороной ладони рот. На фоне лишь звуки птиц, доносящиеся с улицы. — Хороший удар. Так и остаются на местах. Николь, в очередной раз съехавшей набок футболкой, держится за место удара. Вейверли, чья ладонь ещё болит от удара, боль пульсирует до кончиков пальцев, окаменела. Тело Николь в очередной раз пронзают электрические разряды, в животе маленькие человечки тянут канат из нервов. Оголенный нерв. Необъяснимая боль внутри, не в сердце. Заставляет дышать глубже. Сознание отключается. Логика собирает вещи и покидает голову, громко хлопнув дверью. Лёд топится. Сокращает расстояние, считает шаги. Всего три. Обнимает хрупкую спину. Прижимает все ближе. Лбом касается её скулы. Шепчет куда-то в шею «иди сюда». Огнём обжигает. Плавит. Кладёт холодную ладонь на щеку. Касается уголка губ, щеки. Наклоняет голову в другую сторону, целует податливые, мягкие губы. Наконец, закрывает глаза. Вейвс располагает руки на плечах, сжимает ткань в кулаках. Соприкасаются лбами. Прерывисто дышат. Хот вновь прикасается, оставляет лёгкие поцелуи. Затем, заводит руку в волосы, притягивает за затылок. Прикусывает нижнюю губу. Переходит на шею, убирает не нужные пряди волос. Чувствует частоту биения её сердца. Единственное, что она может слушать сутками. Проводит языком по влажным губам. Становится настойчивее. — Отлично, ты решила поиметь мою сестру? Всё закончилось так же быстро как и началось.