Сожжённая любовь

Худые, бледные пальцы перебирали кудрявые волосы, голова их обладателя находилась на коленях брюнета. Летний ветер теребил траву на поле. Два парня сидели на стоге сена, которое они недавно скосили. Рубаха была без пояса, чтобы было удобнее работать. Солнце светило вовсю, согревая своим теплом всё в округе. Несколько белых пушистых облаков находились на голубом небе, похожие на овечек. — Федь, я люблю тебя, больше всего на свете, — шатен лучезарно улыбнулся. — Дадзай, я тоже люблю тебя, надеюсь нас ничто не разлучит, не смогу жить без тебя… — Фёдор наклонил голову и поцеловал парня. Тот хитро улыбнулся и углубил поцелуй. Через минуту они отстранились. На щеках появился румянец. Брюнет слегка тыкнул Дадзая в нос, на что тот поморщился. Пальцы дальше стали путаться в волосах. Как бы хотелось навсегда сохранить эти отношения. Они самые ценные в этой ужасной жизни. Как луч света во тьме. Только пусть не гаснет, всегда освещает жизнь. Волосы у Дадзая мягкие, как пух. Плавные черты лица, заостренный нос, розовые губы, пушистые ресницы и глаза, цвета коры деревьев, которые растут в ближайшем лесу. Фёдор ходит туда, чтобы успокоиться и отдохнуть, может, собрать ягоды. Кожа у шатена слегка загорелая, не то что у самого Достоевского, у него она бледная, как фарфор. Тёмные круги под глазами, острые черты лица, сиреневый глаза, из-за которых за его спиной часто шепчутся соседи, говорят, что он колдун, но ему все равно на их мнение, главное для него только мнение Осаму. Больше ничье, даже жены, за которую его выдали насильно родители. Его мнения никто не учитывал. Как и мнения Дадзая, когда его тоже выдали за нелюбимую женщину. Таковы традиции. Они слишком глубоко засели в головах людей. А если узнают про их «нетрадиционные» отношения, то будет плохо, очень плохо… Так, не надо думать о плохом, сейчас Дадзай рядом, беззаботно и счастливо улыбается. Больше не о чем не надо думать. Просто внюхиваться в запах свежескошенного сена и цветов, а ещё еле уловимого запаха Дадзая. Он пахнет чаем и сладкими бубликами и нотками алкоголя. Алкоголь он пил по праздникам в больших количествах, поэтому становился настолько пьяным, что забывал даже своё имя, после праздника Федя помогал дотащить Осаму до его дома. Также, оставаясь наедине они танцевали, неловкие движения из-за алкоголя становились смешными, только их не волновало, как они выглядели в тот момент. Как много воспоминаний и родной запах шатена. Он начинает засыпать, тело расслабляется и теперь его голова покоится на коленях Дадзая, он заплетает маленький косички из смоляных волос средней длины. Фёдор закрывает глаза и засыпает. Жаль, что они были не слишком внимательны.

***

Елизавета Гончарова хотела проведать своего муженька, посмотреть, как он трудится на поле. Конечно, она увидела выполненную работу, а ещё увидела как он спит и его голова покоится на коленях его «друга», Гончарова широко раскрыла глаза и её челюсть опустилась, на лице застыл немой шок от увиденного. Собравшись с мыслями она тихо и быстро направилась к своим родителям, чтобы доложить об увиденном. Её сердце разрывалось, как он мог изменять ей с… мужчиной?! Елизавета в последний раз обернулась, когда Осаму как раз целовал спящего Фёдора в губы. Из её глаз потекли слезы. Она больше не собиралась этого видеть, поэтому быстро и бесшумно побежала. Елизавета привела своих родителей и родителей Фёдора на поле. Когда они туда пришли, то застали ещё более ужасную для них картину. На траве лежали двое парней в обнимку, без рубах, только в штанах. Гончарова сильно закусила губу, что прокусила её, потекла кровь. Она отвернулась, не хотела этого видеть. Родители привели на поле священника. К этому времени Дадзай уже проснулся и оцепенел, когда увидел родителей Фёдора, и родителей Гончаровой и саму жену Достоевского, Елизавету. Священник сказал, что это ужасный грех и что надо их казнить. Добровольцы поволокли двух парней в деревенскую, деревянную тюрьму, которая находилась на окраине деревни. На следующий день на площади разводили костёр и прикрепляли два креста, которые могли вынести одного человека. А Дадзай и Фёдор не отрывались друг от друга, шепча что-то успокаивающее, прижимаясь всё сильней. Когда их хотели расцепить, они начинали бушевать, поэтому их оставили сидеть вдвоём до казни. Вот приготовления закончены, деревенские мужики пришли в тюрьму, чтобы забрать Осаму и Достоевского. Они увидели их в объятьях друг друга. Дадзай поглаживал Федю по голове, говоря шёпотом какие-то слова, а Фёдор тыкал свой нос в плечо шатена и слушал их. Когда кто-то вошёл в «камеру», то их тела напряглись и они сжали друг друга ещё сильней. Мужики стали их расцеплять, а те начали кричать и царапать всех подряд. В итоге пришлось нести их вдвоём, не разделяя. Они уже привязаны к крестам. Их еле расцепили. Под ногами валяются бревна, священник держит в своих руках зажженный факел, собираясь бросить его в бревна. Вокруг собралась толпа крестьян. Все смотрели изучающе, некоторый даже с весельем в глазах. Они перешептывались, из-за этого становилось шумно. Ближе всего стояли жены парней: Елизавета Гончарова и Акико Йосано. Глаза красные, заплаканные. Руки подергивались, они то и дело теребили подол сарафана. Родители стояли поодаль, не хотя смотреть на их «позор». Фёдор усмехнулся этой мысли. — Дадзай, если все же есть ад и рай, я отыщу тебя там. — Федь, я тоже буду искать тебя… Я люблю тебя… — из глаз Осаму потекли слёзы. — Я тоже… Он насколько это возможно повернул голову к Федору. Они встретились взглядами. В их глазах читалась боль, грусть и ужас. На что люди только не способны, если им что-то непонятно, или не нравится. Священник что-то сказал и кинул в бревна факел. Они сразу загорелись. Пламя поглощало одно бревно, за другим. Огонь уже добрался до тел мучеников. Телу стало жарко, ноги находились ближе всего к огню. Первыми загорелись они. Площадь наполнилась криками мучеников и радостными возгласами крестьян. Для них это было как представление, от этого тошнило. Во время ужасной смерти Фёдор думал о Дадзае, а Осаму думал о Достоевском. Ноги сначала покрылись волдырями, потом стала обгорать кожа. Огонь распространился по всему телу. Голоса уже охрипли и из них вылетали только тихие звуки, глаза широко распахнуты, слёзы, которые лились, сразу высыхали. Вот звуки стихли. Они полностью сгорели. А люди стали смеяться, и говорить, что так им и надо. У них не было жалости, только гнилые души. А у Фёдора и Дадзая в душе пылала истинная любовь…