Два Месяца

1. Спасение не принесло ни облегчения, ни удивление. Только дежа вю. Потому что это снова была она. Алекс Келлер. - Петрелли, хорош валяться. Прыгай. Я перевёл взгляд с портала в моей стене на неё. Нет, удивление состояло в том, что её локоны больше не были рыжими. Чёрные волосы делали её старше, но конопушки выдавали, что когда-то она была мягче. - Прыгай, тебе говорят, - она толкнула меня в портал. На той стороне уже ждал Джок. - Порядок? – спросил он, возясь со своим пластиковым браслетом. – А она молодец. Я обернулся, но портала больше не видел. - Да, Алекс необычная… - Да уж, а необычным в наше время приходится несладко, - заметил парень. Я вздрогнул, когда портал открылся снова, и она появилась рядом с нами, придерживая под локоть незнакомую девушку. - Ну всё, все в сборе, - Алекс откинула чёлку назад, я всё никак не мог привыкнуть к этому цвету. - Твои волосы… Она одарила меня суровым взглядом, передавая девушку Джоку. - Позаботишься о ней? - Да без проблем, Андерсон. - Андерсон? – не понял я, наблюдая как Джок подхватывает бывшую заключённую и собирается уходить. – Ну, бывай, Пит. Ещё свидимся. Жизнь опять проходила, отклоняясь от курса, а я никак не мог выровнять штурвал. - Ты, - она указала в мою сторону, не глядя в моё лицо. – Тебя верну твоей команде… - Моей команде? – я продолжал выглядеть идиотом. - Сью, Райан, - напомнила она. - Они в порядке? – обрадовался я. - Да, они в порядке, Петрелли. Это только ты вечно умудряешься найти приключений на свою задницу, - выдала она на одном дыхании, но быстро взяла себя в руки и приняла тот же сосредоточенный вид, что был на её лице, когда мы впервые встретились. – Послушай, мне неинтересно, как ты сюда попал, но я тебя вытаскивала не ради собственного развлечения. Я просто верну тебя ребятам и всё… Что я сделал не так? Что я сделал, что она на меня злится? Я покачал головой. - Нет, я не могу к ним вернуться. Я не хочу, чтобы на нас опять напали, Файенс говорил, что это может быть из-за меня. Она усмехнулась. - Ну да, Файенс говорит о том, чего не надо и умалчивает о важном. - Вы знакомы? – удивился я. - Ага, все знают Файенса. По ТВ видела, - она сложила руки на груди. – Если ты снова собрался бежать и прятаться, то это плохое начало. Ты стоишь посреди улицы и разговариваешь с девушкой, головой которой не прочь бы закусить правительство. Я нахмурился, теребя браслет. Осеннее солнце не согревало, по рукам бежали мурашки. А может быть, дело было в её прохладном тоне. - Почему ты злишься? – всё же спросил я. Она удивлённо посмотрела на меня. - Раньше ты не спрашивал. - А теперь спрашиваю. Почему? - Потому что жизнь – дерьмо, Петрелли, - она сложила руки на груди. - Почему ты злишься на меня? - уточнил я. Она смотрела на меня, щурясь от жёлтого солнечного света. - Я отведу тебя к твоим. - Я всё равно не пойду, - воспротивился я. – Я не хочу, чтобы они рисковали. Она раздражённо пожала плечами и сделала шаг назад. - Отлично. Тогда все четыре стороны в твоём распоряжении. Иди куда хочешь. 2. Облачка пара, вырывающиеся изо рта при каждом выдохе, говорили о том, что ночь холодная. Я знал, что холод где-то здесь, но меня он не касался. Я прятался в свете фонарей, где никто не счёл бы меня маньяком или вором. На взгляды прохожих отвечал улыбкой, которая давалась на удивление легко. Я вспоминал детство. Ноги довели до особняка, который был как мираж похож на родной дом. Даже это запах печёных для ужина булочек, которые все игнорируют. Я наблюдал за силуэтами, которые двигались за плотно задёрнутыми шторами, пока свет наконец не погас, оставляя меня наедине с тусклыми звёздами. Наутро я не мог понять, почему меня тошнит. Холод, наконец, добрался до самых костей, а улыбаться больше не получалось. Как же я хотел обратно свою невидимость, телепортацию, кофе и тёплый душ... Вместо этого навалилась болезненная слабость, от которой хотелось забраться под одеяло, свернуться в клубочек и переждать. Боже, храни нью-йоркцев, которые оставляют ненужный мусор, не донося его до помойки. Я нашёл себе кофту. Совсем такую, как была у меня – мама её не любила за серость и капюшон. Зато в карманах можно было греть руки. А в сочетании с серыми трениками, она создавался эффект спортивного костюма. Словно я просто на пробежку вышел, а не сбежал со стола опытов. Метро давало щедрый приют. Я знал, что меня будет нелегко вычислить среди этой толпы людей. А если вычислят и придут, здесь будет легче убежать и спрятаться, как сказала Алекс. Но сегодня бежать не пришлось. Я весь день наблюдал за поездами, к вечеру начал давать им прозвища. Первого звали Клод. У него был насмешливый стук колёс, в котором если прислушаться, можно было различить британский акцент. Мне казалось, он смотрит в мою сторону и подмигивает. Я запрыгнул в вагон гадая, где сейчас настоящий Клод. Может быть, бежит и прячется, как я. Когда-то я обвинял его за это. Сейчас как никогда лучше понимал, что в этом нет ничего простого. Может быть, бежать и прятаться сложнее, чем быть героем. 3. Через энное количество дней привычка давать прозвища распространилась на другие предметы. Автомат с напитками звали Нэйтан. Он смотрел с подозрением и бухтел, когда одалживал чашечку кофе. Я сглотнул, слыша, как ароматный напиток заливается в чей-то чужой пластиковый стаканчик. Тошнило до сих пор, но от голода кружилась голова. Я заставлял себя держать под контролем неприязнь к окружающим, которые ходили вокруг сытые и недовольные. По утрам чудился запах тостов, который они приносили на своих кофтах, которые всё чаше сменялись на куртки и пальто. Я продолжал кутаться в свою спасительную кофту, избегая сквозняков. Кашель всё равно доставал от сухости и пыли. Я ещё раз пообещал себе вести здоровый образ жизни, когда вернусь домой. Если вернусь домой. 4. Я знал, что рано или поздно оно вернётся. Первой как всегда вернулась невидимость. В тот день, когда они всё же пришли за мной. Никогда я ещё не бегал так быстро. Если не считать того случая, когда я догонял парня на суперскорости. Топот сапог, а я нёсся к выходу, пытаясь вспомнить, как звали того парня. Адреналин подскочил до той самой степени, что включилась невидимость. Я ощущал взгляды людей, которые оборачивались посмотреть, кто так грубо пихает, но натыкались на пустоту. Я усмехнулся. По-британски. Резиновая подошва противно скрипела по полу. Они отставали. Прыжок через турникеты. Три метра до выхода. Я так и не вспомнил его имени. Небо серое и влажное от мороси. Лужи под ногами. Я оттолкнулся от бордюра, подпрыгнул… прыжок закончился полётом. Небо гостеприимно открывало свои объятья. Я понял, что скучаю по брату. Приземление было неудачным. Я ухнул и от грубого соприкосновения с землёй и закусил губу, чтобы не взвыть, когда запястье пронзила острая боль. Зато на несколько минут забыл про голод, холод и свои трепетные чувства к брату. Однако, тоска по дому не прошла бесследно, потому что родной особняк как раз вписывался в пейзаж, там, где я приземлился. Прижимая к себе ушибленную руку, я кое-как отряхнулся, не сводя глаз с этого замка, где прошла большая часть моей жизни. И который был не мой. Нет, особняк, наверное, был мой – ему безразлично время и истории, которые его окружают. Не моими были люди, что там жили. Другой Нэйтан, другая Хейди, подросшие дети, друга мама… Если они все живы и здоровы. Здесь может быть что угодно. Даже со стороны он выглядел уютно и приветливо. Хотя, дома всегда выглядят приятно и уютно, особенно прохладными вечерами, когда внутри горит свет. Жизнь кажется уютнее по ту сторону окон. Хочется стать невидимым, заглянуть внутрь, посидеть на кухне, слушая, как они разговаривают о своих делах. А что мне мешает? Как говорил Клод? «Я наблюдал за людьми, когда они думают, что они одни. Был в их домах». Что мешает мне? Кроме неуместного чувства приличия... Я мог слоняться по улицам, как переросший Оливер Твист, либо отхватить свой беспардонный кусочек комфорта, как Клод. Быть по ту сторону уютных окон. Только не здесь. Не дома. 5. Помните, когда говорят об относительности добра и зла, приводят обычно такой пример: можно ли осуждать человека, который украл булку хлеба для того, чтобы накормить свою несчастную голодающую семью? Так вот, забудьте. Во-первых, почему обязательно семью? Почему нельзя накормить себя? Или красть для себя больший грех, чем красть ради ближнего своего? Во-вторых, неважно, куда перевешивает чаша весов – в пользу добра или зла. Ваша встроенная совесть всё равно чешется как от крапивницы. Нет, я и раньше воровал, но никогда этим не гордился. Я в очередной раз заглянул в зеркало, чтобы убедиться, что у меня достаточно измученный вид, чтобы совесть заглохла. Отражение меня не разочаровало. Я отрешённо разглядывал живописные круги под глазами, впалые щёки, неряшливую щетину и грязные волосы, которые снова начали отрастать, складываясь дурацкими кудряшками за ушами. Как будто всё это не моё... Похож не то на бродягу, не то за рок-звезду в завязке. Нет, это определённо не тот город, где стоит валиться в голодный обморок или дрожать от холода, потому что совесть не позволяет взять то, что помогло бы вернуть к жизни. Нет… пожалуй, это не тот мир, где стоит собой жертвовать ради таких глупостей, как благородство. Я закрыл дверь ванной на защёлку и включил душ. 6. Обед проходил перед включённым ТВ. Солнечный свет оставлял пятна на экране, но мне было лень встать и задёрнуть шторы. Вывихнутое запястье перестало ныть после дозы аспирина. У хозяев был посредственный вкус – от мебели до содержимого холодильника. Но лазанья, пусть и из полуфабриката, напоминала о доме. На десерт был вишнёвый компот (прямо из банки) и печенье. Я удивлялся, как можно скучать по таким обыденным вещам, как дневное телевидение и арахисовое печенье. С удовлетворённым вздохом, я пришёл к мысли, что есть больше не хочу. Точнее не могу. Под руку попалась кошка, которая требовала, чтобы ей почесали за ушком. Доверчивая, как Мяут, и рыжая, как его хозяйка. Я откинул голову на спинку дивана и закрыл глаза. Сил хватало лишь на то, чтобы гладить благодарное животное и слушать шёпот телевизора. Об Эшли думать не хотелось. Мечты возвращались к тем свежевыпеченным булочкам, специально для семейного ужина. 7. Я распахнул глаза от неистового визга. Мне как раз снились нелепые баррикады и вой сирен, так что визг был очень кстати. Но лучше бы он был во сне, чем за его приделами. Тем временем нарушитель спокойствия уже громко топал, убегая к двери. В поле зрения попал лишь кусок жёлтой юбки, скрывшийся за дверью. - Маааааамаааааа! У меня в комнате бугимээээн! Я по инерции испуганно огляделся, пока до меня не дошло, что бугимэн – это я. За окном темно, а я заснул на детской кроватке. Как в той сказе про медведей… Я прыгнул за кровать, не успев ретироваться в окно до того, как совсем близко послышались голоса, и дверь открылась, впуская в комнату среднестатистическую мать-одиночку, измученную работой и маленькую принцессу в жёлтой юбочке и ободком с кошачьими ушками. - Таааам! – она показала пальцем так близко от меня, что я напугался. Но её взгляд беспокойно прыгал по комнате. – Он невиииидимый! – заупрямилась она. - Никого здесь нет. Ты уже большая девочка, сама знаешь, что бугимэнов не бывает. - Но он был! – она размазала слезки по щекам. – Мамочка, можно я буду спать с тобой? Вдруг он вернётся? Я затаил дыхание. Какая-то часть меня даже хотела, чтобы она поверила своему чаду, успокоила и защитила от бугимэна. Но я как большой мальчик знал, что бугимэнов не бывает. Есть только невидимые дяденьки, которым негде ночевать. - Глупости… - мама покачала головой и вышла из комнаты, сопровождаемая хлюпающим ребёнком. Ни за одну «позаимствованную» вещь мне не было так стыдно, как за украденное спокойствие маленькой девочки. 8. Одиночество – любопытная вещь. Начинает возвращаться чувство, что ты принадлежишь только себе. Это свобода – когда не отвечаешь ни за кого кроме себя, волнуешься только за себя и не заставляешь волноваться других. В одиночестве нет ничего постыдного или жалкого. Главное принять его. Всё равно мы все одиноки в той или иной степени. Это все те средства коммуникации, что мы создаём, жадно цепляясь за контакты с другими живыми существами. Это банальная музыка в наушниках, которой мы отгораживаемся ото всех, погружаясь в свой мир. Одиночество повседневно и повсеместно. В той или иной степени. Я же дошёл до абсолюта. Я понял это, когда незнакомый голос окликнул меня на улице. - Пит, это ты? Я думал, ты уехал. Незнакомый мужчина хлопал меня по плечу. – Ты вернулся что ли? Взгляд прошёл незнакомца насквозь. Безразлично его имя, безразлично, кем мы друг другу приходимся. - Я спешу, - оправдался я, уходя в другую сторону, чтобы слиться с толпой. Тогда я понял, что лучше не выключать невидимость. Нью-Йорк не так велик, как хотелось бы. Здесь все рано или поздно сталкиваются. Я не мог себе позволить столкнуться не с теми людьми. 9. Но я не удержался, когда увидел её. Я не знаю, как меня занесло на кладбище. Возможно, мне надо было убедиться, что моих родных здесь нет. Её я узнал издалека. Несмотря на изменившийся цвет волос, который отбирал часть её натуры. - Алекс, - я возник за её спиной. То, как она вздрогнула, навело на мысль, что она боится привидений. - Я не должна была тебя отпускать, - она не повернулась. – Джок только потом сказал, что тебя… Что они успели тебе вколоть. - Я в порядке, - откровенно заверил я. – Способности на месте. - Он говорит, что ты пел. - Да? Я не помню. Это плохо? Она посмотрела на меня через плечо, до комичного строго. Я понял, что она волновалась. - Не беспокойся, я могу о себе позаботиться, - заверил я. Она усмехнулась, выразительно кивая на мою перевязанную руку. - Не смеши меня, Петрелли. Да моя четырёхлетняя дочь может лучше о себе позаботиться, чем ты. Как гром среди ясного неба. Я положил руку на её плечо, заставляя её полностью развернуться ко мне лицом. - У тебя есть дочь? - Вот это сюрприз… - но её усмешка стала менее жёсткой. - Он назвал тебя «Андерсон», - вспомнил я. – Значит, это не псевдоним. Это фамилия твоего мужа… Да? - Браво, да ты гений! Я так привык к одиночеству, что укол ревности был полной неожиданностью. И это дурацкое чувство, когда пытаешься делать вид, что всё нормально, но каждая интонация выдаёт смятение и неловкость. - Познакомишь нас? - С радостью, - она с резвой злостью сделала шаг в сторону и кивнула рукой на могильную плиту. – Питер, это мой муж, познакомься. Кел, это Питер. Пожмёте друг другу руки? Наверное, непристойно так глупо хлопать глазами, когда речь идёт о серьёзных вещах. «Кел Андерсон. Любящий муж. Любимый папочка. Просто хороший парень». Невольно её жизнь пролетела перед глазами: свадьба, рождение дочки, похороны мужа. Она одна с ребёнком и пытается спасать мир. - Я… мне очень жаль. Нет фразы банальнее и правдивее для таких случаев. Для таких случаев вообще нет подходящих фраз. - Он защищал твоего брата, - с чувством добавила она. - Мне жаль, - упрямо повторил я шёпотом. - Где был ты, Питер? Ты должен был его защищать, а не Кел! Почему не ты…? Почему не я умер? - И потом ты просто исчез! – она неопределённо махнула рукой. – Мы думали, ты особенный… Я думала, что ты особенный! Я в тебя верила. А ты просто взял и исчез! Столько шуму из-за Питера Петрелли, а ты ничего не можешь! Она упёрлась руками в бока и покачала головой. Я понял, что она давно уже не плачет на этой могиле. – Сила никого не делает героем, - уже тише добавила Алекс. – Вот Кел был героем. А ты… - она отвернулась к могильной плите. Я сглотнул, слёзы на глазах высохли так же быстро, как и появились. Горько было не от её слов, а за неё. Но одиночество выстраивает какой-то барьер по отношению к окружающим, покрывает эмоции корочкой инея и поднимает на ступень выше от всего мира. - Выговорилась? – я удивился, как тепло звучит вопрос вопреки застывшим чувствам. - Да, - она кивнула, откидывая чёлку назад, и этот привычный жест возвращал её ко мне. - Я всё исправлю, - я заглянул ей в глаза, избегая подробностей. – Я обещаю. А Петрелли не нарушают своих обещаний. Она рассказала, что её дочь звали Лилиан. Имя нежно звучало на её губах. Я не видел эту девочку, но она казалась самой настоящей на свете. Её дочь. Она больше не уговаривала меня вернуться в мою команду. 10. В тот день, я понял, что у меня не осталось ничего своего – ни семьи, ни друзей, ни одежды. Даже часы отобрали, а я по ним скучал, то и дело возвращаясь взглядом к пустому запястью. В тот день, я понял, что от меня самого мало что осталось – ни сожалений, ни чувства вины, ни беспокойства, которое обращалось кошмарами по ночам. Только твёрдая решимость вернуться домой и всё исправить. Решимость и одиночество. В тот день я снова ходил по улицам видимый.