Щебуровы, все просто

Нурлан - скала. Скала, о которую бьются волны. Нурлан быстро воспламеняется на слишком доебчивые шутки, слишком доебчивого Лёшу. Он нередко повышает голос, отдаёт банальные приказы заткнуться и иногда сам затыкает того насильно до искр и слез из глаз блондина, до звериного рычания сквозь сжатые зубы. Лёша впитывает этот гнев без остатка. Нурлан громко смеётся от забавных высказываний и действий Лёши. Его всегда веселит, когда Щербаков начинает не по-настоящему беситься, дурачиться как десятилетний ребенок, и казах не контролирует децибелы своего хохота, не прикрывает рукой рот и вытирает выступающие слезинки с краешка глаза. Лёша успокаивается на долю секунды, когда слышит искренний смех Нурлана, смотрит на счастливое лицо любимого человека, и упивается этим. Нурлана часто пробивает на нежности. Ему жизненно необходимо касаться, гладить, целовать, обнимать. Леша привык, что Нур может подойти сзади и обвить его своими руками, сгибаясь, чтобы навалиться на блондина. Леше это нравилось. Нравилось внимание, которое уделяет ему Нурлан, и давал возможность забрать все ресурсы, только чтобы Сабуров почувствовал себя лучше. Нурлан любит жесткий секс, с метками, с грязными словами, с похвалой, с покусанными губами и кожей. Любит, когда приходится зажимать Щербакову рот, сжимать горло, заламывать запястья. Сабуров вгрызается в губы, в кожу, хватается за волосы, оставляет засосы, синяки и царапины. Всем своим видом показывает, что он - главный, он доминирует. Он контролирует подачу кислорода в легкие Леши, громкость Лешиных стонов и вскриков, он любит брать процесс в свои руки, сам задает темп, ритм и глубину. Леша от этого кончает раз за разом. Нурлан подолгу молчит. Сидит за ноутбуком, много курит, игнорирует беснующегося Лёшу, и Лёша понимает, что хорош, предел, не до него. Нурлан шумно вздыхает, массирует виски, хмурится, буравит взглядом экран, закуривает очередную. Лёша спокойно принимает такие молчаливые дни, тихо занимается своими делами, не забывая обнять Нурлана каждый раз, когда проходит мимо, сделать кофе или принести в кабинет разогретый ужин. Нурлан — скала. Лёша в этом уверен. Кто спросил бы, Лёша это подтвердил бы, даже на секунду бы не задумался. Даже в тот момент, когда в тишине спальни, лёжа в кровати, они смотрели друг другу в глаза, преодолевая всю толщину ночной темноты, а Нурлан гладил пальцами щеку блондина. Даже тогда, когда Нурлан вдруг отвел взгляд от лица Щербакова, начал яростно массировать свою переносицу, сильно жмуриться, задержав дыхание до противных укольчиков в лёгких. Даже тогда, когда Лёша все, конечно же, понял и притянул Нурлана к себе без лишних слов, разговоров, подъебов. Лёша бросился бы зверем на того, кто смел бы сказать, что Нурлан не скала, а так, камушек на дороге, который и пнуть труда не составит. Даже в тот момент, когда Нурлан цеплялся пальцами за голую спину Лёши, пряча лицо у того в шее, и прерывисто дышал, дрожа всем телом, и выдавала его как раз эта дрожь, скрип сжатых челюстей и изредка вырывающиеся всхлипывания. Лёша все понимает, целует горячий лоб, зарывается носом в пушистые волосы и гладит, прижимает к себе, в попытках сказать "эй, Нур, я тут, я рядом". Нурлан — скала. А Лёша — тёплое море у ее подножия.