Aussie boys

Какой сейчас час? Какой сейчас день? Календарь подсказывает, что вторник, но я наверняка забыл зачеркнуть его, потому что вчера тоже был вторник. И позавчера. Каждая неделя уже как месяц начинается со вторника и заканчивается им. Но, время относительно, как мы знаем. Время- всего лишь способ измерять жизнь от одного события до другого, а если в жизни ничего не происходит, то зачем вообще измерять что-либо? Я лежу в кровати минуту? Час? День? Неделю? Не важно. Я могу пролежать столько, сколько мне понадобится, пока кто-нибудь не придет, или пока во мне не разыграется то чувство всеохватывающего беспокойства, которое натекает на меня, словно мягкая волна на пляже, пока я беззаботно лежу на горячем песочке. Сначала она греет мои пятки, потом забирается все выше с каждым маленьким толчком. Но иногда захлестывает с необъяснимой стремительностью, когда ты этого совсем не ожидаешь, и погружает тебя в суетливость. От этого чувства простыни мгновенно пропитываются потом, а я не могу спокойно лежать. Это чувство насильно выгоняет меня с насиженного места, и мне приходится двигаться, чтобы оно поскорее ушло. В такие моменты мне становится не по себе, я буквально чувствую, как каждый эритроцит с бешеной скоростью летит в капилляры моих легких, а потом так же стремительно бежит обратно к тканям, и все мое существо трепещет от этого чувства. Я будто насыщаюсь энергией, я чувствую себя живым. Но сейчас не такой случай. Сейчас я не смог бы произнести и звука, не смог бы двинуть и пальцем, что уж говорить о том, чтобы встать и куда-то пойти. Мой мозг усердно не хочет работать как ему положено, ну и не надо. Полежу еще немного. В желудке совсем пусто. Кажется, я не ел ничего со вторника. Худоба преследовала меня всю жизнь. Всю жизнь я был костлявым, но высоким, из-за чего вещи просто висели на мне, и подобрать что-то нормальное никогда толком не получалось. У меня просто не хватало терпения примерять каждую вещь. Будь я с мамой, или сестрой, или девушкой, или с подругой, я на дух не переносил все эти магазины одежды и подобные места, отдавая предпочтение сэкондхэндам и барахолкам. Поэтому я всегда выглядел как клоун, но мне нравилось. Постепенно я вообще отказался от верхней одежды, сейчас ношу только шорты, на худой конец тонкие майки, но потребности в них я абсолютно не чувствую. Здесь круглый год стоит невыносимая жара, хожу дома в трусах, на улицу выхожу в шортах, в гости — в майке. Вообще мне повезло. В плане телосложения. Я не особо потею, процент жира в моем организме чуть ли не минимальный, поэтому мне комфортно. Вот Свину- нет. Он буквально обливается потом каждый божий день, страдает, бедняга. Но, на удивление, от него не воняет. Всегда удивлялся его чистоплотности. Не то, чтобы он каждый день носил чистые рубашечки и галстучки, однако он всегда держит себя и свою квартиру в чистоте. В отличие от меня. Мое жилище скорее напоминает свинарник, или логово крысы, но никак не нормальные апартаменты нормального человека. Меня и мою жизнь сложно назвать нормальной. Обычной. Она слишком отличается от принятых стандартов. Кто эти стандарты вообще принимал? Общество? Родители? Президент? Не важно, на самом деле. За окном все время что-то происходит, какое-то нелепое суетливое движение, пустые разговоры. Множество людей проходит под окнами каждый день, еще больше машин проезжает рядом с домом, все куда-то спешат, всем что-то нужно, все чем-то заняты. На эту занятость уходит вся их жизнь. Неужели им хочется быть во всей этой суете, выполнять бессмысленные для них самих действия? Или они действительно хотят этого? Или за них сделали выбор? Что ж, не мне судить, практически безработному 25 летнему недоинженеру. Кстати об инженерии. Меня выгнали из университета в прошлом году (хотя я предпочитаю думать, что сам ушел, потому что действительно не посещал занятия месяц или больше). Поначалу на меня возлагали большие надежды, мол я светлая голова, много чего уже умею и много в чем разбираюсь, но по итогу меня просто вышвырнули, как мусор. Я никому не нужен в этом бренном мире. Меланхолично. Никому, кроме Бекончика, наверно. Хотя кто знает, что в реальности творится в его голове. Мне казалось, что мы были неплохими друзьями, мы вместе работали, вместе выпивали, вместе курили у меня, но он не навещал меня уже 10 вторник подряд. Да, я считаю его пропуски. Да, я называю это пропусками. И что? Мы ведь были практически неразлучными, а теперь этот Стейк не приходит ко мне, хотя говорил, что в мае у него будет отпуск и мы обязательно должны сделать ту штуку. Ну да, ну да, как же. Май…. — Джейми, ты дома? Ох да, у меня же день рождения. Какой это вторник? Двадцать седьмой? — Джейм, ты где? Он пришел, наконец-то! Рад его видеть, сколько бы ни пришлось дуться. Вообще Мако- моя практически полная противоположность. Кроме того, что по комплекции мы совершенно разные (хотя рост, как и у меня, так и у него, поистине исполинский), у нас различные характеры и темпераменты. Он весь такой благоразумный сдержанный взрослый, неразговорчивый, чистоплотный…. Ну, а я …. А я- обычный разгильдяй, немного «взрывной», как говорил мне профессор из университета. — Чувак, ты сколько здесь лежишь? — прокряхтел Мако, открывая окно в моей спальне. До сих пор я лежал с закрытыми глазами в позе звезды, истекал потом на провонявшей кровати, и думал о том да сем, а Рутледж, по-видимому зашел в квартиру с помощью своего ключа. Забавная с ним история, кстати. Я медленно открыл глаза, но избежать боли от яркого света мне не удалось. Вообще не люблю свет, кроме огня, может быть. Хог большой. Действительно большой, больше обычного человека раза в три. И теперь он возвышается всем своим огромным телом надо мной, а я лежу в позе звезды, думаю о вторнике, о вонючих простынях, о ключах, и не в силах двинуть пальцем. Мако отлично знает это мое состояние, а потому просто молча заматывает меня в простыню, предварительно скорчив лицо а-ля «опять этот мелкий засранец не вставал с места целый месяц», закидывает на плечо мое безвольное расслабленное тело, и бродит в ванную, чтобы помыть меня как помойного кота. Или крысу. — И тебе привет, Роади, — наконец говорю я через несколько минут, пока Свин положил меня в ванну, все еще замотанного в простыню, а сам снимает с себя футболку. Внезапно очень хочется спать, я прикрываю глаза, и уже впадаю в подобие дремы, но Бекон начинает разматывать меня из простыни. У него очень большие руки, но они остаются мягкими, нежными и ухоженными. Не знаю, с какой целью, но он мажет их кремом. А еще каждую субботу занимается ногтями. Да, он старается. Я заставал его за всем этим, посмеивался, но у меня самого ногти неухоженные, ровно, как и руки. Они постоянно грязные, и, признаться честно, где-то в глубине души я бы хотел быть как Роад. На самом деле во мне бьются две ипостаси- одна рвется быть безбашенной, такой взрывной, панковской, немного расхлябанной, ни о чем не волнующейся, и получающей от жизни чистый кайф. А другая совсем ей противоположная, то, что есть во мне хорошего, если оно вообще в действительности есть. Нужно ли говорить, что выигрывает в этом негласном споре всегда первая? — Фокс, ты воняешь как помойка, — говорит Хог, пытаясь снять с меня одежду. — Оу, Роади, я не думал, что ты такой страстный, — с легким пошлым придыханием в шутку проговорил я, из-за чего мне больно досталось по затылку лапищей Свина, — ай! Ну шутка же, дружище, ты чего? И вообще, как ты можешь бить меня после того, что не приходил ко мне столько времени? Тебе вообще не совестно? — Да, да, Крыска, прости, у меня были дела, не все же такие фрилансеры, как ты, — улыбаясь уголками губ, прыснул Хог, уже окончательно стащивший с меня всю одежду, включая трусы и носки. Я сразу начал мерзнуть, хотя в квартире было очень жарко. Вообще Австралия- один большой ад. Здесь непомерно жарко, а еще везде эти ползучие, прыгающие и бегающие твари, выбравшиеся словно из преисподней. К слову, ненавижу пауков. И всяких подобных насекомых. Вот кто сказал, что бабочки милые? Нифига они не милые, такие же страшные, как и все эти членистоногие со своими тонкими длинными лапками, хоботками и огромными глазами. Фу. Из размышлений меня выдернул холодный душ, полившийся на меня настолько внезапно, что я заорал, кажется, на весь квартал, а мои конечности раскинулись в разные стороны, и я чуть не попал кулаком в глаз Роаду. Благо, он успел вовремя увернуться и переключил воду с ледяной на теплую. — Аккуратнее, я здесь живой человек, между прочим! — заорал я, пытаясь, видимо, вразумить Свина быть со мной поаккуратнее, хотя он сам все прекрасно знал и понимал. Вообще Хог был мне чем-то по типу родителя, несмотря на то, что был всего на два года старше и детей не имел. Но действовал он так уверенно и со знанием дела, что мне невольно хотелось спросить, не работал ли он нянькой. Бекон только хмыкнул в ответ на мои взвывания, и принялся намыливать и мочалить меня тем самым шампунем-гелем для душа- мылом, которое валялось на полке в ванной третий год, и я не использовал его из-за неприятного приторного аромата. Кстати, откуда оно взялось? Наверно, мама подарила когда-то. Или сестра. Или девушка. Или подруга. Не важно. По мере того, как я покрывался пеной, я расслаблялся все больше и больше, опять впадал в ту дрему, которая напала меня, пока я был еще сухой. Я чуть не захлебнулся, но Хог любезно ударил меня по щеке, и я поднялся со дна ванной, сев в нее, наконец, по-человечески. После водных процедур Роад кинул мне на голову полотенце, надел свою майку, и вышел зачем-то из ванной. Я остался сидеть на бортике ванной, и сушил мягким желтым полотенцем волосы. Я вспомнил про ключи. Ключи Хогу достались после нашей очередной попойки. Мы вместе добирались почему-то ко мне домой, жутко пьяные и ничего почти не соображающие, хотя дом Хога был практически через квартал от бара, а мой- через три. Но мы все равно шли ко мне с неведомым для выпивших упорством, словно у меня в квартире находилось что-то жутко важное для нас на тот момент. В общем, так как Роад был ответственнее меня, он и взял на себя обязанность тащить мою бренную тушку по лестнице на пятый этаж, открывать дверь, и укладывать меня баиньки. Естественно, ключи он уронил раз шесть, пока пытался открыть никак не поддающуюся ему дверь, но ему это, все же, удалось, и с победным полусонным кличем он закинул меня на диван, и опустился рядом, конечно же забыв закрыть дверь. После этой небольшой истории я отдал Свину ключи от моей двери, предвидя, что впредь все это будет повторяться. Пока я сушил волосы, внезапно почувствовал, что что-то не так. Посмотрев в зеркало, я пришел в небольшой шок, потому что на голове в нескольких местах начали падать волосы. Может быть они не падали, а отсутствовали по какой-то другой причине, но все же, лишаться волос в столь раннем для этого возрасте мне не хотелось. — Эй, Свинка, — заорал я, выходя из ванной, — смотри, у меня лысина, я теперь становлюсь таким же старпером, как ты! Благо, что не седею! — Ну это мы еще посмотрим, — заорал в ответ Хог из кухни. Он приготовил мне и себе яичницу с беконом. На столешнице лежал пакет из Woolworth, в котором были продукты, заботливо купленные Хогом, а сам он уже накрывал на стол, как любящая мамочка. — Ого, спасибо, мамаша, очень заботливо, — усмехнулся я, садясь за стол и вдыхая аромат божественной яичницы. Мой живот сразу заурчал, имитируя рык тигра или что-то типа того, и все мои кишки будто скрутило от голода. Я схватился за вилку и принялся с жадностью уплетать горячий завтрак. Нужно сказать, что Свин отлично готовил. Не знаю, правда, где он так научился, но это, несомненно, было сравнимо с едой богов. Яичница была отлично поджарена, бекон просто сочился жиром, и все это было настолько ароматно и вкусно, что я буквально истекал слюной и ел будто голодная собака, совершенно забыв обо всем на свете, и сфокусировавшись только на еде. Трапеза закончилась довольно быстро, и как только я выпил апельсиновый сок, все так же заботливо приготовленный Хогом, я поднял глаза. Свин все это время смотрел на меня не отрываясь и медленно жевал свою яичницу. Я не мог прочитать эмоцию, которая была у него на лице, но это было определенно что-то из разряда нежности, смешанной с неиссякаемой заботой. Было очень… Мило. И неловко. Я теперь тоже смотрел на Свина, смущенно вертя стеклянный стакан в руках. Внезапно я вспомнил свою попытку самоубийства. Очень подходящий момент, однако. Тогда, держа в руках пистолет, я тоже вертел его, как сейчас верчу стакан, и пытался понять, что такое смерть. Из опытов ученых над червями, человечество выяснило, что смерть расползается по телу постепенно. Но какая тут постепенность, если ты выстрелил себе в голову, твои мозги теперь на стене, а сам ты умер мгновенно? Или что будет после смерти? Нужно ли мне узнать это сейчас, или мое время в действительности еще не пришло? В тот год я занимался рефлексией очень много. Это было очень тягостно, почти невыносимо, все что я мог- это лежать и думать. Все происходило примерно так же, как и этим утром, но тогда Хог не пришел ко мне, и мои мысли были намного, намного мрачнее и печальнее, а положение было хуже некуда. Я выкарабкался из этого сам, просто стал игнорировать все эти суицидальные мысли. В один момент обнаружил себя с пистолетом в руке, со всеми этими размышлениями о самоубийстве, и мне стало страшно. По-настоящему страшно. Этот страх не сравниться ни с чем. Его невозможно описать, это чувство, которое я бы не хотел испытывать в своей жизни. Испытав его, я понял, что уж лучше умру спокойно в теплой постели где-то в три часа ночи. Безболезненно, тихо, с чистой совестью и, самое главное, бесстрашно. Вся эта история и вообще моя задумчивость, по правде, мне не свойственны. Я совсем другой человек. Но что-то во мне меняется. Я это чувствую. И мне не страшно, но где-то внутри меня гложет покалывающее странное ощущение, от которого хочется рвать грудную клетку, вырывать легкие и сердце, лишь бы не чувствовать его. Но я стараюсь игнорировать это. — Эй, — Роадхог был взволнован, — Джейми, что случилось? — Да так, — вылезая из размышлений, тихо проговорил Фокс, после добавляя громче и с нахальной улыбкой, — Спасибо за завтрак, мамочка. Он вошел в нее со стремительностью возбужденного орангутанга. С презервативом, конечно же. Она орала, будто ее резали, будто ей вспарывали брюхо, доставали из него кишки и ели их заживо, а она смотрела на это, но орала она с придыханием, чтобы спутать с расчленением было сложно, хотя этого делать было не обязательно, музыка в соседнем помещении была настолько громкой, что через полчаса начинало пищать в ушах, но она все равно орала, орала до полного изнеможения, орала каждую секунду, выпучивая глаза, почти рвала простыни ярко-красными ногтями, царапала ими его спину и плечи, раскрывала рот широко, и в перерывах между ором хватала им, вымазанным ярко-красной помадой, воздух, как рыба на суше. Ее щеки и лицо просто горели от духоты, стоящей в этой маленькой комнатке. Он обливался потом, пытаясь схватить ее мокрые и скользкие ляжки удобнее, делал неловкие попытки немного сменить позу и доставить ей удовольствие, но она была настолько подвижной и извивалась настолько рьяно, что этого у него совершенно не выходило. Она была просто неугомонна, орала, брыкалась и извивалась как змея, поэтому ему было крайне сложно сохранять член в боевом действии, он в любую минуту мог упасть. Догадался закрыть ей рот, впечатал ее голову ладонью в подушку, и на руке осталась алая буква «о». Огромные капли пота стекали с него градом и попадали в глубокие царапины от ее ногтей, из-за чего у него мог упасть еще стремительнее. Все действо походило больше на картину из седьмого круга ада, с приглушенным красным светом от китайского фонаря и какофонией, стоящей в его ушах уже битых 20 минут. Все это не прекращалось довольно долго и секс больше походил на тяжелую работу на заводе, а не, как он предполагал ранее, приятное действо. Все простыни промочились потом и теперь ужасно воняли, от запаха начинало щипать в глазах. Хотелось просто исчезнуть из этой комнаты. Кажется, у него слишком маленький. Кажется, он слишком неопытен. Кажется, это хуже любого экзамена. Кажется, это, блять, самая стрессовая ситуация в его жизни. Как и ожидалось, у него упал. Как и ожидалось, истеричные выкрики, пощечина. Как и ожидалось, практически ебаная травма на почве хуевого первого опыта и последующий нервный срыв там же, на этой самой вонючей кровати. Голым и бухим в хлам. Потом он ужасно медленно, все еще в слезах, а потому с затуманенными глазами, натянул трусы, попутно свалив с стоящей рядом с кроватью тумбочки все, что только можно было, и позвонил Хогу, срывающимся и трясущимся, будто Крыс ехал по сельской дороге, голосом, прося взять его из «этого ебаного ада пожалуйста». Слава всем богам, с этой девушкой он потом не встречался. Почему он вспомнил это за завтраком? Черт его знает. Наверно потому, что его тогда спас Рутледж. Просто приехал, поднял на руки, посадил в свою машину, повез домой и еще до утра возился с ним, пока Фокс окончательно не успокоился и уснул в теплых объятьях этого громилы. Свин всегда заботился о нем, независимо от тяжести ситуации, независимо от того, чем он сам был занят, он просто приходил и помогал. Джеймисону потом всегда немного стыдно, ведь того же Хог от него совершенно не требует. Но Фокс абсолютно всегда безмерно благодарен другу. — Ага, пожалуйста, дорогуша, ты ведь приготовил портфель на сегодня? — пропищал, насколько это было возможно, тонким голосом Мако. Ах да, они ведь шутили. Точно. — Да, мамуля, но почему ты не сварила мне кофе? — Фокс действительно остро нуждался в кофе. Он пил его каждый день (за исключением тех дней, когда он не в силах был подняться с постели), он не разлучался с этим напитком. Именно он, такой манящий и бодрящий, заставлял Джеймисона чувствовать небывалый прилив сил, именно он делал Джеймисона таким взрывным, доставая из недр его души те самые нотки безумства и безрассудства, именно из-за кофе Фокс был таким неугомонным и вечно энергичным. — Джейм, ты не думаешь, что откинешься от сердечного приступа, если будешь продолжать пить столько кофе? — Мако был слишком серьезен, и Фоксу на минуту стало не по себе. — Чувак, ты думаешь, что какой-то кофе может завести меня, Джеймисона, мать его, Фокса, в могилу? Не смеши великого пиромана, скорее я выпью весь кофе на Земле, чем это случится! — в привычной ему манере гордо заявил немного прыгающим голосом Джейми.