Код 25

23 апреля 1998 г. Шанхай, Цинпу, Чжуцзяцзяо _______ Чрезмерная бдительность похожа на паранойю. Чрезмерная осторожность - на трусость. В поисках непрослушиваемого телефона приходится помотаться по окраинам. В центре любой аппарат – на учете. Полиции. Или шанхайских триад. Либо... Не могу исключить вариант слежки. Постоянно чувствую взгляд Шэньмина на спине. Красную точку прицела на затылке. Округ Цинпу. Темный берег. Уездные поселения навевают светлую печаль. Изысканную грусть с кисло-сладким привкусом рамбутана. Ностальгию по неиспытанному. Не пережитому чувству умиротворения. Уверенности в завтрашнем дне. Невыразимая красота. Хватающая безжалостными пальцами за горло. Холодным спазмом безмолвных слез. Узкие улочки Чжуцзяцзяо, сохранившие старинный облик. Дороги, вымощенные гранитом. Истоптанные временем. Выщербленные миллионами дождей. Низенькие уютные дома с многовековой историей печалей и радостей. Изысканная простота старинной мебели. Ажур резных ставней. Храмы на берегу Цаоганхэ. Мост Фаншэнцяо. Магазинчики. Лавочки. Чайные. Расцветающие по вечерам теплым электрическим светом. Никакой рекламы. Неоновых сполохов, режущих глаз. Простодушные улыбки жителей... Мягкий диалект. Тихая жизнь по мещанским обычаям. Размеренно бьющееся сердце настоящей Поднебесной. Двухэтажная гостиница Миньшуку. Все та же атмосфера исторической чопорности. Номер снят до следующего утра. Несуществующим человеком. Машина - на прокат. Оформлена на вымышленное имя. Сейчас день. Но углах комнаты клубятся густые тени. Маленькое помещение. С тонкими стенами. И отличной слышимостью. Ничего. Я не привык громко разговаривать. Зашториваю окна. Некоторые любят подглядывать с улицы. И умеют читать по губам. Телефон возле кровати. Набираю номер. Долго вслушиваюсь в пронзительную резь длинных гудков. А затем... Голос Вая-лунтао на другом конце провода интересуется погодой в Шанхае. Почти растворяюсь в ласковом шепоте улыбки. Почти сожалею, что его нет рядом. Почти. Чистый канал. Формально не существующий. Однако процедура идентификации необходима. Нам. Двум параноикам, затевающим военный переворот. Целый день идет дождь. Отвечаю. Мы играем в разведку с упоением десятилетних мальчишек. Почти весело. Но груз ответственности не позволяет даже улыбнуться. - Тепло? - Плюс десять. Без запинки. Заранее отрепетированные фразы. Они означают, что я в безопасном месте. Один. Хвостов нет. И линия не прослушивается. - Как поживает сукин сын Вон-младший? Припеваючи. Позволяю себе усмехнуться. Выразить презрение к бывшему другу. Которое устаю скрывать. Встреча состоялась, Вай-лаобань. Говорю я. Прикрываю губы ладонью. Прислушиваюсь к звукам за дверью. Счастливчик Вон заинтересован. Продолжаю. Но напуган. Назначил конфиденциальную встречу через два дня. Лимлок удовлетворенно хмыкает в трубку. Намного проще, когда рискованные сделки заключаются на уровне первых лиц. Вай-лунтао. Ван Шихэн. Но Дядюшка Ши - человек старой закалки. И никогда не станет рассматривать всерьез перспективу нарушить гармонию сообщества Во. Поэтому игра будет грязной. Сальто мортале. Через голову Дракона Вохопто. Люйлао придется предать отца. Возможно, устранить физически. И занять его место. Способен ли Счастливчик Вон на вероломство? Зависит от цены вопроса. Вай должен победить на выборах. И сохранить за собой кресло председателя Вошинво. После этого состоится заключение соглашения о дружественном слиянии двух братств. Если сообщество Во избавится от внутренних разногласий, 14К откажутся от претензий на сферы его влияния. Мечты о сладкой утопии... - Вай-лаобань... - Да, Шао? Закрываю глаза, вслушиваясь в бархатный тембр. Неосязаемая теплота между нами. Пугает. Звук влажного касания губ. Лимлок целует трубку. Дыхание. Жаркое. Живое. Близкое. Грудь щемит страх неизбежного. У меня плохое предчувствие. Пытаюсь вырвать привязанность из собственного сердца. Непозволительную. Порочащую. Чтобы не пришлось задыхаться слезами. Собирать по осколкам выпотрошенную душу. Снова. - Будь терпеливым и последовательным, Шаоюань. Сдержанное напутствие. Звучит в минорной тональности прощания. Выбивает почву из под ног. Обрывает швартовочные канаты. Чувствую себя одиноким сампаном, который выносит в открытое море. В разгар шторма. Без кормчего. И без шансов вернуться в родную гавань. Больше нам нечего сказать друг другу. Словами светского этикета. Больше нечему учиться. Числами финансовых отчетов. Больше нечего. - Спасибо, Вай-цзяофу. Разговор завершается. Гнетущей недосказанностью, от которой цепенеют руки. Пустота мимолетных эмоций. Разверзшаяся бездна. Голодная пропасть кипящего хаоса. В которую проваливаешься за пару секунд. И так же быстро выныриваешь обратно. Не успев осознать, что захлебнулся. Красноречие лишено смысла. Молчание - необходимый инстинкт самосохранения. Недомолвки не позволяют выглядеть идиотом. Все проходящее. Нет нужды болтать лишнее. Я покидаю уютную гостиницу. Неспешно прогуливаюсь по дружелюбным улицам Чжуцзяцзяо. Заказываю миску овощного супа в уличной забегаловке. Ем с таким удовольствием, какое уже давно не испытывал от поглощения пищи. Любуюсь подрагивающим в воде отражением города. Серых домов. Черной черепицы крыш. Наслаждаюсь пением птиц и успокаивающим шепотом листьев гинкго. Вдыхаю ароматы медленно расцветающего лета. Утром на рынке я купил мальков. В Гонконге принято выпускать на волю птиц. В Чжуцзяцзяо – рыб. Все мосты через Цаоганхэ ведут к освобождению. Развязываю полиэтиленовый пакетик. И выпускаю в в мутное течение реки золотых рыбок. Выживут или нет – не имеет значения. Главное то, что они навсегда останутся свободными.