Clair de Lune (Лунный Свет)

{-проверка.-} Никто точно не помнит, когда это произошло, или как это произошло, но это случилось, и это единственное, что важно. Тысячи людей предполагали это в древние времена, но человеческая раса не из тех, кто может просто «поверить». Они верят своим глазам больше, чем сердцам. Разрушительные войны и поражения от природы не раз доказывали всю катастрофичность положения. Но когда небеса раскрылись над землей и разделили её на нечто большее, чем земля, вода и воздух, большее, чем водород, гелий и литий, это навредило человечеству и нанесло раны и шрамы более видимые, чем когда-либо. Миллионы людей были заражены огнём чистилища на их коже и душераздирающими криками заразы, сохранившейся в памяти предков. Некоторые могут думать, что раса, созданная заботливой рукой Бога, была достаточно мудрой, чтобы задать правильные вопросы, что они спросили бы «почему» вместо «как». Но люди никогда не умели учиться на собственных ошибках, и поэтому они пришли к выводу, что, если никто не отличается, никто не поднимает руку против них, они были одни. Они были не детьми отца, потому что даже Люцифер бы не оставил Маммона или Вельзевула умирать (без особой причины). Теперь единственное объяснение происходящему, которое могло возникнуть в их ограниченном восприятии, было простое, но, по их мнению, прекрасное, как мрамор, из которого был высечен изящный “Давид” Микеланджело. Это был недостаток контроля за Землей и её населением, их делами и намерениями, которые подсознательно влияли на окружение. И тогда богатые и кажущиеся мудрыми, самые влиятельные и доминирующие создали правительство, чтобы царствовать над нацией, которая искала защиты от неведомых сил. Создали якобы идеальные условия жизни для человеческой расы. Но есть вещи, которые невозможно уничтожить одним материальным оружием, и поэтому они решили провести черту между полезным и нежелательным существованием, толстый слой бетона, отделяющий небо от ядра земли. Это должно было стать изгнанием для опасных угроз, трущобами нового века, но через тысячу лет человечество создало кастовую систему нового вида, не зная о последствиях своих действий. Люди обычно выбирают жизнь во лжи вместо поисков правды, потому что вместе с правдой часто приходит невероятная боль. «У меня не было выбора» - всего лишь ленивое и эгоистичное оправдание, потому что у каждого всегда есть выбор. Просто некоторые из них приносят большую боль. Однако есть ещё люди, которые любят боль, потому что красота, раскрывающаяся в сердце при виде искренности и самопожертвования, стоит больше, чем жизнь в чёрно-белом. Что за ночь без луны? Что за жизнь без любви? Clair de lune; 月光 Введите ID клиента: О СЕХУН 940513-172407 Соединение »»»»»»»»»»»»»»»»»» Ошибка. Пожалуйста, свяжитесь с безопасной сетевой станцией. {-сохранить?-} Белые жалюзи открываются в момент, когда часы на стене показывают 8 утра, быстро и беспощадно. Это первое утро Сехуна в его новой квартире, находящейся в железнодорожном районе, и хотя внешний вид жилища сильно не изменился, паркет больше не скрипит под голыми пальцами Сехуна, а за окном во всю стену парк рядом с центральной станцией. Сехун трёт глаза и пытается привыкнуть к яркому свету дня, он садится на край кровати в ожидании, пока его разум очнётся от сна без сновидений и пустых мыслей, воспоминания о темноте не хотят уходить. Фиолетовый свет на его КПК молчаливо мигает, и Сехун говорит настолько внятно, насколько может. – Разблокировать. Пожалуйста, обновите систему. – Отложить. Показать календарь. Календарь: Поезд отправляется в 9:07 утра. Встреча с начальником в 10:00 утра. Показать детали? – Нет, – фыркает Сехун, пытаясь подняться, но нежелание прижимает его обратно к твёрдому матрасу. Расфокусированным взглядом он бездумно смотрит на белую стену, пока слабый бип не разрезает его дрёму, словно ржавые ножницы. До отправления поезда 35 минут. «Работа, а потом ты сможешь поспать», - говорит себе Сехун снова и снова, пока его ноги наконец способны выдержать поход в душ. Вода холодная как лёд, и девайс не позволяет ему сменить температуру ради его иммунной системы. Иногда Сехуну становится не по себе от мысли, что компьютер заботится о нём лучше, чем он когда-либо смог сам. Поезд заполнен. Все места заняты, но никому не нужно стоять, а КПК в руке Сехуна продолжает отчаянно мигать. Сехун пытается игнорировать это, и его взгляд направлен на вид за окном, на высокие здания, огромные дисплеи и длинные дороги. 24-ое октября. Ничего не меняется. Опять. Дороги, тротуар, лифт. Через несколько секунд, после того как Сехун откидывается в своём большом кресле за белой доской, приходит Лухан и говорит «доброе утро», занимая место рядом с Сехуном. – Твой КПК мигает. – Я знаю, – сухо отвечает Сехун и теребит маленький компьютер в руках. – Это просто обновление. Я всё равно собираюсь купить новый сегодня. – О, да, – говорит Лухан с лёгкой улыбкой, и его блондинистые волосы слегка спутыватся, когда он поворачивается обратно к своему КПК. – Поздравляю, – когда он включает наушники, Сехун встает, взгляд сфокусирован на маленьких цифрах. Почти время встречи, но достаточно времени для кофе. Или фруктового коктейля, так как он превысил свой лимит на кофеин для этого месяца уже в прошлую субботу. – Ты рано, – дружественно приветствует его начальник, когда Сехун заходит через огромные прозрачные двери и с уважением кланяется. Это очень забавно, думает Сехун, потому что люди перестали приходить вовремя. Никто никогда не опаздывает. Прийти раньше - это теперь норма. – Прежде всего, ты проделал отличную работу, – мужчина выглядит как образцовый гражданин с его черными зачёсанными назад волосами и мускулистым телом. – Всё благодаря вам, сэр, – чётко говорит Сехун и поднимает маленький КПК, лежащий на краю стола. Причина, по которой его позвали, это небольшое устройство современной технологии, проводов и соединений. Начальник говорит ему взять КПК и идти, и Сехун следует его указаниям. Введите ID клиента: О СЕХУН 940513-172407 Соединение »»»»»»»»»»»»»»»»»» Соединение с Сеульской сетью безопасности 000003 ««««««««««««««««« Соединение завершено. Добро пожаловать в ГОБЕ-ПА. – Доброе утро, сэр. Называйте меня Кай, и с этого момента я ответственен за управление вашим бизнесом в качестве ГОБЕ-ПА. В первый момент, когда Сехун смотрит в тёмные, серьёзные глаза под чёрными бровями, он не знает, как отреагировать. «Привет», вышедшее из его рта, звучит по-мальчишески и чересчур молодо, но парень по другую сторону экрана, кажется, не старше его самого, и слегка улыбается, так, что это заставляет Сехуна задуматься о том, как выглядит его полная улыбка. – Это странно, – признаётся он, когда Лухан спрашивает, почему Сехун отключил чёрный дисплей у себя в руке. – Я не привык разговаривать с настоящими людьми и внезапно я должен делать это всё время. – Ты привыкнешь, – пытается успокоить его Лухан и протягивает оставшийся кофе, который Сехун с радостью принимает. Нарушение правил дружеским жестом. Включает КПК Сехуна, чтобы компенсировать это. – Что вообще означает ГОБЕ? – Государственная Безопасность, – кофе слишком горький, слишком чёрный и обжигает Сехуну язык, но он уже чувствует треск искр под кожей и делает ещё один глоток. Лухан удивляется, как обычно, когда он узнаёт что-то новое. – Ты теперь важный, Сехун. – Я не хочу быть важным, – говорит Сехун, стул отвратительно скрипит по линолеумному полу кафетерия. Он заканчивает их обед уставшими шагами и завистливым взглядом Лухана ему в спину. Не то чтобы они были друзьями, напоминает себе Сехун, когда намеревается помахать на прощание, но его пальцы впиваются в КПК, сильно сжимая. В середине этажа ему приходится улыбаться, такой же белый и чистый линолеум под его ногами, как и везде, потому что это страшно, как много правительство знает о них, о мире, но они не знают, какие опасности содержатся в их правилах. – Сэр, у вас встреча в 5:30 в районе Ƙōřʘ. Мне поискать билеты на поезд или вызвать вам водителя? – хриплый голос Кая заставляет Сехуна закатить глаза. – Нет, – вкус букв задерживается на языке Сехуна и каждый раз блокирует лёгкие, и хрупкий уличный воздух не в состоянии прорвать плотину, поднимающуюся в горле. {-сброс.-} В 3:20 утра Кёнсу подъезжает в своём вращающемся кресле и спрашивает, не хочет ли Чонин кофе. Последний кивает, взгляд сосредоточен на сообщении статуса на его мониторе. Красные буквы опасно светятся в темноте, и это привлекает внимание Кёнсу. Неудачные попытки соединения: 07 Нет защищённой сетевой станции в пределах диапазона. – Что такое? – спрашивает Кёнсу, и Чонин переводит взгляд на старшего, устало моргая. – Очевидно, что я тоже не знаю, иначе не сидел бы здесь без единой мысли в голове. Кёнсу склоняется над столом, и стук пластиковых клавиш звучит как старый, испорченный механизм в голове Чонина. Неудачные попытки соединения: 08 Нет защищённой сетевой станции в пределах диапазона. – Я это уже пробовал, – немного грубо говорит Чонин, но Кёнсу игнорирует жесткий тон и спрашивает: – Это важно? Волосы Чонина не двигаются, когда он трясёт головой, зачёсанные назад комбинацией из лака для волос и геля. – Тогда пошли пить кофе. Ты можешь попробовать ещё раз, и если оно всё ещё не будет работать, ты всегда можешь доложить об этом, – Кёнсу идет по направлению к нескольким столам, стоящим в конце коридора. Чонин лениво расстёгивает свой пиджак и говорит: – Я сначала спрошу его. Когда он снова заработает. Кёнсу бросает на него предостерегающий взгляд и говорит тоном инструктора: – Вообще-то, ты действительно должен доложить об этом. Ты должен был сделать это после третьей попытки, сам знаешь. – Моя идея мне нравится больше, – фарфор в руках Чонина кажется странно мягким, и он понимает, что не пил ничего несколько часов. Голова кажется тяжелой, и веки поднимаются медленнее, чем обычно. Нужны неимоверные усилия, чтобы держать глаза открытыми, когда он съезжает вниз по стулу, но замирает под ладонями Кёнсу у него на плечах. – Знаешь, ты правда очень грубый, когда не на экране, – это не новость для Чонина. – Единственная на то причина в том, что это моя работа. Я не понимаю, почему должен быть милым по отношению к другим людям, – сложно понять, сколько кофе осталось в кружке, когда свет в комнате такой тусклый, и Чонин обжигает губу с первым глотком. – Обычно людям не нужен повод, чтобы быть милыми, Чонин. Всё наоборот. В 5:18 утра Чонин просыпается от звонка О Сехуна, совсем скоро после того, как его компьютер соединился с КПК впервые за два часа. Волосы Чонина растрепались от соприкосновения со спинкой кресла, а его пиджак лежит у него на коленях в качестве заменителя одеяла. Проходит всего несколько секунд, прежде чем Чонин садится ровно и принимает звонок. Он удивлён, когда видит лицо Сехуна, тот сонный, его глаза уже наполовину закрыты. Его обычно зачесанные назад волосы закрывают лоб и на нём нет рубашки. Свет в комнате выключен, Сехун белый, нетронутые простыни и светлые стены ярко отражаются от его кожи и заставляют её мягко сиять. – Сэр, – Чонин пытается перейти сразу к делу, потому что он не любитель поболтать. Как он знает, Сехун тоже. – Почему я не мог соединиться с вашим КПК последние два часа? Единственное- Крошечный всхлип «Кай...» перебивает его предложение, и голос Сехуна заставляет что-то сломаться в голове Чонина. – Да, сэр? – спрашивает он, и ему внезапно кажется, что больше не имеет значения, почему он провёл последние два часа, спя в кресле. Это не принесло ему никаких неудобств. – Что, если птицы не поют, а кричат от боли? Что, если мы когда-то знали об этом, но забыли, потому что это звучит так приятно для наших ушей? В глазах Сехуна слёзы, и Чонин не знает, как реагировать. Он никогда не слышал пения птиц и уже много лет не видел чьих-либо слёз, на самом деле он даже не может вспомнить, когда в последний раз он видел, как крошечные соленые слезы скатываются по чьему-либо лицу, и он не знает, как реагировать. Поэтому он молчит. – Я такой же, я думаю. Я забыл, что означает боль в моём сердце. Тени ночи рисуют живописные линии на лице Сехуна, и у него на щеке прекрасно прорисованный небольшой шрам. Чонин никогда раньше его не видел, либо из-за того, что он сам был заработавшийся и уставший, или потому, что Сехун скрывает его под слоями макияжа, когда тьма сдаётся в попытках защитить его безупречную кожу. – Я мог бы... – начинает Чонин и понимает, что идея вылетела у него изо рта, когда он даже не подумал. – Я мог бы узнать для вас, сэр. Провести некоторые исследования. Если вы хотите. – Это было бы неплохо, да. И тогда Сехун улыбается, и эта улыбка настолько невинная и потерянная, что Чонин снова не знает, как реагировать. Он чувствует, как тяжелеет голова, и стучит между ушами, когда он говорит Сехуну ложиться спать, и отключается. {-сохранить?-} Сехун не знает, когда это началось, но столько, сколько он помнит, у него на плечах всегда была какая-то тяжесть. Потребовались годы, чтобы смутно осознать, что это, но, честно говоря, он так до конца и не знает, что это именно такое. Или почему оно придавливает его спину к матрасу каждое утро, когда остальные люди, все нормальные граждане, подскакивают от мысли о чистом офисе и служении государству. Это не потому, что у других высокие ожидания насчёт него, нет, он спокойно может соответствовать им. В определённый момент его жизни, вскоре после того, как он устроился на работу и встретил Лухана и других коллег, которые всё ещё счастливы делать то, что они делают, несмотря на то, что не знают, что именно они делают, Сехун заметил, что некий туман печали застилает ему глаза уже очень давно. Печаль от того, чем они стали. Он просыпается и чувствует, как его лёгкие сжимаются под рёбрами, нуждаясь в чистом воздухе. Вдох, выдох – его нет. Есть азот, кислород, аргон, но нет ни одной поющей птицы, которая будит тебя рано с утра в воскресенье, потому что ты забыл закрыть окно. Нет ветра, который треплет твои идеально уложенные волосы и портит прическу. Не даже паров, застревающих в горле и заставляющих вас кашлять. Вместо этого Сехун глотает дистилированную воду и таблетки, потому что человеческая популяция решила, что легче стереть минимальную угрозу и заменить её полной зависимостью от государства и штата. Сехун рад, что Кай не упоминает о своём обещании на следующее утро, потому что его календарь заполнен, а чувство ответственности снова тянет его через огромные стеклянные двери. Гендиректор спрашивает, как у него дела, как ему новая идея ГОБЕ о планировании и жизни (и контроле, хотя он этого не говорит), и всё, что может ответить Сехун, это простое «нормально», потому что так оно и есть. Но в ночи подобные этой, когда разум Сехуна отказывается думать о чем-то, относящемся к работе, он начинает думать о вещах, к которым, он знает, он не должен показывать интереса. Такие вещи как, если Кай управляет его жизнью, кто управляет жизнью Кая? {-сброс.-} Чонин на самом деле любит жить в темноте, хотя это и означает, что ему нужно приспособиться ко многим вещам. Но в сравнении с тем, какая, по его мнению, была бы жизнь на поверхности, он предпочитает тусклый свет и грязный пол под ногами. На самом деле, он никогда сам не видел, каково это, белое и яркое, но и не очень хотел когда-либо это испытать. (Или это он так говорит сам себе). Есть парень по имени Минсок или типа того, который раз в день приносит им еду, заполняет холодильник и кофейный автомат. Чонин почти никогда с ним не разговаривал, но Кёнсу и этот парень были хорошими друзьями. Жить между двумя слоями не было чем-то странным, но обычно эти ребята перемещались незаметно. Минсок и Кёнсу любят поговорить, когда им больше нечем заняться (что происходит довольно часто. Клиент Кёнсу кажется довольно ленивым), и иногда Чонин подслушивает их обсуждение того, каково это жить в одной из этих стеклянных коробок на поверхности. Всё, что он может сделать в такие моменты, это яростно вцепиться в кресло, потому что Кёнсу такой неблагодарный кусок дерьма, повторяя как мантру, пытаясь убедить себя, что ему совсем не любопытно. Нет. Совсем. Потеряв след биоритма природы, Чонин просыпается от звонка О Сехуна. Кое-как он умудряется посмотреть на часы и в маленькое зеркальце, которое Кёнсу дал ему несколько дней назад («Ты должен больше следить за свои внешним видом, когда разговариваешь с клиентом»), одновременно; где-то около семи утра и довольно-таки приличный внешний вид. – Да, сэр? Чем я могу помочь? – его голос немного хриплый, но он не позволяет себе откашляться, потому что это сразу же его выдаст. Сехун сидит у себя в офисе, его чёрный костюм резко контрастирует с окружением. Чонин может увидеть рассвет сквозь слегка затемнённые окна у парня за спиной, но быстро сосредотачивается на лице на экране. У него обеспокоенное выражение лица, немного мечтательное. Блеск в его глазах напоминает Чонину об обещании, которое он ещё не выполнил. – Для начала просьба, – его голос и взгляд перемещаются в другую сторону комнаты, но не остаются там. – Пожалуйста, называй меня Сехун. Чонин моргает. – Но это правило. – Ты мой МО, я устанавливаю правила. Моргает ещё раз. – Но я не привык обращаться к людям по-другому, кроме как «сэр», – пока он обращался к людям «сэр», он не значил ничего для них. Кёнсу может подтвердить это. И теперь, когда Сехун хочет убрать это обращение, это только лишь дело времени, пока грубая личность Чонина не пробьется наружу. – А я не привык, чтобы ко мне обращались «сэр», поэтому, будь добр, сделай мне отдолжение. Воспоминание о внезапной близости, которая впервые появилась с обещанием, не с именем, прижимает Чонина ближе к экрану и заставляет его сказать «да». Это кажется непривычным, но тёплым, как вода из горячих источников, которая может сжечь вашу кожу, как только вы подумаете, что привыкли к горячей воде. – Ещё одна вещь, Кай, – сказал Сехун, перед тем как выключить экран, очевидно, спонтанное решение. Вдох, выдох, в лёгких нет воздуха, но каким-то образом вопросу удаётся не застрять в горле. – Кто управляет тобой? Я имею в виду, ты же не можешь жить сам, да? Чонин не знает, шутка ли это, потому что вопрос звучит так, будто Сехун думал об этом долгое время, но он позволяет себе выпустить смешок, прежде чем ответить. – Ты. Я сплю, когда ты спишь, работаю, когда ты работаешь, я даже в душ хожу тогда же, когда и ты, и ем в то же время, что и ты. Сехун смотрит на него с жалостью, жалостью, от которой Чонин не знает, радоваться ему или нет, потому что не то чтобы он её заслуживал. Потому что у него хорошая жизнь, делать вещи одновременно означает намного меньше решений, и он практически никогда не скучает от того, что делает. Ему нравится его жизнь. У него хорошая жизнь. Но выражение лица Сехуна, выражение разрушительной грусти заставляет его задуматься. Так ли это? {-сохранить?-} В субботние вечера Сехун не может заснуть. Он закрывает глаза и позволят себе зарыться глубоко в мягкие свежие простыни, но его разум цепляется за только начинающийся день, потому что впереди ещё много времени, а Сехун совсем не знает, чем себя занять, когда нет работы. Никакого идеально сидящего на нём костюма, никаких стеклянных дверей и холодного кабинета. Хотя в спальне тоже холодно, даже под покрывалом, поэтому Сехун включает обогреватель, пока не видит, как рубашки, которые он повесил недавно, высохли в тёплом воздухе. Шелест мягкой ткани успокаивает, глаза медленно закрываются, но мысли находят ещё больше места в темноте под веками. Это битва между ощущениями: он не хочет спать, так же и его разум, но его конечности тяжелые, а между кожей, мышцами и костями не осталось энергии, чтобы двигаться. (На потолке трещина, маленькая и тонкая, но она выглядит открытой и беспомощной на ярком спектре белого. Сехун замечает, что смотрит на неё, пытаясь заснуть, потому что в его глазах она прекрасна, как она пытается пробить свой путь сквозь потолок, одинокая и самостоятельная. Но сегодня его зрение размыто многочасовой усталостью). Когда простыни начинают вибрировать, а холодок проходит по плечам Сехуна, он краем глаза видит, что на его тумбочке мигает свет. Сообщение на КПК короткое, и заставляет Сехуна задуматься, в чём вообще дело. «Ты не спишь, Сехун?» Не думая, он нажимает на экран, чтобы позвонить Каю, и когда через несколько секунд видит тёмные волосы и усталые глаза, он понимает, что улыбается и выдавливает усталое «Привет», прежде чем Кай реагирует. – Оу, – выдыхает парень. – Привет. Я думал, ты спишь. – А я думал, ты спишь, когда я сплю, – смешок, вырвавшийся у него, непривычный, но он проскальзывает, оставляя теплоту внутри, и Кай смотрит на него секунду, потерявшись в мыслях, пока Сехун не спрашивает: – Что такое? Кай лениво покашливает, и его взгляд перемещается к другому источнику света, на второй экран, понимает Сехун, и он говорит так мягко и тихо, что некоторые люди могли бы не понять, но Сехун сохранял тишину часами, слух обострился до такой степени, что слышен даже рост волос. – Я думаю, я узнал, что такое эта... раздирающая сердце вещь. Сехун пытается понять тихие слова, но его разум всё еще поглощен темнотой, и Кай быстро продолжает, потому что он выглядит так, словно ему некомфортно говорить об этом, но всё равно хочет сказать. – Это «желание». Я посмотрел, что это, и это заняло немало времени, но я нашел тысячи определений, большинство из которых завёрнуты в слова, о которых я никогда не слышал. Но я нашёл два, которые звучат более-менее понятно. – И? – Сехун не может подавить небольшого возбуждения, поднимающегося по телу, начиная от пальцев ног. Кай придвигается ближе к другому экрану, читая. – Первое: «сильное желание или жажда чего-то, особенно чего-то недостижимого или далёкого» – хотя я и не знаю, что такое «жажда» – и «грустное чувство, потому что ты хочешь что-то очень сильно», что кажется довольно очевидным. Разум Сехуна опьянен мыслями, пытаясь собрать пазл сломанными пальцами, и когда он думает об этом, пытается понять, он смотрит обратно на потолок, маленькая трещина настолько же далёкая, но цепкая, как и всегда. Возможно, она только что проросла маленькими чёрными миллиметрами в нём самом? – Кай? – спрашивает он, идея появляется на поверхности разума неосознанно, и когда Сехун наконец понимает, что он собирается спросить, он не видит смысла сопротивляться. – Мы можем встретиться вживую? Кай смотрит на него, удивление и осторожность перемещают его зрачки с экрана на камеру, а потом на его пальцы, когда он наконец говорит: – Ты же знаешь, это против- – Ты знаешь, что я отвечу на это, – перебивает Сехун, и его губы кривятся, быстро формируясь в тонкую линию, в какой они и привыкли находится, потому что сейчас у него нет причин улыбаться. – Мой вопрос, хочешь ли ты, чтобы я пришел? Ответ очевиден. Это приоткрытые губы и приглушенное «да», «пожалуйста» – не сказанное, но одинокий взгляд, который бросает на него Кай, и надежда на перемены, которая теплится у него в глазах, заставляет Сехуна начать одеваться. Черное тяжелое пальто скрывает его кожу, когда он выходит из квартиры. {-сброс.-} Когда Сехун наконец-то приходит, Чонин не знает, как реагировать, потому что он всегда надеялся, что это была только белизна окружения Сехуна, из-за чего его кожа казалась такой бледной, но даже здесь внизу, в темноте, кожа Сехуна, казалось, блестит так, что притягивает его взгляд. Он не единственный, замечает Чонин, потому что Кёнсу становится рядом и вопросительно смотрит на него. Чонин не говорит ни слова, пока Сехун не кашляет, очевидно чувствуя себя некомфортно под двумя взглядами, направленными на него. – Привет, – наконец удаётся сказать ему, и Сехун сонно улыбается, делая шаг вперёд, потому что они стоят в дверях, а снаружи ледяной коридор, и даже чёрный плащ на плечах Сехуна, похоже, не способен полностью защитить его от холода. Кёнсу всё еще смотрит на Сехуна и Чонина по очереди, прежде чем хватает второго за рукав и, выдавив «Извините нас на секундочку», тянет его в сторону. – Что ты творишь? – сразу же спрашивает он, когда они доходят до их рабочего кабинета, в глазах безумие. – Ты же знаешь, что клиенты не должны спускаться сюда. – Он хотел встретиться со мной вживую, – врёт Чонин, не желая раскрывать тот факт, что это он решал, но Кёнсу смотрит на него немигающими глазами, зная, какие опасности их ждут, если кто-то из начальства почувствует запах этого визита. – Это не оправдание. Тогда ты не должен был говорить ему, как добраться сюда. Чонин точно не знает, почему сказал это, но многие его действия вышли из-под контроля в последнее время, так как он не привык к возможности решать что-нибудь, но отблеск разочарования и боли в глазах Кёнсу заставляет его сказать это. – Ты не хочешь, чтобы он был здесь, просто потому, что у него есть всё то, чего хочешь ты, и является дружеским напоминанием о том, что ты, Кёнсу, никогда этого не получишь. Кёнсу поворачивается на каблуках и уходит прочь, Чонин делает тоже самое, но в другую сторону. Сехун всё ещё стоит в коридоре в окружении серых пластиковых стен, чужой и не в своей тарелке, поэтому, когда Чонин возвращается, он провожает парня до стола и предлагает «кофе или воду?» Радость, с которой Сехун произносит «кофе», на секунду выбивает его из колеи, прежде чем он направляется взять кофе для них двоих. Когда он ставит горячие кружки на стол, Сехун уже выглядит менее напряженным, и Чонин пытается разговорить его немного, спрашивая, как он сюда добрался, сложно ли было пройти мимо начальства, холодно ли на поверхности тоже и сложная ли у него работа. В один момент он замечает, что спрашивает «Чем именно ты занимаешься?», и в шоке понимает, что он еле понимает, чем управляет. Сехун не хочет ему говорить. Он выглядит так, будто знает, что Чонин всё-таки найдёт ответ, на самом деле у него есть возможность узнать всё об О Сехуне. Они снова впадают в молчание. И в тишине есть один вопрос, который поднимается в горле у Чонина, желая быть заданным. – Сехун, – начинает он, и покалывание под губами выдаёт выпрос раньше, чем он планировал. – Почему я не могу соединиться с тобой по ночам? Сехун делает глоток кофе и закрывает глаза, бормоча согретыми кофе губами «Я не знаю», и это звучит так искренне, так честно, что Чонин задумывается о том, может ли он выбросить тему в мусорник и оставить её там навсегда. Но красные буквы впечатались в сетчатку его глаз, не желая исчезать. – Что ты делаешь ночью, Сехун? – в этот раз Чонин пытается спрашивать более конкретно, его глаза не покидают лица парня, пока Сехун не начинает кусать губу так сильно, что Чонин боится, что он откусит её и проглотит. – Не то чтобы я делал что-то... – начинает Сехун, поднимая нетерпеливость в груди Чонина, и он хватает его за руку. – Не лги. Пожалуйста, – разрезает тишину Чонин, и он может почувствовать любопытный взгляд Кёнсу из-за угла, короткий и точный. Хотя, кажется, Сехун не замечает этого, его глаза и тело не привыкли к темноте, застывшей между пластиковыми стенами и яркими экранами компьютеров. – Нет, ты не слушаешь, – Сехун выдёргивает свою руку и складывает обе на коленях, немного наклоняясь к Чонину. Его голос мягче, как будто он пытается сказать секрет, который хранил годами, и это заставляет Чонина задуматься, а единственный ли это секрет, запрятанный у того в глазах. – Не то чтобы я сам что-то делал. Чонин моргает. Моргает ещё раз, но эхо у него в ушах остаётся тем же, и на секунду он очарован блеском в глазах Сехуна, карих и непривычно тёплых. – Что ты имеешь в виду? – он наконец находит в себе силы спросить, но его губы отказываются закрываться, поэтому пальцы впиваются в бёдра. – Лунатизм, – быстро выпаливает Сехун, он кажется возбуждённым, как будто много дней, месяцев, лет ждал, чтобы рассказать кому-то, его глаза поднимаются на лицо Чонина, который вопросительно на него смотрит. – Лунатизм? – Лунатизм, сомнамбулизм, можешь называть как хочешь, – Сехун закатывает глаза, и на этот раз это он нетерпелив, но только до того момента, пока не сосредотачивает взгляд на своих руках снова. – Я ничего не помню, когда просыпаюсь. Я обнаруживаю себя сидящим на кровати со смутной идеей этого... эм, «желания», и я думаю, что понял, что это. Чонин озадачен признанием Сехуна, внезапным и искренним, и слова не доходят до его губ, поэтому, когда Чонин продолжает молчать, Сехун выдыхает «луна», его глаза горят, как будто он сам не может поверить в абсурдность этой идеи. – Мы видим, как солнце восходит, светит и заходит, но ты когда-нибудь видел луну? – спрашивает Сехун с безграничным отчаянием в голосе, и Чонин знает, что не должен отвечать, потому что жить в темноте означает, что ни солнце, ни луна, ни какой-либо другой натуральный свет никогда не достигнет твоих глаз (кроме как через экран). Но Сехун не Чонин, Сехун живёт на поверхности, и Сехун видел красное солнце, склоняющееся над горизонтом в час заката, он видел звёзды в качестве маленьких белых точек, смотрящих на них с лёгким интересом, должен был видеть луну. И, если у Чонина есть хоть капля представления о том, какой свет источает луна, он видит его в бледной коже Сехуна и его мерцающих волосах. {-сохранить?-} Сехун всегда думал, что Лухану должно быть легче, все эти его улыбки и смешки, всё из-за того, что жизнь у него была лёгкая. Так было всегда, и Лухан никогда не давал ему повода подумать по-другому до сегодняшнего дня. И это разрывает Сехуна на части, потому что – хотя он и считает себя одиночкой – ему нравился Лухан, но 22 года создания пузырей фальшивых эмоций проходят мимо него незамеченными. Утром воскресенья он вернулся в свою квартиру и бездумно завалился на простыни. Было такое чувство, будто тяжесть в его костях наконец исчезла, благодаря словам, сказанным им ранее. И впервые за много недель, лет, он проспал весь день, действительно проспал. Однако, в момент, когда он проходит сквозь огромные двери главного входа, он понимает, что что-то не так. Слишком много охранников в фойе, и он видит гендиректора, скрывающегося за стойкой регистрации, поэтому он не настолько удивлён, насколько он думает, что должен быть, когда видит пустой стол Лухана и самого парня, сидящего за ним, выглядевшего потерянным без экранов и документов вокруг него. Приход Сехуна заставляет его поднять свои большие глаза и слегка улыбнуться. – Тебя уволили? – спрашивает он. Это не было неожиданно, на самом деле чаще чем пару раз происходило так, что правительство решало, что работник должен перевестись в другой отдел или район без каких-либо объяснений. Но глаза Лухана теряют фокус, и он выдавливает тихое «Ага». Он фыркает и перебирает пальцами, не привыкший к тому, что в них нет КПК. – Что-то типа того. – Тогда почему ты ещё здесь? – слова звучат грубо, и он бросает взволнованный взгляд на Лухана, прежде чем сфокусироваться на своём экране, но на лице Лухана ни доли обиды, и Сехун расслабленно выдыхает. Лухан всегда был единственным человеком, который понимал, что скрывается за грубыми словами и действиями Сехуна. – Я прислал тебе кое-что важное на КПК. Просто... чтобы ты знал, – с этими словами Лухан поднимается, подходит к нему и легонько ударяет в плечо. Сехун недоуменно смотрит на него, но улыбка на его лице искренняя и грустная, и Лухан еле шепчет «теперь ты совсем один». Это оставляет Сехуна в замешательстве, и ему нечего ответить, когда Лухан уходит и бросает ему «прощай», его светлые волосы исчезают за белыми дверями. Сехуну понадобилось три дня, чтобы понять, о чём говорил Лухан. Первые два дня он не решается открыть безымянный файл, и он ни с кем о нём не говорит. В какой-то момент Кай спрашивает, всё ли в порядке, и Сехун не находит объяснения своей нерешительности, но его внутренние инстинкты хотят, чтобы он остановился, чтобы нажал «удалить» и никогда больше не думал об этом. На утро третьего дня любопытство вырастает в огромный воздушный шар, опасно плавая у него в голове, он норовит взорваться, поэтому Сехун нажимает на иконку файла кончиком пальца, возбуждение и ожидание кипит под кожей. Он почти смеётся над всплывшим окном. Пожалуйста, введите пароль: ___ Что-то, чего мы желаем. Разозлившись, он печатает «кофе», но его уже несуществующая надежда разрушается оповещением. Пароль неверный. Пожалуйста, введите пароль: ___ Что-то, чего мы желаем. Чего мы желаем. Сехун отказывается прикасаться к файлу 15 часов кряду, потому что его внутренний инстинкт говорит ему что-то, во что он запрещает себе верить. Голова и сердце не всегда работают сообща. Он сидит на кровати, неуверенный, планировал ли он пойти спать или только что проснулся, потому что его разум как будто наполнен вакуумом. Его взгляд не фокусируется, поэтому нужно несколько попыток, прежде чем ему удаётся включить мигающий свет на экране. Пожалуйста, введите пароль: лунный свет. Что-то, чего мы желаем. Соединение »»»»»»»»»»»»»»»»» 月光 (37.78753874 | 126.35856628) {-сброс.-} Первое, что Чонин замечает, когда ступает на белый линоулеум, это холодок, пробежавший по рукам, и это застаёт его врасплох, потому что он думал, что всё будет наоборот. Сехун бросает на него сочувствующий взгляд, прежде чем повернуться обратно к фасаду, который Чонин видел на экране на постоянной основе. – Просто выгляди отрешенным, чтобы сильно не выделяться. И лучше, если ты не будешь говорить. Когда Чонин хочет ответить, он внезапно понимает, о чём говорит Сехун, и прикусывает язык. Это всё еще загадка для Чонина, как Сехуну удалось пробраться сквозь границы охраны, как ему удалось уговорить Чонина пойти с ним, не зная места назначения (но тёплая ладонь на его руке казалась довольно убедительной), но его голова болит, когда они садятся в один из огромнейших поездов, поэтому он перестаёт думать об этом. – Куда мы едем? – спрашивает Чонин, но Сехун только мычит и смотрит в окно, где длинные дороги и чистое небо наслаиваются друг на друга. В какой-то момент Чонин думает, что видит яркую синеву океана, но он больше не доверяет своим глазам, ослеплённый слишком большим количеством белого. После часа тишины его веки блокируют свет, и он пытается не думать о расстоянии, которое проносится у них под ногами со страшной скоростью. К моменту когда Чонин просыпается, солнце почти исчезло за горизонтом, и Чонин ловит последние отблески красного, плавающие в небе точно туман, сумерки лишают его дара речи, потому что это самый мягкий красный, который он когда-либо видел. Никаких экранов, никакого кофе, никаких офисных стульев. Только успокаивающие цвета и мягкие пальцы Сехуна, гладящие его собственные. Тёплое покалывание в груди, с каждым вдохом учащающееся сердцебиение. Поезд плавно останавливается, но Чонин не может оторвать глаз от неба, пока Сехун не тянет его за руку, чтобы он встал. – Где мы? – спрашивает Чонин, когда они сходят на одинокую платформу, серую и грязную. Поезд за ними снова начинает движение, поэтому они немного отходят, пока их ноги не достигают зелёной травы, покрывающей землю вместо бетона. – Без понятия, – говорит Сехун, пока его глаза бродят по бескрайним просторам зеленого, что развернулись перед их любопытными взглядами. Чонин ждёт, пока Сехун начнёт двигаться, говорить что-то, что-нибудь, но, когда он видит трясущиеся пальцы парня, он решает сделать первый шаг, не зная куда направиться. Они идут до тех пор, пока ступни Чонина не начинают болеть, не привыкшие к долгим прогулкам и мягкой земле. На холме с небольшим выступом они снимают пиджаки и садятся на них, плечо к плечу, холодный ветер пробирается под майки. Чонин всматривается в профиль Сехуна, пока они ждут, когда темнота проглотит долину, и тени вырастут; он снова видит небольшой шрам на бледной коже, подрагивающие ресницы и сжатые тонкие губы. – Нервничаешь? – спрашивает он, и Сехун позволяет себе выдохнуть и кивает. Чонин протягивает ему руку, которую Сехун радостно принимает, и хотя тонкие пальцы младшего еле касаются его собственных, Чонину нравится то, как их кожа соприкасается. Тишина, которую они разделяют, наполняет воздух. К тому времени, когда туман рассеивается, и появляется смутная тень яркой луны, Чонину хочется раствориться в небе, тихо и спокойно. Сехун гладит пальцами кожу Чонина, и тому кажется, что с каждым движением часть его отрывается и пропадает в тёмноте ночи. Смотреть на луну больно. Глаза Чонина болят, хотя он должен был привыкнуть смотреть на яркие вещи в темноте, но этот свет заставляет его сухие глаза наполниться влагой. Но в этом есть что-то прекрасное и дразнящее по своей сути, что-то, что вызывает холод глубоко в груди, что успокаивает боль в тот же момент, когда нож входит глубже. В конце Чонин больше не знает, что чувствовать. Сехун дышит рядом с ним, и кончики его пальцев мягко пробегают по коже между пальцами Чонина снова. Это пустое движение, но лёгкие Чонин нуждаются в воздухе. Вдох, выдох, и это настоящий воздух, а не просто водород, кислород и аргон, а холод на коже и теплота под ней, жгучее желание спать под дождём, поющим колыбельную. Чонин поворачивается, чтобы опять посмотреть на Сехуна, который закрыл глаза, как будто он впитывает яркий свет луны под кожу, и внезапно Чонин думает, что знает, каково это, иметь верёвки, привязанные к конечностям, когда сияющий шар является твоим кукловодом. Ещё один вид центробежной силы тянет его за пальцы, пока они не переплетаются с более длинными и тонкими пальцами Сехуна, крепко сжимая. Он видит, как грудь Сехуна поднимается, опускается, снова поднимается и опускается, и думает о том, какой на вкус воздух за тонкими губами, как – Когда Сехун поворачивает голову с улыбкой на лице и звёздами в глазах, когда он спрашивает «Красиво, правда?», уголки губ Чонина поднимаются, отражая выражение лица Сехуна, и он отвечает «Да», потому что так и есть, Сехун красивый, и хотя сам Сехун, скорее всего, имел в виду луну, Чонин видит её через него. Вот это, понимает он. Это та боль в сердце. Это «желание». Они всё таки не слишком отличаются друг от друга. {-сохранить?-} Сехун снова спит. Не так, когда Сехун даже не уверен, что провел ночь под одеялом, а спит по-настоящему. Это такой сон, что заставляет тело желать большего, память о нём пытается стереться, и остаётся только если ты отчаянно молишь и повторяешь это снова и снова. Что Сехун и делает. Его колени ударяются об пол, и он хватает ближайшую ручку, которую может найти, чёрные слова на белом линолеуме, спешно и шумно разрывая его полусонный разум на части. 검은 머리, 흰색 시트. {-сброс.-} – Почему ты всегда такой спокойный? Это спрашивает не Чонин, а его сердце. На секунду Сехун поднимает глаза от листов бумаги на экран, пока его взгляд не возвращается к документам и числам. – Что ты имеешь в виду? – Это я имею в виду. Я вижу в твоих глазах, что ты недоволен. Зачем тебе рот, если ты не высказываешь свои жалобы? – Чонин наклоняется вперёд, пока не упирается лбом в ладони, а его локти не ударяют кружки старого кофе, которые жалобно звенят. – У меня нет жалоб. Чонин закатывает глаза, потому что это для него слишком очевидно, прошло уже довольно много времени с того раза, когда они вместе смотрели на луну, Сехун не счастлив. Скорее всего, никогда не будет, потому что люди жадные, с того момента, как ты впервые пробуешь на вкус запретный плод, твоя память крепко держится за сладкий привкус греха. – Если ты не говоришь, что тебе больно, они убьют тебя и скажут, что тебе понравилось. Сехун снова смотрит на экран и говорит: – Кто это сказал? – Зора Ниэл Хёрстон, год тысяча девятьсот какой-то. – Видишь? Может, раньше так и было, но ты знаешь, что происходит, если начинаешь говорить в полной тишине. Чонин знает, что это правда, но его сердце всё еще не может перестать биться так быстро, когда он видит взгляд Сехуна, бездумно блуждающий по белой стене, в тайне желая, чтобы земля под его ногами была мягкой мокрой травой, вместо скрипучего чистого линолеума. Но его мысль доходит до получателя. Потому что, когда часы на столе Чонина пробивают 2 часа ночи, короткое сообщение на экране заставляет его губы расползтись в усталую улыбку и накрывает плечи тёплым одеялом привязанности. «Мне больно от того, что ты не лежишь рядом со мной, когда я сплю». {-сохранить?-} Проходит неделя, прежде чем Сехун хочет повторить поездку на луг под открытым небом. На самом деле, он никогда не хотел уезжать, но через неделю желание искупаться в лучах лунного света становится почти осязаемым. – Как ты всё время проходишь через охрану? – спрашивает Кай, когда они снова сидят в этом огромном поезде. Его пальцы переплетаются с пальцами Сехуна почти автоматически, когда поезд начинает набирать скорость, тепло и удобно, и это забавно, думает Сехун, как цвет их кожи, кажется, смешивается, когда они касаются друг друга. Яркость дня и чернота ночи встречаются в тусклом свете заката и сумерек. Сехун проводит языком по губам, покак его глаза пробегают по размытому горизонту района ƘōřȾ. – Я и есть охрана, – наконец признается он, и чувствует, как хватка вокруг его ладони усиливается. – Я один из тех людей, кто управляет всей системой. Кто-то ниже моего ранга никогда бы не смог покинуть поверхность, оставить город. Тишина возводит скалу между их плечами, и Сехун почти хочет положить свою руку обратно на колени, но внезапно Кай начинает смеяться, и Сехун моргает, пока смех не становится лишь эхом у него в ушах. Кай замечает его вопросительный взгляд и поясняет: – Это иронично, как ты делаешь в точности то, что пытаешься предотвратить. – Я просто зарабатываю деньги и живу нормальной жизнью. – Ты не живёшь, ты просто убиваешь время. Жить – это делать вещи, от которых в венах кипит кровь. – Губы Кая открываются, когда он дышит, а его глаза прослеживают путь до конца пустого вагона. – Я не говорю, что я живу, но по крайней мере я не притворяюсь. {-сброс.-} Чонин никогда не понимал, насколько противоречивы день и ночь, пока не оказывается лежащим на белых простынях Сехуна, потому что он проводил все дни в темноте, так же как и ночи. Но, когда солнце садится (Чонин наблюдает за заходом солнца через окно и понимает, что желает чувствовать руки Сехуна в своих, когда красный свет прячется за горизонтом), белые стены квартиры Сехуна перестают ярко сиять и погружают кровать в мягкий серый. – Сехун, – Чонин хочет сказать, но предложение застревает в горле где-то на пол пути, когда второй парень появляется в дверях, одетый в обычную майку, потому что кожа Сехуна впитала весь свет вокруг него. – Что? – спрашивает Сехун, протягивая стакан воды. Я хочу знать, каково это, чувствовать твои губы. Я хочу знать вкус твоего языка на моём, как будут выглядеть красные линии на твоей коже, когда я проведу ногтями по этой бледности. Твоё дыхание сбивается, когда наша кожа соприкасается? Волосы у тебя на затылке поднимаются, когда я смеюсь? Я хочу, чтобы ты с улыбкой на лице называл меня Чонином. – Ничего, – поспешно говорит Чонин. Вдох, выдох. Ничего. «Ничего» превращается в пытку, когда Чонин ложится рядом с Сехуном и видит снаружи то, что другие испытывают изнутри. Когда он видит, что тот спит, и хочет тоже видеть картинки под его веками. Когда незнакомая коленка прикасается к его, и Чонин в страхе отодвигается, но мягкая ладонь притягивает его ближе, пока он не чувствует тёплое дыхание Сехуна у себя на щеке. На следующее утро Чонин наконец понимает, как тяжело говорить о своих желаниях. Но улыбка, которую он получает в ответ, и тёплая дрожь, расползающаяся по шее, стоили всех сомнений. {-сохранить?-} – Я сплю, когда ты спишь, и вижу сны тогда же, когда и ты. Нам может даже сниться одно и то же о лунном свете, просто разные источники. Сехун не знает, что имеет в виду под этим Чонин, но в воздухе слишком осязаемо витает спокойствие, чтобы нарушать его волнениями. Его глаза болят, когда он наконец моргает, а Чонин заснул на холодной траве, рот слегка открыт, спокойное дыхание поднимает его грудь вверх и опускает вниз. – Мне больно от того, что я не могу остаться здесь с тобой навсегда. {-сброс.-} Выражение лица Кёнсу говорит о том, что он знает. Обеспокоенные взгляды, слова, блокируемые закусываемой губой, и злость или разочарование, погребенные глубоко в глазах, потому что Чонин начинает выделяться. И выделяться – это не хорошо, когда ты должен быть одной маленькой клеткой офиса, одной из сотен. Чонин привыкает к ритму, который задаёт ему Сехун, просыпается от его звонков, когда должно быть наоборот, и начинает зевать вечером, готовый заснуть на кресле или постели, которую они не должны делить. «Я знаю» может означать так много вещей, но Кёнсу говорит это со вкусом горечи и разочарования. Чонин отрывает взгляд от своего кофе и спрашивает «что?», хотя это и очевидно, потому что костяшки пальцев Кёнсу белеют, когда он сжимает ручки кресла. – Ты должен прекратить это. Никакого ответа, потому что Чонин знает, что Кёнсу не примет нет, поэтому, когда его коллега уходит, а Чонин зовёт его, Кёнсу отражает его и скрывается за тонкими слоями серого. – Ты же не скажешь никому, да? – Кёнсу? – Они знают, – меньше чем через час говорит ему Сехун, и ужас в его глазах пугает Чонина до такой степени, что его пальцы под столом начинают дрожать, и он зажимает их между коленей, чтобы удержать эту дрожь. Между нет слов о том, что «Мы должны остановиться, это слишком опасно», но Чонин знает, что значит этот отрешённый взгляд. – Не надо, – говорит он, и Сехун отводит глаза. – Ты сам сказал, что я не живу. Но моё сердцебиение учащается, когда я хожу туда. Моё сердце ускоряется, когда я с тобой. Моя кровь кипит, когда мы касаемся друг друга. Мой разум тонет, когда мы разговариваем. Если выход на свет означает быть с тобой, тогда... – Я пойду с тобой. Чонин думает о том, поймет ли Сехун когда-нибудь его слова так, как он имеет в виду. {-сохранить?-} Они знают. 月光. Ещё только один раз. {-сброс.-} Ещё только один раз. Это обещание, которое они дают сами себе, зная, что ни один из них не сможет его сдержать. Но только Чонин знает, что они не думают об одном и и том же, когда сидят рядом на своих пиджаках, пальцы мягкие и тёплые в ладонях друг друга. Ожидание последнего раза забивает лёгкие, когда последние лучи солнца проходятся по долине. {нет данных.} ● Когда они смотрят на небо, есть лишь темнота под маленькими пятнами света. Они ждут и ждут, пока мерцание звёзд не начинает казаться насмешливой ухмылкой, как будто говорящей «вам как раз подходит». – Ты в порядке? – спрашивает Чонин, когда Сехун отпускает его руку и ложится на спину. Его волосы мягко лежат на лбу, а белая майка, скрывающая грудь, задирается, когда он пытается потянуться, задавая себе тот же самый вопрос. – Да, – наконец выдыхает он и поднимает взгляд на Чонина, который все еще опирается на руки. – Я думаю, да. А ты? Чонин наконец ложится рядом с ним, плечом к плечу, пытаясь кивнуть, но его волосы только в беспорядке ложатся на чёрный пиджак, и Сехун позволяет тихому смешку вырваться наружу. – Через 10 лет или типа того, когда путешествия в космос больше не будут такими дорогими, я возьму тебя с собой и мы поплывём на луну, – говорит Сехун и снова переплетает свои пальцы с пальцами Чонина, нежно и осторожно, как будто боится, что с этого момента всё изменится, как будто все по-другому, когда лунные лучи не ласкают их кожу. – Ты не должен. Не в этом смысл. Черные волосы. Белые простыни. – Я знаю. Просто дай мне сказать, – вдох, выдох. Воздух. – Ты говорил, что я должен высказывать свои жалобы, так? – Сехуну нравится, как небеса парят над ними, растянутые как одеяло, создающие личную пещеру только для них. Он слышит, как шуршит ткань под его головой, когда Чонин снова кивает, спокойное дыхание и холодные пальцы. – Но что насчет вещей, которые я люблю? Что насчёт того, что любишь ты? Глаза Чонина направлены на небо, и он пытается собраться с мыслями. – Я... – ничего. Всё. Это то, что он видит в темноте под своими веками, когда закрывает глаза. То, что спирает дыхание. – Что? Я люблю, как ты дышишь по-другому, когда спишь. Мне нравится, что первое, что ты спрашиваешь у меня, когда приходишь навестить, это как у меня дела, а второе, это можно ли тебе чашку кофе. Мне нравится, что твоя кожа в моих глазах кажется ярче, чем лунный свет. – Мне нравится то, что если я когда-нибудь исчезну, ты будешь единственным, кому не всё равно. – Нет, – резко говорит Сехун, и сердце Чонина останавливается на секунду, пока его руку не поднимают, чтобы провести по губам, шепчущим «мы исчезнем вместе». Как гармонический шум в ушах, это всё было тем, чего всегда хотел Чонин. Как тень, растягивающаяся по белому линолеуму, это может быть тем, чего всегда так желал Сехун. Они всё таки не так сильно отличаются друг от друга. {удалить.}