amir, nikos vertis — si on n’aime qu’une fois.mp3
Арсений спит, разворошив одеяло по всей постели и обняв обе подушки, и Руслан решает не будить его: домик им освобождать только в два, поэтому времени еще много, и нет никакой необходимости торопиться. Обычно Арс жаворонок, который может подорваться даже раньше Руслана — с учетом того, что армия приучила того вставать ни свет, ни заря, это своего рода достижение; видимо, последние дни здорово его вымотали, думает Руслан и на мгновение прижимается губами к бледному, усыпанному родинками плечу, прежде чем уйти в душ. Утренний ритуал слегка приводит в порядок: Руслан всегда сначала идет в душ, потом выкуривает сигарету, пока варит кофе, и только потом уже выпивает его, проверяя рабочую почту и чаты в телеграм — и лишь после этого день может считаться начатым. Арсений обычно готовит что-то на завтрак, и тогда Руслан может составить ему компанию, но чаще они оба с утра ничего не едят, обходясь кофе и сигаретами — и совсем изредка сексом, если у кого-то игривое настроение. Сейчас же все иначе — Руслан кто угодно, но не дурак и не слепой, и поэтому он видит, что с Арсением происходит что-то; замечает то несвойственную ему отстраненность, то наоборот слишком активное горение, словно он старается заполнить собой все мыслимое и немыслимое эфирное пространство в попытке от чего-то отвлечься. Руслан прекрасно знает, что это такое, потому что знаком с Арсением не первый день и не первый год — и он видит. Арсения гложет что-то, и вряд ли это вопросы с ролью или какие-то проблемы в театре: во-первых, они об этом уже говорили, а во-вторых, Руслан просто на подсознательном уровне чувствует, что это состояние связано с чем-то другим, во что Арс не слишком хочет его посвящать, умело пропуская мимо ушей ненавязчивые вопросы. Можно было бы подумать, что Арсений просто случайно не замечает их или ненароком перескакивает с темы на тему, но Белый давно прекрасно изучил эту манеру — Арсений настолько дотошный и внимательный, что слышит каждое слово, но реагирует только на то, на что ему в этот момент нужно. Руслан уважает его право не говорить о чем-то, потому что у него тоже такое бывает, и как-то так повелось, что их личные границы сохранились с самого начала; к ним вряд ли применимо понятие быть в курсе абсолютно всех дел друг друга — поэтому если Арсений захочет, то он расскажет, в ином случае никто никого насиловать участием не будет. И Руслан считает, что это правильно, а если Руслан считает что-то правильным, переубедить его в этом не сможет никто. Но он видит, что с Арсением происходит что-то, и это не добавляет ему хорошего настроения. Едва он возвращается в спальню с кофе, как звонит телефон: он на беззвучном режиме, потому что Руслан всех предупредил, что у него выходной, но на экране видно, что это Воля, а тот просто так в такое время звонить не будет. Паша, конечно, тот еще пидорас (о чем Белый не раз говорил ему, уже будучи операционным директором), но выходные обычно уважает, чтобы все остальные уважали его. — Ну что такое, Паш? — Руслан выходит снова на кухню и аккуратно прикрывает за собой дверь, чтобы не разбудить Арсения. — Только не говори, что кто-то обосрался, иначе зачем еще ты можешь звонить в мой выходной. — Пока не обосрался, но обосрется, если не вмешаться. Чуйка не подводит Руслана и здесь: Паша говорит, не прерываясь, минут десять, и с каждой минутой лицо Белого мрачнеет, потому что он уже примерно представляет последующий сценарий. Ситуация складывается неприятная, и Руслану не нужно никакое экспертное мнение, чтобы понять, чем им всем это грозит, а еще кто с этим всем будет разбираться — как всегда самый бездетный, самый бессемейный, самый независимый и самый свободный. Это же вечная тема. Паша говорит, что это срочно, что это неотложно, и он на новый год просто не может а) оставить семью; б) оставить офис тоже; Паша говорит без перерывов, и Руслан не может вставить ни слова — но скорее даже не пытается, потому что понимает, что это бесполезно. Лететь нужно будет в Красноярск на четыре или пять дней, вылетать двадцать девятого, чтобы успеть к закрытию финансового года — тридцать первого рабочий будний день. И Руслан бы взбрыкнул и встал в позу, если бы не понимал, что если ситуация не решится, это ударит и по нему самому в том числе, а в таких случаях он предпочитает делать все сам. Паша говорит ему взять с собой Абрамова, но это опционально — если тот согласится; Руслан фыркает, зная, что Ваня с ним и в огонь, и в воду, если ему выпишут премию, и вопрос только в том, насколько он там необходим. Когда дело касается его самого, Руслан и доверяет только самому себе. — Я тебя услышал, все, пока, — бросает Руслан, прерывая Волю на полуслове. — Не порть мне хотя бы этот выходной. С этой фразой он возвращается в спальню, замечая, что Арсений уже проснулся: он сидит в одеялах и подушках, растрепанный и сонный, и его вдруг ужасно хочется поцеловать — Руслан, в целом, не особо романтичен по жизни, и если такие порывы посещают его, он предпочитает сделать, потому что потом уже не дождешься. Он упирается рукой в измятую постель, игнорируя вопросительный взгляд, и тянется поцеловать Арсения в губы, но тот в самый последний момент чуть отворачивается, выныривая к прикроватному столику за телефоном. — Я зубы еще не чистил, — говорит, не глядя в глаза, и Руслан только приподнимает брови; когда это вдруг стало проблемой. — Что там опять произошло? Я слышал, ты говорил с Пашей. Руслан отвечает не сразу, наблюдая, как Арсений углубляется в телефон, и тут уже не совсем понятно: то ли он услышал все и успел расстроиться, то ли ему в принципе параллельно, что ответит Белый. Руслан скидывает это поведение на показушность, потому что Арсений любит иногда сыграть обиженку, когда считает, что ему уделяют мало внимания, а Руслан даже не спорит, что в последнее время он работает столько, что вместе они стали проводить совсем мало времени. С другой стороны, он ведь делает это не только для себя, и они обсуждали это тысячу раз; и тысячу и один раз Руслан объяснял, что тот факт, что он на первое место ставит работу, не значит, что Арсений для него менее важен — просто работа дает ему возможность быть спокойным за их комфортную жизнь, ибо он не верит, что с милым рай даже в шалаше. Эту хуйню придумали нищие романтики, а Руслан по жизни имеет романтику только в виде слова на тюбике со смазкой. — Мне придется уехать на новый год, — без экивоков говорит Руслан, чиркая зажигалкой; они как всегда взяли один из нескольких домиков, где разрешено курить. — В Красноярск, это не терпит, потому что иначе мы можем крупно обосраться. Настолько крупно, что на неустойку будем скидываться из своего кармана. Арсений на мгновение поднимает взгляд от телефона, но Руслан не успевает ничего прочитать в нем, потому что тот тут же опускает глаза, начиная с заметной агрессией щелкать пальцами по клавиатуре. Белый закуривает, затягивается глубоко и выжидает хоть какой-то реакции, но Арс только бросает тихое «ок» и не выказывает никакого желания продолжать диалог. Руслан вздыхает и проводит рукой по лицу, оглаживая бороду — надо бы побриться, снова весь оброс. — Арс, — зовет он, протягивая руку, чтобы мягко поднять его лицо за подбородок. Арсений не вырывается, но смотрит волком, и Руслан понимает, что во всем этом мало веселого, и Арсений имеет полное право на этот взгляд. — Я все знаю, прости, но это не зависит от меня. Тебе есть с кем остаться на новый год? — А что тогда вообще от тебя зависит? — Арсений отворачивается и тянется за шортами, одеваясь и на Руслана не глядя. — Найду, с кем остаться, не маленький уже. Езжай, раз это так серьезно. Арсений уходит в душ, и Руслан остается в тишине, прерываемой только шумом воды за закрытой дверью; сигарета тлеет в пальцах, и пепел с нее падает на паркет, оставляя крохотное темное пятнышко. Руслан на это пятнышко смотрит, и оно вроде на полу, а вроде и где-то внутри у него, маленькое и обгоревшее — и если не заскоблить и не залачить, то оно расползется, как клякса, и это ему совершенно не нужно. Руслан привык, чтобы все было идеально — он не терпит даже того, если дома что-то сломалось и не работает, так что говорить о других вещах; не прикрученная мыльница в ванной, перегоревшая лампочка на вытяжке, зависающий ноутбук, слишком шумная стиралка и дурацкое черное пятнышко на паркете и где-то внутри. Внутри, и ладно бы — паркета. Руслан слушает шум воды в душе и механическими движениями собирает в сумку их вещи — их немного, потому что они здесь недолго; пара футболок, блок сигарет, белье, документы, зарядки для электроники и смазка, которую они даже не открыли. Руслан шуршит краешком мембраны, которой обтянута крышка тюбика, и закидывает его на дно сумки, как ему хотелось бы закинуть туда свои мысли и все кирпичи, которые валом, как со стройки, навалились ему на сердце. Они даже не сговариваются, решая не продлевать аренду дома, и до Москвы едут в молчании, и Арсений только пару раз подает голос, когда просится в туалет на заправке или достать зарядку для наушников, и Руслан не прерывает этого молчания тоже — только уже у подъезда ловит Арса за руку, заставляя обернуться и посмотреть на себя, и говорит спокойно: — Я тоже не железный, Арс. Просто чтобы ты помнил.***
Арсений не заходит вслед за ним в подъезд, оставаясь на улице, и Руслан не зовет его тоже, только с полсекунды придерживая дверь и отпуская, когда понимает, что Арс не идет. Арсений смотрит в мелкую крапинку серой подъездной двери и закуривает, пытаясь вместе с дымом проглотить мерзкий комок, словно он съел жабросли — хотя зачем, непонятно. Разве чтобы не утонуть в говне собственных мыслей. Антон пишет ему, что будет ждать в гриль-баре недалеко от театра часов в десять, когда они закончат там все дела, и Арсений соглашается, и в голове его всего лишь две связные мысли: у него сегодня и завтра все еще отгул, а Руслан снова не видит в своей жизни ничего, кроме бесценной работы. Арс набирает короткое «да, хорошо, я приеду» и не отправляет целую минуту, держа палец на синей галочке отправки. Он курит одну, потом вторую, и золотистые «мальборо» еще никогда не казались ему такими горькими: он достает из кармана пачку, смотрит на красную этикетку и усмехается, думая о том, что Руслан в его жизни везде, а он в жизни Руслана, видимо, только эпизодически. Арсений отправляет сообщение и поднимается в квартиру, потому что надо разобрать сумку, загрузить стиральную машину и поставить на зарядку все девайсы. Руслан уже сидит за ноутбуком на кухне, и Арсений даже не сомневается, что он покупает билеты в Красноярск — прекрасная перспектива на праздники морозить жопу, фыркает он, проходя за плечом Белого и заталкивая в машинку белье; наверняка он сейчас соберется и поедет в офис, а Арс к вечеру уедет в гриль-бар, и он не хочет думать, почему Антон выбрал именно это место. Не хочет думать, что существует человек, который рассматривает его сториз так внимательно, что в видео с мангалом усматривает крохотную надпись, что «грилюха у модерна отдыхает»; не хочет думать, что существует человек, который просматривает в актуальном скрины его любимых песен и делает в спотифае плейлист с похожим, чтобы было что послушать на ночь. И ссылку скидывает. Арсений не хочет думать, что бывает что-то вот настолько близкое и теплое, потому что одна только мысль о существовании такого человека теперь каждый раз будет ставить под сомнение его возвращение домой после работы — в место, которое он считает своим домом уже семь лет, но в котором его теперь, видимо, не очень и ждут. А дома кто-то должен ждать, иначе это не дом — это просто помещение, где можно переночевать и иногда с оттяжечкой отдохнуть с друзьями, да так, чтобы уснуть ровным слоем на полу. Это не дом. Руслан действительно собирается на работу, и Арсений наблюдает за ним, прислонившись плечом к дверному косяку в ожидании, пока в микроволновке разогреется замороженная пицца; видит и истончившуюся, словно бумажную кожу, и залегшие в уголках глаз и губ морщинки, и щетину снова непослушную — и полупрозрачные тени под глазами от недосыпа. И эти детали заставляют внутри что-то пошевелиться, натянуться струной, и Арсений чувствует это так явно, что на мгновение проводит рукой по шее, сжимая на ней пальцы — и ощущение натянутости ослабевает. — Я в театр вечером, — говорит Арсений, пока Руслан закидывает в карманы куртки все, лишь бы не таскать с собой никакие сумки и барсетки. Белый кивает только, уже обуваясь на выходе, и Арсений зачем-то идет вслед за ним, хотя микроволновка уже второй раз сигнализирует о том, что пицца готова, сударь; Арсений идет за Русланом и гипнотизирует взглядом спину, обтянутую кожаной курткой — видимо, раз у Руслана продолжается выходной, можно не расчехлять костюмы и пальто. Арсений слышит сигнал микроволновки и двойное оповещение из телеграма и думает, что это, наверное, Антон пишет — и становится вдруг так тоскливо, что он упирается лбом между лопаток Руслана и повторяет негромко: — Я в театр вечером, — и словно просит «не отпускай, скажи нет, запрети, вели не ходить»; и понимает, что вопреки характеру и непокорности именно сейчас послушался бы, но Руслан только еще раз кивает. Оборачивается и коротко касается губами щеки Арсения, прежде чем забрать с комода при входе очередную папку документов и выйти в подъезд. — Я понял, кошка. Иди.***
Антон едва дорабатывает смену, потому что желание увидеть Арсения поскорее мечется вместе с пульсом, и он словно спешит на первое свидание, а потому даже огрызается на Позова, который просит помочь ему в костюмерной — мол, я вам тут в носильщики не нанимался. Дима только смотрит на него удивленно, потому что обычно Шастун все-таки приветливый, а тут шипит, как змея, и весь дергается, будто его кукловод тянет за ниточки. Антон одергивает себя и заставляет успокоиться, все-таки помогая Диме и второпях заталкивая платья в коробки так, что лучше было обойтись без этой помощи вообще. Он скомканно извиняется, что ему срочно нужно бежать, забирает из гардероба пуховик и выскакивает на улицу, чтобы успеть еще покурить перед встречей — в гриль-бар ему заранее идти не надо, потому что он уже все заказал и даже оплатил, чтобы они не ждали еду тысячу лет, потому что там всегда тьма народу. Особенно вечером. Он до последнего не верит, что Арсений действительно приедет, потому что точит этот червячок сомнения: конечно, Антон не может не чувствовать, как между ними искрит, но он все равно всегда держит в голове существование Руслана, хотя очень хотел бы его из памяти стереть, как ластиком стирают карандаш. А написано-то не карандашом, а ручкой, да еще и жирненько так, что остается только брать синюю часть дешевого ластика и тереть до дырки — да только вот дырка все равно напоминает о том, что там было. Поэтому Антон до последнего не верит, что Арсений к нему придет, потому что он все-таки — все-таки, сука — несвободен; эта мысль бьет, как в набат, и от нее в голове все звенит, но Антон раз за разом повторяет себе — будь, что будет, потому что не бывает просто так, чтобы люди приходились друг другу настолько впору случайно. Антон вспоминает их редкие совместные моменты и чувствует, что у него внутри, где-то в районе живота, сжимается все от желания оказаться ближе, чем это есть сейчас: ближе, чем короткие прикосновения, объятия или даже поцелуи. Ближе, чем запах парфюма и кожи и ближе, чем одежда; это желание скребет и зудит настолько ощутимо, что Антон не может думать ни о чем, кроме него, и стоит мысли отвлечься на что-то постороннее, как ее бумерангом возвращает к Арсению. И к этой близости — пока только гипотетической, но оттого только ярче желанной. В ожидании Арсения Антон стоит во дворе дома, на первом этаже которого находится бар, и выкуривает одну за другой несколько сигарет, то и дело пролистывая диалоги в телеграме и ленту инсты; Арсений везде вне сети, не выкладывает никаких историй и фото, и это немного напрягает — последнее, что видел Шаст, это фотографию у камина. И он не хочет думать, что было дальше — в этом домике на природе, где есть камин, виден край большой застеленной белоснежным постельным бельем кровати, много подушек и мужчина, с которым Арс живет уже семь лет. Антон не может просто так выбросить это из головы, и покажите того, кто смог бы, когда перед глазами постоянно стоит это дерьмовое дорогое полупальто, явно недешевый кожаный браслет на запястье (а Антон шарит в цацках, потому что сам их любит) и тщательно выбритый по скуле край бороды. Арсений несвободен, но Антон не верит, что они встретились просто так, и поэтому упрямо ждет — до последнего не верит, но ждет, и на середине третьей сигареты вздрагивает от прикосновения к плечу сзади, резко оборачиваясь и выдыхая, потому что глаза у Арсения подсвечиваются даже в темноте. И это — красиво. Много чего некрасиво, но это — красиво, и Антон снова плюет на все. Он сгребает Арсения в объятия, пользуясь тем, что во дворе никого нет, и ощущает, что скучал эти несколько дней: скучал именно по возможности видеть вживую и иметь возможность прикоснуться, потому что они все равно общались почти все время. И в телеграме, и в инсте, и стоило Арсению пропасть хотя бы на полчаса, как Антон старательно начинал запихивать поглубже мысли о том, что в этот момент у них может происходить с Русланом. У этих мыслей даже вкус есть, и он поганый, как слегка подгнившая соленая скумбрия, и Антон чувствует его на языке, потому что однажды такой он отравился. — Привет, — выдыхает он, зарываясь носом в воротник чужого пальто в попытке добраться до шеи и вдохнуть запах. — Я тебя ждал. — Прости, пробки же, — Арсений в его руках затихает на мгновение, а потом мягко выпутывается, чтобы заглянуть в лицо и неуверенно потянуться за поцелуем, который выходит неожиданно долгим; Антон с готовностью отвечает ему, запуская пальцы в волосы на затылке, чтобы прижать к себе ближе, и жалеет, когда приходится оторваться. — Я думал об этом все это время. Антон хмыкает, запечатлевая короткий поцелуй на уже влажных губах Арсения, и смотрит, склонив голову — любуется, даже этого не скрывая. — Я тоже, Арс. Ты на машине? — Да, — Арсений шарит по карманам, звенит ключами и какими-то мелкими монетками; и это в век карт и телефонов. — Постой, я покурю и зайдем. Антон следит за каждым движением Арсения, вспоминая почему-то их первую встречу и то, как врезался в него со всей скорости — вернее, в его огромный букет тюльпанов, который он нес перед собой; сейчас это кажется забавным, а тогда было стыдно, что в первый же рабочий день он показал себя, как вандаленок и это в театре, где родители по малолетству учили его, что в его стенах даже чихать нужно в платочек, как феечка. Феечки это уже, конечно, больше его собственная больная фантазия, потому что ему всегда казалось, что в платочек чихают только феечки. Антон вспоминает этот момент и мысленно ставит себе галочку не забыть об этом после гриль-бара. — Сколько у тебя времени? — Будто им по пятнадцать, и они сбежали от родителей на первое свидание на трубах за школой. — Часов до одиннадцати точно, — отвечает Арсений, глянув на умные яблочные часы на запястье; Антон еле давит в себе желание поймать его руку и прижаться к ней губами. — Хорошо. В этом гриль-баре готовят неплохо, Антон специально полчаса по всем сайтам выискивал разные отзывы, помня о том, что Арсений в еде достаточно капризный, и заказывал заранее все максимально классическое и проверенное; он старается не думать о том, с каким аппетитом на одном из видео Арсений откусывал кусок от сочного стейка, который приготовил Руслан — и Шаст рад бы сделать то же самое, но на совместных шашлыках он всегда тот, который «бля, побрызгай водой на угли, да сука, не так много, отойди вообще», потому что с шашлыком у него по жизни складывается не очень. Антон его может только есть. Они сидят там добрых часа полтора за неприметным угловым столиком, разговаривая обо всем на свете, и Антон незаметно под столиком касается пальцами колена Арсения, и тот опускает в тарелку взгляд; на нем темные джинсы с прорезями на коленях, и в них удобно забираться пальцами, чувствуя уже согревшуюся в помещении кожу — рельеф худой коленной чашечки и мягкие редкие волоски. Арсений не отталкивает его, и если бы не общественное место, Антон сжал бы пальцы на упругом бедре и скользнул выше — но тут уже есть все шансы не остановиться. — Антон, слушай, — Арсений вдруг кладет вилку и нож, и они звенят неожиданно оглушительно; Шастун вскидывает взгляд, чувствуя этот тон, словно Арс долго думал, прежде чем вообще открыть рот. — Слушай, что ты вообще планировал делать на новый год? Антон теряется, потому что уж точно не ждал такого вопроса, и вспоминает, что они как всегда, конечно, вместе с Макаром собирают всех; у них большая компания из тех, которые кутят до самого утра, запускают дешевые салюты во дворе и пьют шампанское с плохо сгоревшими бумажками, на которых в лучшем случае писали желания, а в худшем — рисовали маленькие хуи. Этот год по планам ничем не отличается от предыдущих, только пора уже искать съемную квартиру, потому что в свою никто такую толпу пускать не хочет; Арсений же все ждет ответа, так больше и не прикасаясь к еде, и Антон все еще выглядит растерянным. — Ну, с друзьями, как всегда, — на автомате отвечает он и тут же спохватывается, замечая, как Арсений отводит разочарованный взгляд. — А в чем дело, Арс? — Ни в чем, — Арсений пожимает плечами, но видно, что он то ли расстроен, то ли сильно чем-то загружен. — Просто спрашиваю. Руслан уезжает в командировку, поэтому я думаю, чем заняться. Не хочется в одиночку сидеть дома в новогоднюю ночь. Антон еще больше теряется, потому что как это: во-первых, что за командировки такие новогодние, а во-вторых, как можно было согласиться и оставить Арсения одного? Впрочем, Шаст тут же отметает эти мысли, потому что ему похуй, что происходит у Руслана на работе и в голове — в особенности, если это играет ему на руку. — Если хочешь, ты можешь с нами, — начинает Антон и, едва заметив, как меняется лицо Арсения, чуть ли не хлопает себя ладонью по лбу, потому что как можно быть таким придурком. — Мы можем отпраздновать вдвоем, Арс. Думаю, ребята и без меня найдут, чем заняться. И Арсений смотрит на него все еще немного неуверенно, но теперь все-таки улыбается, и Антон ругает себя за то, что не сразу понял вопрос: вряд ли Арс горит желанием проводить новый год в большой незнакомой компании, где никто, к тому же, не отличается ни чувством такта, ни умеренностью в поведении (и распитии алкоголя тоже). Новые компании вообще всегда неуютно даже с точки зрения Антона, который в силу возраста и своего окружения обычно только в таких и зависает — он-то привык, но вряд ли то же можно сказать об Арсении. Когда тебе двадцать пять, ты все еще, может, и хочешь новый год с фонтанами шампанского и фейерверками во дворе, но потом это становится уже и не так интересно. Арсению весной будет тридцать шесть, и Антон никогда не думал, что однажды будет сидеть вот так напротив тридцатипятилетнего мужчины и не сможет оторвать от него взгляда. В этой ситуации странно все от первого до последнего слова, но у Антона нет ни сил, ни желания снова обдумывать все это и обсасывать каждую такую мысль — и он в очередной раз плюет и в очередной раз скользит под столом ладонью по колену Арсения, чтобы поймать его короткий взгляд из-под ресниц. — Тогда у меня или у тебя? — Спрашивает Антон, думая, что скажет Макару, чтобы избежать празднования с их обычной компанией; в конце концов, всегда можно придумать банальное оправдание болезнью или «ну я там с родителями, короче», невнятно сожрать конец фразы и притвориться, что связь барахлит. Арсений медлит с ответом, скользя взглядом по обстановке бара, и Антон вдруг понимает, почему — потому что вопрос получился гораздо более трудным, чем просто о месте празднования нового года, и Шасту почему-то становится нервно, когда он напряженно вглядывается в лицо Арсения, а тот все молчит, гоняя вилкой по тарелке последний кусочек мяса от стейка. И стейк был небольшой, и Арсений все равно его съел еле-еле, хотя готовят тут действительно достойно. — Давай у тебя, — наконец говорит Арсений, поднимая взгляд, и Антон спешит улыбнуться, кивая и делая вид, что все абсолютно в порядке; и оно действительно в порядке, просто внутри на секунду колет пониманием, что Арсений не хочет впускать его в свой дом, и на это будет очень глупо обижаться. Глупо и безосновательно, потому что это — очевидно — не только его дом. Антон на это обижаться не будет, потому что он уже не маленький мальчик. Арсений предлагает подвезти его, потому что уже почти одиннадцать, и пробок не будет, и Антон соглашается, потому что это еще одна возможность подольше побыть вместе — только быстро лезет в 2ГИС и просит проехать по соседней улице, и Арс смотрит на него вопросительно, но не спорит, заворачивая туда, куда надо. За рулем он смотрится так, что хочется наделать этих банальных фотографий для Пинтереста, которые с пассажирского сидения в профиль — и назвать как-нибудь в стиле «man aesthetics». И Антон не может отделаться только от одного ощущения: наверное, Арсений, образ которого он уже отчасти выстроил в своей голове, никогда бы не выбрал себе такую машину. Вроде и элегантную, но очень практичную, простую и неприметную от первой до последней детали; от решетки радиатора и до обивки салона, от дизайна приборной панели до запаха освежителя — здесь все такое не его, что Антон не может и здесь перестать видеть Руслана. А может, вопрос только в том, что он выстроил образ, но и об этом тоже думать не хочется, потому что затратно это — думать. Это всегда стресс, потому что иногда можно прийти к каким-то выводам. Антон просит остановить у обочины и постоять буквально пару минут: он заранее подсмотрел в 2ГИС круглосуточный цветочный, и надо успеть желательно до того времени, пока Арсений не получит из-за этой глупой выходки штраф. Антон торопливо просит дать ему тюльпанов, и в магазине оказываются только желтые, и он взмахивает рукой: — Да давайте, только побыстрее, и ленточкой перевяжите просто, — Шаст суетливо роется по карманам, собирая наличку, и вываливает все на прилавок. — Вот на сколько тут хватит, столько и дайте. Флорист выбирает тюльпаны, а Антон едва ли не каждую секунду ее подгоняет, то и дело оглядываясь на улицу, потому что Арсений припарковался в неположенном месте; не то чтобы Шастун боится, что Арс может уехать, но было бы неловко получить штраф в романтичный момент приобретения цветов. Тюльпанчики выглядят неплохо для зимы, и желтые бутоны закрыты плотно — наверное, каждый из них будет напоминать солнце, когда раскроется, и Антону нравится думать об этом; ленточку флорист тоже подбирает в тон, и Антон, даже не взяв сдачи (ладно, там было рублей тридцать), вылетает на улицу, тут же садясь в машину и протягивая цветы Арсу. — Антон, — Арсений теряется так, и Антон любуется этой открытой растерянностью; есть в ней какая-то честность и очарование. — Они такие… Ну, как солнышки. Спасибо. Арсений тянется и прижимается губами к его щеке, и Антон думает о том, что они даже описывают эти цветы одинаково; солнышки же, разве может быть иначе — и разве могут случайные люди даже думать настолько похоже? О том, что это банальность, и что так подумать мог кто угодно, Антон тоже старается не думать. Так проще. Они едут до дома Антона долго, хотя расстояние не то чтобы большое, просто Арсений не торопится, пусть время уже перевалило за одиннадцать давно; и снова так хорошо и спокойно, как будто они в ночном такси после ресторана, только теперь у них нет пластиковой бутылочки с вином, и они оба трезвые, а на заднем сидении лежат желтые тюльпаны, на которые Арсений оглядывается на светофоре. У подъезда они целуются долго, и Арсений выдыхает в губы Антона жарко и почти несдержанно — приходится с силой закрыть глаза, чтобы подавить желание скользнуть рукой по талии ниже; Антон еще с целую минуту не может заставить себя выйти из машины, просто прижимаясь лбом ко лбу Арсения и ловя теплое дыхание с влажных губ. Антону сейчас помогает уйти только одно: совсем скоро новый год, который — теперь он уверен в этом точно — они смогут провести вместе.***
Арсений подъезжает к парковке и глушит двигатель, сползая вниз по сидению и закрывая глаза; губы горят от поцелуев, и он даже не смотрит в зеркало, потому что и без того понимает, как теперь выглядит. В голове вроде и много всего, а вроде и кристальная пустота — хотелось бы думать, что чистота, но это сейчас непозволительная для него роскошь. Уже почти час ночи, и он говорил Руслану, что будет дома примерно в одиннадцать, потому что странно предполагать, что даже после самого позднего спектакля можно делать что-то в театре до такого часа. Арс прекрасно понимает, как глупо будет выглядеть эта ситуация, и остается только надеяться, что Руслан сам еще на работе: в конце концов, не раз бывали случаи, когда в случаях форс-мажора Белый в прямом смысле слова на работе ночевал и возвращался только вечером следующего дня. Цветы на заднем сидении обжигают и взгляд, и совесть — Арсений берет их в руки, вдыхая едва уловимый запах, гладит еще пока нераскрывшиеся желтые бутоны; ему жалко оставлять их, но он понимает, что не может принести их домой, потому что это неправильно. И смеется даже вдруг, и смех этот хриплый и какой-то истерический, потому что — А что тут вообще правильно? Арсений выходит из машины и забирает с собой цветы, чтобы оставить их где-нибудь в таком месте, где их заметят и заберут домой — и безуспешно пытается избавиться от ощущения, будто выбрасывает котенка на произвол судьбы, и это что-то такое из детства; он принес котенка с улицы, но родители запрещали ему иметь домашнее животное, и потому заставили вынести обратно. Сейчас Арсений чувствует что-то отдаленно похожее: оставляя тюльпаны на одной из скамеек на детской площадке, он снова гладит небольшие бутончики и закуривает, прежде чем зайти домой. И уже на входе в подъезд он чувствует вибрацию в кармане пальто и думает, что только одно пизданутое существо может позвонить в такой час — с Антоном они только что расстались, Руслан нормальный мужик, а вот у Андрея Бебуришвили всегда были странные биологические ритмы. — Арс, Арс, — Бебур сначала звонит, а потом спрашивает; у него на фоне музыка, и он явно снова в каком-то клубе. — Не спишь? — Даже если, — Арсений заходит в лифт, давит на нужную кнопку. — Что такое? Давай быстрее выкладывай, час ночи на дворе. — Да я вот вспомнил только сейчас, — Бебур орет так, что явно пытается перекричать музыку на фоне. — Руслан же вроде уезжает на новый год, может, приедешь к нам, потусим с нашими, крутецки будет! Все будут, стор весь, короче, огонь. А? Арсений только отодвигает трубку подальше от уха, потому что звуки музыки и вопли Бебура здорово бьют по барабанным перепонкам; стоило бы за годы знакомства привыкнуть к таким выходкам, но они всегда как в первый раз. Андрей Бебуришвили умеет удивлять. — Нет, Бебур, спасибо, — отвечает он, уже стоя перед дверью в квартиру и доставая ключи. — Я уже нашел, с кем буду праздновать. Дверь открывается с первого оборота — Руслан уже дома.