***
Из дома Руслан уезжает с неожиданно (даже для него самого) тяжелым ощущением, хотя объективных причин для этого нет. Он прекрасно знает, что Арсений до сих пор не привык к таким резким сменам планов, но они все не раз обговорили, и Арс успокоился — по этому поводу вроде не стоит переживать, но у Белого стойкое ощущение, что что-то происходит. Другое дело, что он не может сформулировать это ощущение ни себе, ни Абрамову, который то и дело поглядывает на него сбоку, и иногда делает это так усиленно, что рискует пропустить поворот. — Русичка, Руся Викторович, — Ваня прекрасно знает тот единственно безошибочно работающий метод вырвать Руслана из задумчивости и обратить на себя его внимание. — Бля, щас пиздану, — Руслан поднимает глаза от телефона и кривится. Пару раз (поначалу, конечно), Абрамов за такие фокусы отхватывал даже физически, когда Белый был достаточно не проработан, чтобы отвешивать подзатыльники. Теперь ограничивается словесными угрозами. — Чего тебе? — Там совсем жопа? Ты из телефона не вылезаешь, — Абрамов кивает на разрывающийся уведомлениями смартфон в его руках. — Может, мне тоже нужно было поехать? — Нет, я справлюсь, — отвечает Руслан и открывает окно, чтобы закурить; шарит в кармане и закуривает не глядя, только после второй затяжки понимая, что вкус странный — смотрит на пачку и видит, что взял голд. Придется теперь искать табачку в аэропорте. — Но мне нужно, чтобы ты был на связи. Я оставил тебе доступ в офис, так что будь готов в любое время, может, туда придется ехать в праздники. Не смотри так, это меньшее из зол, я вообще буду морозить жопу за Уралом. Думаешь, я этого хочу? — Да нет, конечно. Я буду на стреме. Они встают в пробку на Шереметьевском и погружаются в молчание, и Руслан благодарен Ване за то, что он знает, где нужно помолчать — в обычное время этот пулемет просто не затыкается, выстреливая со скоростью четыре сотни слов в минуту. Времени до вылета достаточно, потому что они выехали заранее, и за это Руслан не волнуется — в конце концов, перелет внутренний, и приезжать сильно заранее не нужно. Он думает, что почему-то не предложил Арсению полететь вместе, а Арс и сам про это не заикнулся, хотя когда у Белого начались по роду должности такие командировки, они первое время летали вместе; билеты никогда не были особой проблемой, даже с учетом того, что компания всегда оплачивает все только ему — и Руслану ничего не стоило купить Арсению билет на свои деньги, если у того было желание и время. И желание было почти всегда, в отличие от времени, но если удавалось сорваться из театра — они летали вместе, и это считалось за условный отпуск; да, с работой, да, с мероприятиями и всем таким, но Арсений всегда умел прекрасно провести время в новом городе самостоятельно, даже если Руслан был занят. Потом эти поездки как-то затухли, у Арсения стало больше репетиций и благотворительных проектов, и они почти перестали летать в командировки Руслана вместе. И сейчас об этом не заикнулся никто из них, и все бы ничего, бывает, да только возможность была — и это осознание скребется внутри противной лапой. Остаток пути до аэропорта Руслан дает Ване последние инструкции перед отъездом, радуясь, что решил все-таки поехать до самолета с ним — можно и какие-то рабочие вопросы порешать, и не быть в одиночестве, что чревато никому не нужным самокопанием. С учетом того, что Руслан в целом по жизни имеет к нему склонность, происходящее с Арсением и вообще в их отношениях только добавляет поводов закопаться в это говно поглубже, и сейчас это слишком большая роскошь. Слишком большая роскошь закапываться в себя, пытаться найти проблемы и причины, потому что Руслан знает, как катастрофически сильно в такие моменты падает его КПД; сейчас он просто не может позволить себе выпасть из реальности в сомнительных попытках понять, что в его (их) жизни пошло не так. Он прекрасно помнит, как элементарно раньше не мог сосредоточиться на работе, когда в период бытового притирания у них с Арсением случались склоки — потом и Руслан стал мудрее, и склок стало меньше, но воспоминания остались. А сейчас все вроде хорошо, но у Руслана на душе тяжесть, как будто его аккуратно так прикрыли свинцовым саркофагом, и если бы он только понимал, что с этим делать; стоя на регистрации и взвешивая ручную кладь, он думает, что можно ведь прямо сейчас купить еще один билет, и пусть, что это будет выглядеть глупо и помпезно — можно же и в сорок немного побыть глупым павлином, если очень сильно хочется. И Руслан даже за телефоном тянется — настолько яркое это спонтанное желание; отрезвляет его звук наклейки, которую девушка за стойкой цепляет на его сумку, и осознание, что Арсений наверняка откажется. До посадки еще есть почти полчаса, и Руслан успевает за это время поговорить еще раз с Пашей, найти табачку и купить пару пачек сигарет, чтобы в Красноярске не отвлекаться сразу же — золотистые мальборо он, в прочем, не выбрасывает, пряча их в боковой карман сумки. В кафе заказывает эспрессо, чтобы скоротать время, отвечает на все сообщения в рабочих чатах и зависает на чате с Арсением, замечая, что того не было онлайн с самого утра, хотя обычно он из телеграма вообще не вылезает. Руслан смотрит на календарь, заходит в органайзер и кусает задумчиво губы; в итоге набирает номер цветочного магазина, где обычно делает любые доставки, которые ему нужны — и понимает, что забыл спросить, когда Арс вообще планирует быть дома. Но логично, если он празднует с театральной компанией, что уже днем первого января они все разъедутся, потому что уже со второго начинаются спектакли. — Добрый день, сделайте мне, пожалуйста, доставку на дом, — говорит Руслан, сверяясь еще раз с календарем на часах. — Да, все верно, Руслан Викторович. На вечер первого января, мой домашний адрес у вас есть… Букет тюльпанов, записка не нужна. Руслан закатывает глаза, слушая объяснения флориста, допивает кофе и смотрит на табло: ему сменили гейт, так что нужно шевелить булками, чтобы его найти. — Я понимаю, что не сезон, но раньше у вас проблем с этим не было. Мне нужен букет от тридцати штук и более, белые или розовые, можно смешать, упаковка не нужна, достаточно просто перевязать лентой. Если за пару дней у вас не найдется, дайте знать в телеграм, я найду другую доставку. — Уважаемые пассажиры, начинается посадка на рейс номер 1482 компании «Аэрофлот — Российские авиалинии» в Красноярск. Выход на посадку был изменен. Пожалуйста, проследуйте к выходу В-121. Руслан убирает телефон, смотрит в пустую чашку из-под кофе, будто в кофейной гуще что-то увидеть пытается: только там ни гущи нет, нихуя, как и никакого привычного «мягкой посадки» в сообщениях в телеграме.***
Тридцать первого в «Модерне» никогда не бывает полностью выходного, потому что до обеда нужно отыграть несколько детских спектаклей, и только потом уже можно что-то планировать; традиционно после окончания они открывают и распивают бутылку шампанского, только в этот раз Арсений отказывается, потому что он за рулем — так что просто отпивает минералки из бокала вместе со всеми, и набор фужеров снова отправляется в коробку и на склад до наступления следующего года или на крайний случай до следующей премьеры. Худрук все равно не признает ничего, кроме стекла, поэтому этот набор тут хранят, как зеницу ока — а то удовольствие нынче не из дешевых. — Шаст, я за угол отъеду, и ты подходи тогда, — говорит Арсений негромко, тронув Антона за плечо, пока тот разбирается с бутылкой; и пусть никто из труппы не знаком с Русланом лично и тем более с ним не общается, Арсений не хочет, чтобы их с Шастуном видели вместе. Антон только кивает, не задавая вопросов, и Арс ему за это благодарен — здесь вообще чем меньше вопросов, тем лучше, потому что вопросы заставляют думать, а выводы могут получиться самые неожиданные. Зависая утром в душе, Арсений ловит себя на мысли, что уделяет предстоящей ночи слишком большое внимание. На автомате выбривает все, что нужно выбрить, чтобы чувствовать себя увереннее, проверяет форму бровей и разделяет сухой щеточкой спутанные после сна ресницы; собирает в сумку уходовую косметику, чтобы с утра не выглядеть опухшей рыбой, какие-то сменные вещи, белье и зубную щетку. Подумав, закидывает туда же один из тюбиков смазки и ставит мысленную галочку — нужно заехать в аптеку за презервативами, потому что у них с Русланом дома такого нет. Об остальном — и о том, как вообще все это выглядит — Арсений старается не думать, занимая себя механическими действиями, разговорами со всеми подряд, поздравлениями в чатах, бесконечными историями в инстаграме и музыкой. Любой шум в эфире, кроме мыслей. С Русланом они перекидываются парой дежурных фраз, и Арсений знает, что тот нормально добрался, заселился в отель, и новый год будет праздновать на каком-то корпоративном мероприятии; фоном понимает, что забыл купить подарок, но до четвертого числа еще точно успеет, потому что сейчас уже не до подарков. Арс, если честно, надеется, что и у Антона не возникло идеи дарить подарок, потому что у него самого, как говорится, лучший подарочек — это я. В особенности, судя по тому, как он враскоряку брился полчаса, залив водой всю ванную комнату. По пути к Антону Арс предлагает зарулить в магазин и в дополнение ко всему уже купленному берет две бутылки мальбека, который они обычно берут с Русланом, потому что это беспроигрышный вариант; Антон смотрит с удивлением, потому что они уже купили виски и джин, но опять ничего не говорит, а Арсений ничего не поясняет. На него накатывает такое волнение, что он с трудом может соображать, и это тоже что-то такое давно забытое: когда на ночь едешь к человеку в первый раз, прекрасно зная, чем все это закончится, и вы оба не против, но вся эта неловкость и почти пубертатное стеснение практически витает в воздухе. Так что две бутылки мальбека не будут лишними, если Арсений не хочет ни о чем думать. — Короче, будем смотреть Гарри Поттера, — Антон вываливается из ванной уже переодетый, и Арсений, приткнувшийся на стуле на кухне, поднимает глаза от телефона и скользит взглядом по открытым ключицам, невольно любуясь. Ему бы тоже переодеться, но он тупит, проверяя инсту, и то и дело прикидывает, а что они вообще собираются готовить. Оливье? Бля, оливье. Пока Антон гремит чем-то на кухне, подключая портативную колонку и напевая что-то под нос, Арсений переодевается в ванной в домашнюю одежду и придирчиво осматривает себя в зеркало, походя оттирая от него засохшую капельку от зубной пасты; отражением он остается доволен (еще бы, так выдрачиваться с самого утра), поэтому выходит из ванной с улыбкой, кинув взгляд на часы и выключив телефон. Уже шесть, он со всеми поздравился, так что может спокойно положить на мир хуй размером с галактику — и наконец открыть вино, чтобы пить его прямо из горла, и курить в кухонное окно. — Арс, ты дурак? — Антон смеется, наблюдая, как Арсений делает несколько больших глотков из горла и даже не морщится, хотя мальбек кислый и без закуски всегда идет не очень; но ему вдруг так хорошо и легко, что он по ощущению может выпить так и всю бутылку. — У меня вообще-то бокалы есть. — Да уймись, так вкуснее, попробуй сам, — Арсений слушает его смех, впитывает его, как впитывает всегда теплые солнечные лучи весной; тянет Антона к себе и целует в губы своими, винными, и поцелуй этот тоже выходит винный, кисловатый и терпкий. Совсем не новогодний, а скорее пляжно-морской, будто они познакомились в отеле где-нибудь на Крите, на ужине стащили бутылку вина из ресторана олл-инклюзив и сбежали на ночной пляж целоваться под звездами и смотреть, как издалека взлетают и садятся самолеты. — Считай, что уже попробовал, — хрипло шепчет Антон, едва отрываясь от его губ, но уже не отпуская из объятий. — Эту кислятину придумал сатана. Уже начало седьмого, и у них по столу ровным слоем разложено все, что нужно для оливье, а селедка под шубой, готовая, из кулинарии, грустным розовым шмяком лежит в контейнере; от тряски в машине от шубы там осталось одно название, и хорошо, что она не рассыпалась — а в остальном похуй, потому что все равно ее потом нужно смешать, а красота вообще не главное. Уже начало седьмого, и у них обоих отключены телефоны, на телевизоре с торрента грузится весь Гарри Поттер, а еще нужно помимо оливье успеть пожарить мясо, украсить голую елку, порезать колбасу и сыр и обязательно — обязательно! — сделать бутерброды с икрой, иначе все это мероприятие за новый год считаться не будет; подумать только, у них еще столько дел, а Арсений все никак не может оторваться от сухих антоновых губ, как путник в пустыне Негев прижимался бы к трещинам в земле в попытке найти там воду. А вообще, конечно, это все глупая романтика — но такая желанная, что и колбаса в оливье, в принципе, подождет.eliad — תב 28.mp3
К одиннадцати вечера у них на телевизоре переваливает за середину «Узник Азкабана», и Гарри в очередной раз пытается вызвать Патронус, а Арсений заправляет, кривясь, оливье майонезом; ему такое нельзя, он следит за фигурой, тем более так поздно, но Антон возмущается, что со сметаной будет не то, и Арс сдается. Сдается и майонезу, и Антону — в очередной раз; в нем уже бутылка мальбека и пара глотков виски, и все, чего ему хочется — это побыть настолько любимым, чтобы все вокруг на какое-то время просто перестало существовать. Время, люди, связи, отношения. Вернуться к заводским настройкам, вдохнуть свежего воздуха, подняться над водой, чтобы потом по-китовьи упасть обратно на спину — и смотреть в медленно удаляющееся под толщей воды небо и корпуса проплывающих мимо чужих кораблей. И поэтому Арсений не сопротивляется и не говорит ничего, когда Антон обнимает его за талию и тянет к себе, скользя теплыми ладонями под футболку, не отстраняется, когда сухие губы спускаются от губ и подбородка ниже, и когда остается почти без одежды — тоже не противится, только шепчет тихо на ухо: — Скоро полночь уже, — упираясь лопатками в жесткий диван. — Плевать, — хрипло отвечает Антон, глядя прямо, и в полумраке комнаты, освещаемой только гирляндами от наспех украшенной елки, его глаза тоже кажутся темными, с редкими отражающимися огоньками. — Арсений? Обращение по имени всегда действует магически, и Арс всем существом тянется к нему, впитывая каждый звук, упирается лбом в его лоб, глядя из-под ресниц — и тут не нужно ни света, ничего, потому что так ощущения обостряются в десятки раз, и Арсений взахлеб пьет каждое из них. Захлебывается, задыхается, но пьет жадно — вместе с поцелуями, ласками, прикосновениями тела к телу так близко, что между ними, кажется, ни остается ни миллиметра. — Иди ко мне. Арсений слушается, помогая Антону стащить футболку через голову, и тянется к его бокалу с виски, оставленному на столике рядом — допивает одним глотком, не глядя и игнорируя жгучее ощущение внутри; поверх вина крепость дает в голову почти мгновенно, и для Арсения перестает существовать все, что угодно, кроме Антона, касающегося его везде. Весь мир сейчас состоит только из его прикосновений; только из его рук, губ, глаз, и прежде чем окончательно провалиться в этот мир, Арсений вспоминает мясной отдел. Антон безошибочно угадывает все чувствительные места, и ему не нужно говорить, подсказывать и показывать: местечко за ухом, ребра, под пупком, под коленом, щиколотки, ягодицы — он целует, покусывает и сжимает ровно так, как нужно, и Арсений, не скованный трезвостью и разумом, отвечает отзывчиво словами, стонами и зовом. Тихо, по имени, уже громче — тоже по имени, и эта неожиданная для него самого честность привязывает покрепче времени. Арсений отдает Антону всю инициативу, не требуя для себя ничего, потому что сейчас быть любимым важнее, чем любить, и неважно, сколько это продлится, неважно, встретят они новый год с шампанским у телевизора или друг в друге, неважно, что будет завтра — или уже сегодня? Они не следят за временем, хотя уже почти полночь, потому что, как поговаривают, счастливые часов не замечают, потому что для всего остального есть авиарежим на телефоне. — Шаст, там в сумке, — хрипло шепчет Арсений, зарываясь пальцами в волосы Антона и чуть оттягивая их; прижимается бедрами ближе, плотнее скользя влажным от естественной смазки и слюны членом по его животу. — Резинки и смазка. Арсений решает все за них обоих, а может, и вовсе не он, потому что Шаст только кивает, проводя носом по влажной шее и чувствительно ее прикусывая — наверняка останется след, но это неважно. — У меня все есть. Когда Антон готовит его, Арсений впервые за долгое время ощущает дискомфорт, невольно вспоминая о том, как давно у него не было проникновения — или дело не в этом; Шаст, заметив, что Арсений кусает губы в попытке не издавать никаких звуков, склоняется к нему и мягко прижимается губами к скуле, нежно и успокаивающе — и Арсу вроде как становится полегче, хотя жест такой простой. — Хочешь, я… — Дай мне вина еще, — хрипло перебивает его Арсений, и Антон не противится, и они друг за другом допивают остатки из бутылки прямо так, без бокалов, и Арс снова откидывается на диван, чувствуя лопатками жесткое покрытие под тонким постельным бельем. — Мне не больно. И когда Антон аккуратно толкается бедрами, входя неглубоко, Арсений глушит стон в поцелуе, обнимая за шею так крепко, как только может, потому что в голове сплошной шум, как помехи на радио или волны в ракушке; он перестает осознавать себя в пространстве, ощущая свое тело только как часть их обоих — и поначалу есть только боль, но она значения не имеет, потому что Арсений чувствует себя там, где он сейчас должен быть. На стоп-кадре подсвечивается ночной вид Хогвартса, на кухне оглушительно громко выветривается только-только открытая кола, а на оставленном на столе телефоне в полночь загорается экран — но совсем ненадолго. Арсений уже позже встает с дивана, игнорируя одежду или хотя бы одеяло — все еще не осознавая реальность, целует полусонного Антона в губы, ощущая привкус смазки и собственного семени, и выпрямляется, чувствуя, как тело превращается в вату; бедра приятно ноют, и в голове все еще шумы-помехи, а еще ужасно хочется пить. Он упирается рукой в стену, потому что тело ведет куда-то в сторону, и на автомате берет со стола телефон, чтобы проверить — не хочется, но это привычка. 00:42. Арсений думает — с новым годом; Арсений думает — как год встретишь, так его и проведешь; Арсений думает — смешивать вино и виски всегда идея так себе, даже если пил достаточно воды. Уведомлений на телефоне много, потому что он, видимо, только подумал включить авиарежим, а в итоге просто выключил звук — уведомления и отметки в инстаграме, поздравления во всяких мессенджерах и один пропущенный видеозвонок в полночь, уведомление о котором всплывает в шторке самым последним. Рус, 42 минуты назад Арсений блокирует экран, осторожно кладет телефон обратно и наощупь в темноте коридора находит дверную ручку, заходя в ванную и закрывая за собой дверь; он упирается руками в раковину, пытаясь продышать тошноту, но выходит плохо — она поднимается все выше к горлу и встает комком, мешая дышать. Арсения выворачивает, но сквозь две закрытые двери этого не слышно.