Между строчек, или как Билли Джо Армстронг Трилли писал.

Отзывы так вдохновили автора, что он написал продолжение буквально в тот же вечер.

После пережитого кошмара Билли не хотелось абсолютно ничего. Почему он не может просто словить момент такого редкого полного единения с любимым человеком, ежесекундно отвлекаясь на эти лишние тревожные мысли? Словно жизнь специально ставила ему палки в колеса, потому что у таких людей, как он, ничего хорошего быть просто не должно. Почему он в объятиях самого дорогого человека думает о том, как ему плохо и насколько ужасно обошлась с ним судьба? А если подумать, что такого произошло? Разве не он виноват? Тогда, двадцать лет назад, с мечтательной улыбкой пожимая ладонь нового члена группы и уж точно не думая, во что все это выльется спустя столько лет. Нет, все же одно желание было. Заснуть, прямо сейчас, прямо на руках у взволнованного Фрэнка, и обязательно, чтобы он не отпускал его. Только так кошмары не посмеют вторгаться в его беспокойный сон. Тепло чужого человека всегда вселяло в Армстронга незримое ощущение защищенности. Раньше ему хватало и любимой жены, но с каждым годом это тепло истощалось, становилось искусственным, больше не грело. И дело было вовсе не в жене, что ни на йоту не разлюбила своего мужа, а в самом непутевом Армстронге. Которому в какой-то момент просто надоело себя обманывать. Ничего больше не будет прежним. Тепло Эдриенн навсегда останется не враждебным, но отталкивающим. Тепло Фрэнка навсегда останется близким, но недосягаемым. Тре подозрительно молчал, может быть, размышляя о чем-то своем, или просто не зная, с чего начать разговор. Но от этого беспокойство Армстронга только усилилось. О чем он думает настолько глубоко, что даже не замечает, как его руки непроизвольно прижимают друга ближе, настолько, что Билли могло бы показаться, что это не очень похоже на дружеский жест, если бы он прочел чуть больше фанфиков, если бы он сам оторвался от размышлений. Никто из них не спешил нарушать тишину, но даже в ней дыхание парней было едва различимо, создавая впечатление того, что в комнате на самом деле никого нет. И им обоим это кажется. Или кажется только Армстронгу, ведь именно в таком ключе размышляет он, а не барабанщик, чьи руки перестали спокойно лежать на спине Билли, возобновляя медленные поглаживания, словно их обладатель забыл, что Билли уже давно перестал дышать, как загнанный зверь, и истекать ледяным потом, дрожа осиновым листом. Армстронг позволил себе вторую маленькую слабость, уже более меньшую, чем рыдать навзрыд на груди друга, но не менее значимую, закрывая глаза, отдаваясь ощущениям, в любой момент готовый быть застуканным за этим. Простое движение подрагивающих от удовольствия век сейчас, и сложные проблемы от такой маленькой слабости потом. Просто на тот момент у него было слишком говорящее лицо. Слишком усталое, слишком спокойное, слишком умиротворенное и непозволительно влюбленное. Не такое, каким должно быть в идеале. Не такое, какое должно было быть от дружеских объятий. Но дружеское оно было лишь с одной стороны, являясь слабым лучиком надежды с другой стороны. Стороны Билли, спустя столько лет принимающего даже невинный взгляд, обращение к его персоне или банальное дружелюбное приветствие, знаком чего-то большего. - "Не отпускай"! - кричала каждая частичка души совсем запутавшегося в себе Армстронга. Что он делает? Это измена. И не такая, когда жена может застукать тебя в постели с шлюховатого вида блондинкой, с писклявым ойканьем прикрывающей свою наготу, когда ты мямлишь бессвязные слова, пытаясь выкрутиться из ситуации, но разве здесь что-то поможет? Извини, это девушка моего двоюродного брата, по линии четвероюродного прадеда, потерявшего ногу на второй мировой, которая пришла к нам забрать свою забытую впопыхах сережку? Звучит весьма бредово, как и вся его ситуация в целом. Его измена, не физическая, но настолько же, а может быть, и более подлая. От этой мысли хотелось сейчас же вырваться из рук Кула, на всем ходу убегая из студии, забив на то, что на улице сейчас кромешная ночь и безумный холод, бежать к Эдриенн, не жалея ног, напрочь забывая о существовании машины во дворе студии, чтобы сказать ей, как сильно он ее любит, как она ему важна, что он никогда в жизни не любил никого так сильно, как ее. Но вместо этого Армстронг даже не сдвинулся с места, в который раз проклиная себя за слабость, но глубоко в душе зная, что по-другому он просто не поступит. Лет пятнадцать назад, пожалуйста, но сейчас все стало слишком поздно. И Билли остается лишь затаив дыхание, ожидать, пока Фрэнк с минуты на минуту не очнется и не начнет оправдывать то, что он делал еще минуту назад. То, с какой скрытой нежностью и осторожностью он обнимал с виду хрупкое тело Армстронга. - Что это было, Би? - это были даже не слова, а шепот. Почти неразличимый шепот, едва не оглушивший Билли, обрушив на него суровую реальность. - "Сейчас все закончится", - грустно пронеслось в мыслях Билли, почти опустившего одну ногу на пол, чтобы поскорее вылезти из такого необходимого, но снова недосягаемого тепла. Но на удивление Билли, Фрэнк не спешил распускать объятия, лишь слегка ослабив их и продолжив уже чуть громче. - И часто тебя мучают кошмары? - обеспокоенно спросил Тре, вглядываясь в зеленые глаза напротив, словно прямо сейчас на них бегущей строкой будет непременно написан ответ. Армстронг был бы совсем не против этого, ведь рассказывать о своих проблемах было не в его стиле. "Впрочем, как и вздыхать по другому мужику двадцать лет подряд," - ехидно проговорила совесть, доселе принимавшая молчаливое участие в этом маленьком спектакле, но играя одну из самых важных ролей. И Армстронг обрадовался бы, однажды узнав, что она навсегда бросает свою роль, уходя на все четыре стороны, хлопая дверью на прощание и обещая, что больше никогда не появится на пороге его жизни. Но та лишь скрестила руки на груди, переведя упрекающий взгляд с одного парня на другого. От ее вечно недовольного выражения лица Билли начинало даже не мысленно подташнивать. - Бывает иногда... - с уже привычной туманностью отвечая на вопрос, зная, что Фрэнк ожидал услышать немного другое, проговорил Билли, стараясь не двигаться, как бы глупо это не выглядело, ведь сейчас потерять чужое тепло было равносильно обрушению самой заветной мечты. Что-то вроде той, где ты надеешься на ответные чувства, но менее сопливой. - Пиздит, как дышит, браво! - огрызнулась совесть, намереваясь отвесить Армстронгу подзатыльник, и желательно настолько сильный, чтобы перед его глазами заскакали пьяные звездочки, подходя ближе и присаживаясь за спину Тре, так, чтобы ее лицо непременно было видно Билли. - Заткнись, - шепнул Билли, посмотрев за спину Фрэнка, кажется, вслух, так как в следующую секунду перевел взгляд чуть правее, заметив удивленный и обиженный взгляд голубых глаз, направленный, совершенно точно, на него. - Фрэнк, я имел в виду... Прости, я не знаю, что на меня нашло, - промямлил Билли, вырываясь из рук барабанщика и задним шагом отступая к двери. Не лишенный удовольствия наблюдать, как совесть покатывается от хохота, тыча в него пальцем и крича что-то вроде того, что он молодец, просто большой молодец. 0:1 в пользу совести. Здравый смысл напомнил о своем существовании лишь усталым закатыванием чуть более зеленых глаз, чем у своего хозяина, и снова скрылся из виду, бросив укоризненный взгляд в сторону совести. - Би? Постой! Билли! - звучало настолько громко, что слышалось даже с первого этажа, даже при заведенном двигателе машины, даже по пути домой, даже в двадцати метрах от дома. Совести было настолько похуй, что Билли невольно становилось интересно. Как она может при своих обязанностях контрастировать с ними своим характером. Совесть лишь с издевательской ухмылкой копировала интонацию барабанщика, сидя на соседнем сидении. И Билли врезал бы ей, если бы была возможность убрать руки с руля. Но те держались так, словно в них был, как минимум, спасительный круг, а ноги, казалось, перенимали их настроение, во всю вдавившись в педали. "Домой, сейчас же!" - говорило все существо Армстронга, и только сердце так и осталось там, в просторной комнатке с инструментами, рядом с ним. С тем, чье имя так упорно скандировала совесть, показывая факи редким прохожим и переводя полный задора и детской радости взгляд на хозяина. Оба знали, на чьей стороне сегодня праздновала победа.