К чёрту

Фемслэш
PG-13
Завершён
4
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
12 страниц, 1 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
4 Нравится 0 Отзывы 0 В сборник Скачать

Первая и единственная

Настройки текста
Лилька – воплощение всех человеческих пороков. Ева ещё раз убедилась, что это не досужие слухи, а печальная аксиома, когда увидела знакомую за их деревенской церквушкой с сигаретой в зубах после первой в июне вечерней службы. Лилька и церковь – вещи абсолютно не совместимые. Ева раньше думала, что она, как ведьма, на порог святого места и носа не сунет: дурно станет. Но Лилька, та самая Лилька, которая водку из горла и без закуски хлестала; Лилька, красившаяся и одевавшаяся так, что местные бабки крестились, когда она проходила мимо; Лилька матерящаяся, Лилька курящая, перецеловавшаяся со всеми мальчиками Лилька, не спеша, вразвалочку заходила в церковь, молилась в церкви, и Бог, кажется, совсем ничего не имел против. - Хоть бы постыдилась! – крикнула Ева в сторону тонкой, почти прозрачной фигурки. А та не растерялась. Буркнула в ответ недовольное «отвали», но сигарету выкинула, развернулась и пошла в сторону дома. Из кармана её длинной серой юбки выпал скомканный белый платок и распластался по тёмному асфальту. Лилька даже не заметила, зато Ева кинулась поднимать и догонять знакомую. - У тебя выпало. – Она попыталась девушке платок в руку сунуть, но та ладонь, как от огня, отдёрнула и прошипела: - Выкинь к чёрту. – И пошла дальше, не удосужив собеседницу даже мимолётным взглядом. - Не злословь. Глупость этой фразы Ева осознала секундой позже. Лильке, которая в каждое предложение нецензурщину, не краснея, пихала, уж точно не безобидного «чёрт» бояться. - Святоша. – Девушка сплюнула на землю. – Тошнит меня от тебя. И вообще от всех. Надоели. - Зачем ты делаешь это? – Лилька остановилась и в первый раз за этот вечер посмотрела на Еву. - Делаю что? – Синие глаза упёрлись в серые, Ева поёжилась. Это было странно, но Лилька без макияжа казалась ей взрослой и злой. Обычно она красилась ярко: красная помада, чернющая подводка, тушь, румяна – всего да побольше, чтобы за километр сияло. Но в церковь Лилька всегда приходила без косметики. «Без маски», - думала Ева, разглядывая знакомую, выглядевшую необычно открытой, уязвимой. Косметика делала из Лильки весёлую крутую девчонку, её отсутствие обнажало вечно раздражённую уставшую девушку. - Ну, святейшая моя? – Лилька тряхнула коротко стриженными чёрными прядками. – Что я делаю? - Ходишь в церковь… - Повисла пауза, и Ева, силясь её заполнить, продолжила. – Я имею в виду… Ты же не веришь в Бога! И тебе противна религия! Зачем себя мучить? Лилька только закатила глаза и поморщилась. - Я тебе мешаю? - Это богохульство! Вообще-то Ева всегда считала себя флегматиком. Она привыкла плыть по жизни большим непотопляемым кораблём, который совсем не беспокоится об айсбергах, встречающихся ему на пути. Только с Лилькой это не работало. Её невозмутимость выводила. Она никогда не начинала конфликтов с прихожанами, никогда не кричала в ответ на едкие оскорбления, какими бы обидными они ни были; на всё у неё была одна отточенная годами реакция – улыбка с ядовитым «пусть будет так». Но Лилька не пример кротости и смирения. Все, кто хоть раз столкнулся с её кулаком, это подтверждали. Зачем же притворяться именно перед прихожанами? Зачем высказывать матом своё недовольство химичке, а какой-нибудь противной верующей бабке лицемерно улыбаться? Это бесило Еву. Она кипела каждой клеточкой своего тела всякий раз, когда Лилька опять по-христиански подставляла вторую щёку. - Разве Богу не плевать? Лилька упёрла руки в бока и наклонилась вперёд: мол, давай, попробуй напасть. Ева набрала побольше воздуха в лёгкие и замерла: у неё не было ответа. Бабушка бы ответила решительное «нет», но так ли это? Почему же он молчит? Почему бездействует, не наказывает? - Не плевать, - чуть заикаясь, протянула Ева. - Не плевать – пускай накажет. – Лилька театрально раскинула руки и подняла голову, подставляя лицо под холодный свет фонаря. Через пару секунд, натужно рассмеявшись, она подскочила к Еве и схватила её за плечо. - Вот видишь – плевать. Ева тоже улыбнулась, поправила светлые кудряшки и, пытаясь скопировать бабушкин назидательный тон, сказала: - У Бога помимо тебя ещё семь миллиардов людей. Думаешь, ему нечем заняться? Глупая ты, Лилька! Бог с тебя после смерти за всё спросит. Лилька только хихикнула, ухватилась за край платка и Еву, как на поводке, за собой потянула. - Или ты глупая? Если бы Бога действительно волновали юные богохульницы, он бы замутил движуху у себя на небесах, делегировал посыльных, чтоб они летали и всем арфами по башке стучали. Этого же нет? Нет. Значит, его не волнует. Значит, ему плевать. А что после смерти будет, меня не колышет. Ева остановилась и только сейчас второй край платка выпустила. Её руки сами собой к лицу потянулись. Треклятая Лилька ходила по очень тонкому льду, пытаясь насмехаться над такими темами, о которых Ева и думать боялась. - Нет, замолчи! Это… Да это же бред! Как ты можешь так говорить? Но Лилька её и не слушала: она вприпрыжку шла впереди, что-то бормоча себе под нос. Тут, споткнувшись о маленький камушек, она резко остановилась и развернулась. Глаза у неё взбудоражено блестели, щёки раскраснелись, нахальная улыбка не предвещала ничего хорошего. - А знаешь, Евчик, всё твоё православие – херня собачья. Я принимаю ислам. Ева задохнулась от возмущения. Она знала, что для Лильки нет ничего святого, но это переступало все границы. - Как ты… - Да, ислам! – Лилька это почти в лицо Еве проорала. – Мне, знаешь, сегодня Аллах приснился и сказал: «Помни, Лилия, Бога, кроме Аллаха, нет!» И я всё поняла: выживут только мусульмане. Всех остальных Аллах покарает. - Лиля, ты чудовище! Еву трясло. Она чувствовала, что ещё минута, всего одна минута, и она либо накинется на Лильку с кулаками, либо расплачется. - Почему? – Девушка совсем не выглядела обиженной. Она лишь испытующе уставилась на собеседницу, ожидая. – Потому что ты плюёшь на всё, что мне свято! – Кто решил, что для тебя это свято? Твоя чокнутая бабка? Это же она за тебя решает, как надо правильно жить, да? – Лиля, прекрати! – Ева отступила, закрывая уши руками. Глаза уже больно щипало. «Я умру, если не уйду». – Это правильно! И это я так решила! Бог тебя накажет, Лиля, накажет! Ты сгоришь в страданиях! Лилька только усмехнулась. – Пусть будет так. Глупая ты, Ева. И она пошла дальше, оставляя расстроенную Еву где-то далеко за собой. Той только и оставалось, что смотреть на её крошечную фигурку, едва освещённую фонарями. Пройдя не так уж и много (навскидку шагов двадцать, не больше), Лилька развернулась. Сердце у Евы застыло. Ей многого стоило удержать себя на месте, не сорваться, не убежать с позором. – И тебе это совсем не свято! – крикнула девушка и скрылась за поворотом, не оставив ни единой возможности возразить.

***

До дома Ева дошла на несгибающихся ногах. Старая разваливающаяся хатка в центре деревни выглядела слишком убого по сравнению с отстроенными домами соседей. В двух единственных, если не считать кухню, комнатах располагалась сама Ева и её бабушка. Последняя сильно простудилась, поэтому, несмотря на большую набожность, на службу сегодня не ходила. Более того, бабушка даже не вставала с кровати, повесив все дела, церковные и мирские, на внучку. Дома было настолько тихо, что стук капель воды о железную раковину на кухне казался невероятно громким. На скрип входной двери в бабушкиной комнате протяжным стоном отозвалась кровать. Ева не стала к ней заходить: ещё бабушки на её голову не хватало. Вместо этого она на цыпочках прошла к себе и, закрыв дверь на самодельную щеколду, упала на кровать лицом вниз. Голова гудела: Ева чувствовала, как где-то там рвутся на мелкие кусочки все её идеалы. - Проклятая Лилька, в аду гореть будешь, - шипел она, сминая простынь пальцами. И вроде бы ничего необычного: мало ли она слышала оскорблений от неверующих? Уже ведь и привыкла. Но Лилька сыграла на тех струнах, о которых Ева и думать никогда не хотела. Как только можно было усомниться в необходимости религии для неё? Ева всегда чтила Бога и думала, что иначе и невозможно. Для неё молитва заменяла все развлечения; ей Библия с детства – лучшая сказка на ночь. Она росла в вере. Как можно было обвинить её в фарисействе? Сказать, что вера ей не дорога? «На эту Лилию больших надежд не возлагай», - внушала бабушка. И она оказалась права. «Зря я ей не верила». Бабушка же молила держаться от неё подальше, говорила, что Лилька – богохульница и вообще без пяти минут сатанистка. Неужели нельзя было её послушать? Ведь бабушка, несмотря на свое балансирование на тончайшей грани между жёсткостью и жестокостью, всё-таки любила Еву и хотела ей лучшего. Но вдруг (может же такое быть?) вера – это неправильное лучшее? Может Лилька не так уж и заблуждается? Ева вскочила. Голова загудела ещё сильней, но девушка не обратила на это внимания. Она громко шлёпала босыми ступнями по полу, отмеряя очередной круг по комнате. Бабушка за стенкой заворочалась, потревоженная посторонними звуками. В первый раз в жизни Еве было на это плевать. Она вспоминала всю свою унылую жизнь с ясным ощущением, что в какой-то момент всё пошло не туда. Ева вспоминала мать. Бабушка терпеть её не могла, вечно сыпала фразочками вроде «распутница», «грешница», «Иуда в женской юбке». Мать всегда была для бабушки сплошным разочарованием: бросила её одну, укатив в далёкий город из их деревни, поменяла имя с простого Мария на звучное Агнесса, родила ребёнка, не выходя замуж, а потом вместо того, чтобы до конца жизни вымаливать у икон прощение, ушла петь оперетки на театральной сцене. Ева могла на Библии клясться: когда Агнесса разбилась в автокатастрофе, бабушка выдохнула облегчением. «Собаке – собачья смерть», - единственное, что она сказала, увозя пятилетнюю Еву из родной квартиры. Женщина держала внучку в ежовых рукавицах, чтобы она не повторяла грехов своей матери. Если ад и существовал, то он сосредоточился в одном из домов забытой всеми деревеньки. Для Евы все дни слились в бесконечную череду молитв и церковных служб вперемешку с домашней работой и наказаниями за непослушание. Её жизнь превратилась в один большой кошмар. Изнеженная любовью и лаской девочка мечтала только об одном: больше никогда не видеть злую бабушку. Зато огромную любовь к матери Ева пронесла сквозь годы. Агнесса навсегда осталась для неё невероятно красивой, изящной женщиной, заботливой мамой. Как бы ни старалась, собирая по крупицам воспоминания о своём детстве, Ева не могла вспомнить ничего ужасного и неправедного. Да, Агнесса не была верующей. Она сама всегда говорила про это, добавляя, что сбежала от собственной матери из-за её пресекающей все границы набожности. Агнесса не переносила даже малейшее упоминание о религии, но какая разница, если она была намного лучше, чем все те верующие, с которыми Ева пересекалась в церкви. В конце концов, Агнесса была превосходной матерью. Одно это должно было перекрыть все грехи. Ева помнила, как мама иногда брала её с собой на работу. Тогда они ранним утром шагали по тротуарам просыпающейся Москвы, считали птиц, встретившихся по дороге, или машины, но только любимого ими обеими синего цвета. После выступлений они возвращались в свою квартиру, а там, на кухонном столе, Еву всегда ждал маленький сюрприз: лимонные леденцы, маленький плюшевый мишка или цветные карандаши. Мама говорила, что это приносят феи, а Ева, хоть и совсем не верила, всегда делала вид, что так оно и есть. Где-то глубоко в душе она верила, что Бог забрал Агнессу несправедливо. Лилька назвала бы его полным уродом, если бы знала эту историю. Может быть, она была бы права.

***

На следующее утро Ева проснулась с сильным желанием поговорить с Лилей. Вчерашний вечер вытащил из её головы давно похороненное чувство неправильности происходящего. И если и был человек, способный разложить для неё всё по полочкам, то, Ева была в этом уверена, им не мог оказаться кто-то, кроме неё. «Она не такая, как бабушка. В ней есть что-то совсем другое, непохожее. Она могла бы мне помочь со всем разобраться. Хотя бабушка и говорит… Но она же может и ошибаться? Или нет?» - думала Ева, расчёсываясь перед зеркалом. Она чувствовала, что упускает какую-то маленькую, но значимую деталь, которая способна определить всю её дальнейшую жизнь. Ева не видела эту деталь и потому сомневалась: с одной стороны – бабушка и устоявшийся, привычный образ жизни, с другой – мать и Лилька, имевшие совсем другую судьбу – яркую, интересную. А что из этого правильней? Ева долго стояла перед иконами в то утро. Пришло время молитвы, но в голову не лезло ни словечка, как бы девушка ни пыталась. И вот тогда она позволила себе невозможное – осторожно отступила от икон, и, не сводя взгляд с Богородицы, держащей на руках своего величественного сына, вовсе вышла из комнаты. И никакой молитвы. Сердце забилось быстрей, к щекам прилила кровь. Ева чувствовала себя преступницей, впервые нарушившей закон. Захотелось прыгать и хохотать во всё горло, не было даже толики сожаления. «Мне точно нужно увидеться с Лилей», - подумала она, глупо улыбаясь. - Ева! – прохрипела бабушка из комнаты и тут же захлебнулась в очередном приступе кашля. – Воды мне принеси! Спустя пару минут всё ещё радостная девушка осторожно вкладывала в морщинистую руку гранёный стакан. - Ты уже молилась? - Да. Ответ вырвался сам собой, Ева даже не успела над ним как следует подумать. Она даже представить не могла, что сумеет так легко солгать. - Я уже лучше себя чувствую, поэтому можешь отдохнуть: я приготовлю завтрак сама. – Бабушка зашоркала ногами по полу, ища тапочки. - Я не могу сегодня завтракать. – Ева перевела взгляд на старый красный ковёр под ногами. - Почему? – Было слышно, как сильно бабушка напряглась, будто ещё один неправильный ответ и сорвётся. А уж на крики или кулаки – как повезёт. – В глаза смотри. Ева медленно подняла голову. В пальцах противно закололо, к горлу подкатил комок, в глазах помутилось. Ева с трудом удержалась на ногах, стараясь подавить приступ тошноты. – Я обещала сегодня рано утром помочь батюшке в церкви. – Ева мысленно отвесила себе оплеху: её блеянье звучало совсем не убедительно. Казалось, бабушка не поверила. Уж больно пристально всматривалась она в Евино лицо. «Наверняка сейчас обо всём догадается». - Иди. Не веря в собственное счастье, Ева опрометью выскочила на улицу. Лето в деревню едва-едва пришло, поэтому погода всё ещё не была идеально июньской: лёгкие холода давали о себе знать. Ева поёжилась. Тонкая футболка сейчас была очень не к месту, стоило бы накинуть кофту… Но не возвращаться же теперь домой? А если бабушка больше не отпустит? Растирая покрывшиеся «гусиной кожей» руки, Ева побрела вдоль по дороге. Дом Лильки был совсем рядом: нужно было пройти несколько блёклых разноцветных (жёлтый, зелёный и красный) домиков, свернуть на заросшую травой дорожку, а там метров двадцать – и всё. Дорожка заканчивалась возле большого красивого дома. Весь путь Ева оглядывалась: мало ли кто увидит? А вдруг ещё и бабушке расскажет? Церковь-то в другой стороне, даже соврать не получится. Беспокойства оказались напрасными: окна почти всех домов были плотно закрыты ставнями. Деревня только-только начинала просыпаться.

***

Лиля, закутанная в вязаную серую кофту, но в выглядывающих из-под неё кислотно-розовых шортах, сидела на скамейке возле дома и с отсутствующим видом жевала кусок чёрного хлеба. Еву, стоящую прямо перед ней, она проигнорировала, даже глаз не подняла, не шелохнулась, будто перед ней не человек из крови и плоти, а пустота. - Привет. – Ева осторожно присела на край скамьи. – Я извиниться хотела. За вчерашнее. Ты не думай, я всё ещё считаю, что ты не права, но мне не нужно было кричать и оскорблять тебя. Лиля в ответ только глаза скосила, по Еве взглядом мазнула и опять сделала вид, что рядом с ней никого нет. Еву такой расклад не устраивал. Лиля всегда была отходчивой: сейчас обидь – через две минуты и не вспомнит. А чтобы Лилька, весёлая и ненапряжная Лилька дулась? Нонсенс! Ева придвинулась чуть ближе и наклонилась, заглядывая девушке в лицо. - Лиль? Поднявшийся ветер закрыл Еве глаза её же волосами, поэтому она упустила момент, когда девушка вскочила со скамейки. - Всё сказала? – поинтересовалась она, уперев руки в бока. – Теперь катись дальше. Лиля прожевала оставшийся хлеб и твёрдым шагом прошествовала мимо Евы, но перед приоткрытой калиткой она неожиданно остановилась и, не оборачиваясь, ехидно протянула, выделяя каждое слово: - К чёрту катись, Евочка. - Я вообще-то поговорить хотела, - выпалила та, нервно накручивая на палец прядку растрепавшихся волос. - О чём? – Впервые за утро Лиля прямо, не таясь, посмотрела на Еву. «Лучше бы не смотрела». Лиля с её выпяченным подбородком и недоброй кривой ухмылкой выглядела устрашающе. Ева вновь захотела убежать. Она чувствовала, как страх тянет её назад изо всех сил. Желание умчаться отсюда соседствовало с таким же сильным желанием съёжиться в клубочке у ног Лили, моля о прощение за пустое беспокойство. Выносить взгляд девушки всегда было невыносимо. Под ним Ева чувствовала себя совсем маленькой и беспомощной. - Не тормози! – Лиля задела Еву плечом, проходя мимо и усаживаясь на скамейку. – Слышала фразу: «Время-деньги»? Моё стоит дорого, учти. - Ты вчера сказала… - начала Ева. - Что ты как чужая? Садись. – Лиля хлопнула ладонью по месту возле себя. Ева послушно села. – Так что тебя так сильно взволновало? Уж не то ли, что я тебя лжеверующей назвала? - Как ты узнала? - Евчик! Давно на себя в зеркало смотрела? – Лиля всплеснула руками, притворно возмущаясь. – Ты же очевидная. Предсказуемая. Ева покраснела, невольно обхватывая руками плечи. - Я… Я просто хотела спросить… Ну, почему ты так сказала? Мне интересно, - пробормотала она, снизив тон до полушёпота. Брови у Лили взлетели вверх, по лицу поползла самодовольная ухмылка. Она пододвинулась поближе к Еве и так же тихо, будто рассказывая страшную тайну, ответила: - У тебя на лице всё написано. Тебе там скучно, неприятно. Готова поспорить, что ты и на пороге церкви никогда не появилась бы, если бы не твоя бабка. Ты несчастной там выглядишь, до одури несчастной, как будто через секунду умрёшь от тоски. – Лиля сделала паузу, а потом, округлив глаза, с деланным ужасом воскликнула. – Да ты, Евчик, ведьма! И захохотала. Ева отпрянула. Странное оцепенение, вдруг навалившееся на неё, тут же отступило. Злой хохот, словно гром среди ясного неба, обрушился неожиданно и неприятно. Ева вскочила и, готовясь сбежать в любую секунду, крикнула: - Ты опять врёшь! Все бы заметили! Бабушка мне это с рук не спустила бы! Ева чувствовала, как внутри неё опять начинается буря, готовая сметать всё на своём пути.Челюсти крепко сжались, ногти больно вонзились в ладони. Она напоминала оголённый провод: тронь –пожалеешь. - Пока ты слушаешь свою бабку, ей будет всё равно. И другим тоже. – Лиля встала. – Им плевать. Последние слова она не произнесла – выплюнула Еве прямо в лицо. - А ты? Почему тебе не плевать, а? – Ева и не заметила, как в очередном приливе гнева сама на Лилю пошла, заставляя её прижаться к забору. В первый раз в жизни она увидела девушку смущённой. Взгляд из дерзко-нахального стал взволнованным, вечно горделиво поднятая голова опустилась, да и вся Лилька как-то обмякла, ссутулилась. - Ну, что молчишь? Осознание собственного превосходства пьянило. Ева, сократив дистанцию ещё больше, схватила Лилю за плечи и легонько встряхнула. Чёрные прядки взмыли в воздух и тут же упали назад, на лицо. - Мне не плевать, да, - ответила она, не поднимая глаз. – Я в отличие от них, неравнодушна. Дай пройти. Лиля толкнула Еву и попыталась уйти, но та схватила её за запястье, удерживая на месте. - Ты так и не ответила вчера: зачем ходить в церковь, если там сплошь и рядом одни равнодушные лицемеры? Ева поймала себя на мысли, что встреть она Лилю в таком виде где-нибудь на улице, то не узнала бы её. Лицо девушки стало мертвенно-бледным, даже губы, обычно выделяющиеся тонкими ярко-розовыми линиями, как будто потускнели. Сама Лиля отчаянно куталась в кофту. - Ты знаешь ещё места, - она закашлялась, - где можно петь для кого-то, а не для себя? Я вот нет. Слышишь? Петь люблю. Петь. Вот и всё. Голос звучал неестественно высоко, а в глазах, Ева могла поклясться, блеснуло несколько капелек. Лиля ушла. На этот раз Ева не стала ей мешать.

***

После этого разговора они не общались долгих три месяца. Всё выглядело так, словно ничего и не было: Лилька продолжала петь в церкви каждую службу, Ева играла роль послушной верующей внучки своей набожной бабушки, тайно мечтая о дне, когда она сможет перестать делать это. Друг на друга девушки совсем не обращали внимания. Более того, Ева шарахалась от Лили, как от огня, старательно соблюдая дистанцию, чтобы случайно не оказаться рядом с ней лицом к лицу. Лиля подыгрывала. Наверное, именно поэтому Ева удивилась, когда первого сентября, после школьной линейки, Лилька вальяжно развалилась на соседнем стуле за её партой. Ещё больше пришлось удивиться, когда она изъявила желание сидеть так весь год. Ева не сказала ни слова. «Посидит недельку, поймёт, что мне нет до неё никакого дела и уйдёт», - решила она. Но Лилька не ушла. Со стороны казалось, будто ей самой абсолютно безразлична соседка: она не пыталась с ней заговорить, даже не смотрела в её сторону. Ева была уверена: это всё напускное. И Лилькины поступки это подтверждали. На уроках девушка развлекала себя рисованием: на маленьких листочках то и дело появлялись сатанинские символы и надписи, в которых слова «Бог», «Божья матерь», «Иисус Христос» и им подобные изящно сочетались с нецензурной похабщиной. Ева морщилась и отворачивалась к окну. Спустя несколько дней Лильке это надоело, поэтому на одном из уроков русского она, постоянно оглядываясь, вытащила из рюкзака увесистую книгу. Обложка была предусмотрительно завёрнута в бумагу, из-за этого названия Ева не увидела. Лилька погрузилась в чтение, нежно проводя по желтоватым страницам пальцем. Вела себя она при этом странно: глаза заблестели, дыхание участилось, а ноги, лежащие одна на другой, стали нервно сжиматься. Ева пыталась убедить себя, что ей не интересна ни книга, ни Лилька, но любопытство оказалось сильней: Ева повернула голову в сторону соседки и заглянула в книгу. Та будто этого и ждала: сама книгу в Евину сторону подвинула. Зная Лильку, девушка ожидала увидеть там всё, что угодно. Всё, кроме детального описания секса. Ей потребовалось ровно десять секунд, чтобы осмыслить значение фразы «он резко вошел в неё», покраснеть и отскочить подальше, тщетно пытаясь сохранить спокойное выражение лица. Лилька тихо рассмеялась, уронив голову на парту. Ева тогда себе пообещала даже не дышать в сторону соседки, не то что смотреть. А Лилька пошла по кругу и опять начала развлекаться старыми забавами. Она снова что-то увлечённо чёркала на листочке, высунув кончик языка. Ева запрещала себе смотреть. Она голову руками держала, чтобы случайно не повернуть, но это не помогло. Интерес победил. Решив, что Лилька даже не заметит, Ева осторожно скосила глаза в её сторону. На тетрадном листке была нарисована обычная целующаяся пара на фоне церкви. Ева ничего не поняла: что плохого во влюблённых людях рядом с церковью? А потом взгляд скользнул по их одежде, и она осознала, что на картинке нет никакого парня. Рядом с точной копией местной церквушки обжимались две девушки: одна повыше с россыпью мелких кудряшек и в дурацком старомодном платье, другая чуть ниже с волосами, остриженными в беспорядочно-дерзкое нечто — настолько короткое, что определить её пол можно было только по юбке. Ева была готова на половину своей жизни спорить: глупая Лилька себя вместе с ней, Евой, нарисовала. - Нравится? – Девушка всё-таки заметила и, чуть ухмыльнувшись, накрыла листком Евину тетрадь. - Отвратительно, - прошептала та и скомкала рисунок перед тем, как вернуть.

***

Уроки в тот день закончились рано, но Еве пришлось задержаться: она была дежурной. К счастью, не одна. К несчастью, с Лилькой. Последняя испарилась куда-то сразу после звонка и через десять минут, когда Ева успела как следует обрадоваться, вернулась, принеся с собой в кабинет запашистый шлейф дешёвых сигарет. - Я буду мыть доску, - заявила она, тронув перебирающую мел Еву за плечо. - Я мыла, - отрезала та. - А я всё равно вымою. Всё в разводах, неужели не видишь? Лилька схватила тряпку и размашисто провела ею по бледно-зелёной поверхности, оставляя широкий мокрый след. - Зачем ты сделала это? – спросила Ева, уставившись на её полуоткрытое плечо с чернеющей там переводной татуировкой. - Мы уже говорили про церковь, не помнишь? – Лилька кинула на неё взгляд исподлобья и хрипло хихикнула. - Зачем ты нарисовала эту картинку? Ева очень хотела быть смелой. Но её так трясло, и сердце так колотилось, что оставалось только молиться, чтобы не упасть ненароком в обморок. - А что тебя так напрягло? Церковь? Или две девушки? - И то, и то… Тебе нравятся девушки? – неожиданно выпалила Ева. Лилька развернулась, пробежалась глазами по соседке и коротко ответила: - Да. – А потом подумала и добавила. – Особенно целоваться с ними. Ева ничего не сказала. Смысл слов доходил до неё постепенно. Буквы с трудом вязались между собой, образуя такие обороты, которые Ева никак не могла усвоить. - Что скажешь? – Лилька небрежно провела рукой по джинсам, оставляя на них белые полосы от мела. - Это ужасно. - Пиздишь. Это клёво. – Лилька подалась ближе, зажимая Еву между телом и партой. – Попробуй и сама всё поймёшь. Ева невольно посмотрела на её губы. Не хотела, но глаза сами, как магнитом, притянулись. Тонкие ниточки растрескавшихся, искусанных губ соблазнительно сияли под слоем нежно-розового блеска. «А если действительно поцеловать?» Ева никогда в себе «таких» наклонностей не замечала, но ведь один поцелуй – это просто один поцелуй? Он совсем ничего не значит. Лилькины пальцы легко пробежались по Евиной спине. Она не Еву – себя к ней приблизила и, чуть голову наклонив, вперёд потянулась. «Это же грех!» Ева оттолкнула девушку от себя. Лилька нахмурилась и скривила губы. - Что там, в твоей Библии, по этому поводу пишут? - Не возлежи с мужчиной, как с женщиной, - прошептала Ева, осознавая, что это она теперь к Лильке тянется. - А я возлегать не собираюсь. Целовать, значит, можно. - Нет. – Ева головой махнула: мол, нельзя, прими и уйди, а сама Лильку за талию схватила и не отпускает. - Ты хочешь этого? - Да. - Тогда пошли своего Бога к чёрту. И Ева почувствовала, как липкие сладкие губы осторожно накрыли её собственные.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.