до тебя добраться и согреться

Из Москвы Макс сбегает так же, как из Архангельска: быстро и без оглядки. Буквально успевает залететь на хату, сгрести вещи в спортивную сумку и так же быстро вылететь вон. Потом так же спешно снимает деньги со всех доступных карт, пишет смску матери: жив, здоров, орёл, люблю, целую. А потом выкидывает симку и покупает билет на Сапсан. Через несколько часов он уезжает из Москвы и покупает новую симку. Пишет маме: новый номер, жив, здоров, орёл. Как обустроюсь на новом месте, позвоню. Люблю. Целую. Не волнуйся. В Питере он ориентируется плохо: по рассказам московских знакомых и сайтам для туристов из глубинки. Первые три ночи скачет по разным хостелам в центре, нигде не задерживается дольше, чем на сутки. Останавливаться страшно, как будто за ним кто-то гонится. Как будто его что-то может заставить вернуться, стоит только оглянуться через плечо, замереть на секунду, задуматься. Макс старается не думать, только спрашивает у администраторов про съёмные комнаты и квартиры, в пределах двадцатки, а лучше — пятнашки. Задрипаная комната находится рядом с метро Чкаловская, на втором этаже. Через дорогу секонд и круглосуточный магазин, через два квартала — «Пятёрочка». Не худший расклад, Макс почему-то представлял, что ему придётся окопаться где-то в жопе географии, чтобы до метро ещё пришлось ехать на электричке, как в Москве, когда он жил в Раменском (тысячу лет назад). Потом устраивается кассиром в «Вольчек» через дорогу, график два через два. По выходным пишет посты для чужих инстаграмов и блогов. Для рекламы копирайтер из него неважный, если не сказать хреновый, но заказчики не жалуются и деньги платят. Пишет маме каждые два дня, перед выходом в «Вольчек»: жив, здоров, орёл. Приеду в первый отпуск. Нет, на море не хочу. Рад, что всё в порядке. Люблю. Целую. Береги себя тоже. Жить можно и Максим старается. Как будто ничего не произошло. Как будто не было ни Топей, ни аварии, ни их странной компании из пятерых человек. Ни Хозяина, ни зэков, ни мента на ржавой колымаге. Ни-че-го. В первый раз он видит Дениса рядом с Московским вокзалом. Макс выбегает из «Невского» с пакетом МакДака наперевес. Приятель приезжает из Белокаменной, с ворохом новостей и предложением бахнуть по пиву. Макс чуть на месте не умер, не думал, что после того телефонного перфоманса у него ещё остались приятели (друзей так точно не осталось, даже думать не надо). На встречу он радостно согласился, даже вызвался встретить «с хлебом, с солью» (с цезарь-роллом и картошкой фри, от деревенской его перманентно начинает подташнивать). Топчется на светофоре рядом с метро, разглядывает рекламу с крышних экранов: Лэнд Ровер, Иви, дерьмовый сериал от ТНТ, Иви, скидки в «Перекрёстке». На рекламе после Топей залипать становится проще: после лесов, полей и болот городские шумы приманивают к себе, яркими цветами, громкими звуками. Макс летит на них, как бабочка к фонарю ночью. Он так засматривается на экраны, что чуть не пропускает свой светофор, а когда поворачивается — сталкивается нос к носу с Денисом. Он почти не изменился, этот самый Денис: та же дурацкая шапка, тот же чёрный лонгслив под вычурной леопардовой шубой из искусственного меха. И ухмылка та же: из-за которой ему лицо хочется разбить. — Максим, — звенит в ушах, когда он убегает вглубь узких улиц Петербурга, подальше от московского вокзала и ухмылки, из-за которой хочется разбить чужое лицо. Телефон Макса разрывается ещё несколько часов, но трубку он так и не решается взять. «Хлеб с солью» выбрасывает в ближайшую мусорку. До коммуналки вызывает такси с Пушкинской, на метро от чего-то ехать страшно. Приятелей с того дня у Макса не остаётся, выходов на Москву — тоже. Со сном с того дня у Макса не вяжется. Засыпает тяжело, несколько раз подскакивает посреди ночи. Днём ходит вялый, заранее уставший. По утрам сидит на кухне в коммуналке, старательно размешивает растворимый кофе в горячей воде и разговаривает с Сократом: местной лягушкой, запертой в аквариуме. Игорёк говорил: заметили её случайно, рядом с мостом, ну и притащили сюда. Думали, что сдохнет через пару месяцев, а Сократ живёт уже три года. — Пригрелся, сучок, — с улыбкой говорит Лена, бросая Сократу несколько мух из зоомагазина. Макс смотрит в глупые сократовы глаза навыкат и думает: хорошо же ему живётся, мухами с рук кормят. А потом отпивает из кружки и морщится — на вкус кофе как тина. В мутных стенках аквариума ему чудится хлипкий причал и ледяная вода Топей. — Дурацкая ты лягушка, Сократ. И имя у тебя такое же. Сократ отзывается неслышным бульканьем. Макс выливает остатки кофе в раковину и моет кружку. Когда он открывает воду, ему чудится, что его снова кто-то зовёт голосом Дениса. Воду он закрывает, а кружку выбрасывает в мусор. Лучше купит новую в «Пятёрочке». Лена показывала ему это кладбище пару месяцев назад, когда снег ещё не стаял и он чуть не расшиб голову возле памятника с ангелом. Лена ещё долго ворчала на памятник блокадникам, стоящим там как будто в назиданье. Максу захотелось написать об этом статью, но через час расхотелось. Он сфотографировал Лену рядом со склепом и сказал, что она похожа на лесную нимфу. Лена сказала ему: — Максим, я лесбиянка. Больше Макс ей комплиментов не делал. Они ещё немного побродили и пошли отогреваться в шаурмичной рядом с метро. В следующий раз он оказывается на кладбище ночью. На могилке, где снимали «Брата», алкашня поёт Гражданскую оборону и пьёт водку. Подходить к ним близко Макс опасается, прячется в тенях памятников, а потом сворачивает на главную дорожку. Вытаскивает из кармана сигареты и зажигалку. Дым обжигает горло — Макс обычно не курит. Просто сегодня вечер какой-то такой. Слышно, как тлеет сигарета во время затяжки. Макс подходит к фонарю рядом с помойкой. Зачем он сюда пришёл в такую поздноту? Завтра же на работу вставать. — Дурак ты, Макс. Из Топей сбежал, а поселился в итоге на болотах. Глупенький. Денис смеётся, будто колокольчики звенят. В сердце что-то противно и сладко замирает. Макс тоже замирает — смотрит на Дениса, на его бледное лицо в жёлтом свете фонаря, на тени от ресниц и тонкие губы. Дёргается: Денис так никогда не смеялся. — Денчик. Ты ли это. — Я. — Ты ведь утонул. Тогда, в тачке. Голос у Макса предательски дрожит. Денис хлопает себя по груди, по карманам джинсов, по плечам. С него капает вода, вокруг натекает целая лужа. Был бы Макс в настроении — сказал бы, что он обоссался от радости. Макс не в настроении. Денис снова смеётся звенящим смехом. — Утонул. Но не до конца. Он делает шаг навстречу к Максу, поворачивает голову. Макс замечает, на шее у него три неровных разреза. За ушами что-то блестит под фонарём. Денис подходит к нему вплотную. Его кожа влажная, а скулы блестят так же, как уши. Чешуя и жабры. Максу становится смешно. Денис берёт его лицо в свои ладони: ледяные, как у мертвеца. Улыбается этой своей глупой улыбкой и смотрит, будто душу пытается прочесть. — Соньку-то не жалко? — шёпот почти сливается с шелестом листьев над головой. Алкашню рядом с могилой почти не слышно. Макс чуть ли не впервые за несколько месяцев не находит, что сказать в ответ. — Ты не волнуйся. Ей там неплохо. С Лизой своей сидит, косы ей заплетает, песни вечерами поёт. Даже на реке слышно, — голос у Дениса мягкий, тёплый, а от самого Дениса тянет ледяной Невой. Максу в толстовке и пальто зябко, зубы стучат, не то от страха, не то от холода. — Катька замуж вышла, как хотела. Эля от мужика своего спаслась. В гробу, правда. Но это ничего. Главное — желание исполнилось, — Денис гипнотизирует почище профессиональных психологов и шарлатанов из цирка. Макс чувствует себя Маугли перед плотоядным змеем. — А у тебя какое желание было, Максим? Про меня статью написать? Или что? — Да выжить было бы неплохо, знаешь. — Ну и как? Выжил? Денис накрывает его губы своими ледяными, обхватывает его затылок ладонью. Макс чувствует кончики чужих когтей: сделай что-то неправильно и останешься без жизни, без памяти, без без без. Он не знает куда себя деть, руки вытянуты по швам, дрожь протягивает вдоль позвоночника. От Дениса пахнет сыростью, лесом и бензином: раскрывается, как аромат причудливых духов от Деметр. Аромат Топей. Не взял бы такие ни в жизнь. — Не прячься, Максим. Я знаю, как тебя найти, — отстраняясь, говорит Денис. Его ладонь всё ещё на затылке Макса, только когти не царапают кожу. — Топи ждут, — говорит Денис напоследок и исчезает в темноте кладбища. Макс подскакивает с кровати. Из открытого окна тянет сквозняком, ноги заледенели. Через стенку слышно, как Игорёк поёт под гитару, а Лена с Женями звенят тарелками. Макс чувствует рыбью чешую на языке и холодок вдоль позвоночника.