Имя

      Страшный грех — наивность. Цинизм в голове тоскливо пел, лил в уши привычные фразы. Одиночество отравляло тишиной и пустотой, но исцеляло тем, что больше не приходилось притворяться. Осаму провожал глазами пейзаж, испорченный стеклянной клеткой окна. Искренняя уверенность Ацуши в том, что он хочет помогать людям, будила внутри неимоверную боль. Смешит от себя самого такая реакция — ну правда, чему там ещё болеть?!       Осаму, намотав на правый глаз бинты, мог улыбнуться себе в слабом отражении стекла. Его путь пролегает через коридоры, лифты и лестницу — в подвалы. Мимо пронеслась рыжая молния, но Дазай не стал окликать. Увидятся ещё, а сейчас настроение слишком уж неустойчивое, чтобы пересекаться с Чуей.       Ацуши владеет великой силой убеждать людей. Осаму не сталкивался ещё с тем, чтобы кто-то хотел оказать ему помощь, но наблюдал такие истории несколько раз… Когда кого-то сломанного пытаются «починить»: подростку было за этим наблюдать невозможно весело. Особенно если спасатель делает добро из чисто альтруистического чувства — настоящий кошмар, худший из вариантов. Столько людей не смогли противостоять Дазаю, столько жизней чужих пронеслось перед его глазами… Когда «тёмная личность» привязывалась к спасателю, Дазай ещё долго не оставлял за ними наблюдения. Настолько долго, насколько возможно это было. Но, конечно, приходилось самому участвовать в событиях, чтобы их, так сказать, ускорить. Было интересно — вот ради чего.       Спасатель пытался помогать тому, к кому у него проснулась жалость, даже если тот не просил, даже если отнекивался. Но, в итоге (замечал Осаму со снисходительным удивлением), человек, которому пытались помочь доверять, действительно привязывался. Что же происходило в конце? Осаму хмыкает: легко догадаться, что затем спасатель срывается и бросает. Не понимает сначала, во что ввязался, и…       Дазай закатил глаза, отгоняя глупые непрошенные мысли. Давно уже понятно, что доверие — худший из грехов, даже хуже наивности. Вот и всё.       И всё же, что придумает Ацуши, чтобы убедить его? Забавно станет соврать всем, что Дазай полностью вылечен — на время, пока Накаджиму не снимут с должности и тот не уедет. Ещё есть вариант максимально сопротивляться, посмотреть, в какой ад превратится их жизнь. Всё равно это максимально бессмысленно.       Лёгкими движениями, почти танцующими, Дазай спускался в подвал. Напало некое истеричное настроение. Он ступил на вечно грязный пол, лишившись улыбки, и осмотрел помещение, кивнув подчинённым.       Новый день. Старая жизнь. В процессе работы забылись мысли об Ацуши — вспомнились консультации доктора Мори, предыдущие допросы, выбор пытки для пленных. Понемногу отпускало, становилось легче — взгляд замыливался, мутнел без необходимости смотреть на людей как на нечто живое с душой и чувствами.       Всё было так просто — лишь вернуться из хорошего в плохое. Сразу душу отпускаешь, забываешь о чувстве вины, как и о любом чувстве.       — И остаётся только умереть, — пробормотал Дазай после пары часов, проведённых в подвале. Он в железном тазике мыл руки, смотря, как окрашивается вода.       — Вы что-то сказали? — поинтересовался один из подчинённых — тот, кто стоял ближе. Дазай поднял затуманенные безразличием глаза. Покачал головой.       Чисто технически, свободного времени у него нет совсем — документы, которые нуждаются в срочном анализе и подписи, растут едва ли не в прогрессии… Но свой закуток с документами Осаму легкомысленно обходит, чтобы пойти в отдел технологий искать информацию об Ацуши.       Может, найдёт о том что-то интересное. Так и выходит — запись в школу, свидетельство о рождении, данные об одном выясненном агентами мафии убийстве. Не очень давнем, в форме тигра. Одного этого достаточно, чтобы уничтожить Ацуши для внешнего мира и запереть здесь. Осаму чуть раздумывает над тем, каким сложным может быть удаление информации. Убрать из базы; найти агента, который эту информацию нашёл, и купить его молчание (а потом куда-нибудь сослать); найти свидетелей или данные об уликах, хоть это и необязательно, и уничтожить. Чтоб уж наверняка.       Конечно, Осаму не собирается подчищать эту информацию, но, в теории, звучит как неплохая разминка. Ему интересно просто: почему доктор Мори до сих пор не раздул новость о тигре-людоеде? Она ждёт своего часа или существует в качестве подушки безопасности?       Конкретно Дазаю это общее описание даёт не больше, чем ему дало личное общение с Ацуши. Он нашёл лишь подтверждение тому, что няня не в ладах со способностью. Внутренние конфликты.       — Не нравится превращаться в чудовище, да, Ацуши-сан? — спросил Дазай про себя, прежде чем потянуться и выйти из отдела. Только в такие моменты, когда Накаджимы рядом нет, он «Ацуши-сан». Так комфортнее.       — Дазай-сан? — бредущего по коридору Осаму остановила девушка в строгом костюме — в одной руке держала телефон и всё время что-то печатала. Дазай остановился, приподняв брови. — Накаджима-сан разве не с вами?       У Ацуши, видимо, будут проблемы оттого, что он сейчас не с Дазаем.       — Нет, — улыбнулся Осаму. — Сегодня он дома, разве вы не знали?       — Разве он не должен быть с вами? Я… — она стушевалась под тяжёлым взглядом худощавого и хищного парня, не выражающим заинтересованности. Клерк, что с них взять. — Я уточню у начальства. Не совершайте запрещённых действий, пожалуйста.       С «запрещённых действий» пробило на смех. Так это теперь называется? В любом случае, секретарша ушла, а Дазай развернулся в противоположную сторону, вспомнив о горе документов.       И всё же, каким дураком он был, думая найти здесь смысл жизни.

***

      — Осаму-кун! Здорово, что ты здесь! — едва заходишь, запах вкусной еды бьёт в нос, шаги направляются к двери. Осаму коротко хмыкнул, закрывая за собой дверь. Никаких указаний на плохое. Как странно… И всё же, дружелюбие коробит. Дазай широко улыбнулся Накаджиме. Тот остановил долгий взгляд на повязке на глазу воспитанника. — Извини, что сегодня не смог быть с тобой. Я купил нам немного мебели и слегка тут всё украсил, чтобы было поживее.       Что? «Поживее»?       Ацуши с облегчением улыбался непониманию Осаму — эта эмоция была довольно искренней. Видно, как у Дазая взгляд меняется, едва тот смотрит на приятные глазу светлые шторы, новые и непрозрачные, на заменённое постельное бельё, вплоть до матрасов. Плюс, всякие кухонные и домашние мелочи — небольшой тостер, держатель для ножей, держатель для книг… Вещей не так много, но они аккуратно расставлены там, где будто бы всегда были. Приятное ощущение. Осаму смотрит на Ацуши так, будто не узнаёт, а Накаджима даже слегка зарделся — улучшение обстановки было экспериментом. Кажется, Осаму было по душе.       Дазай скинул обувь и упал в кресло-мешок, зыркнув на Ацуши. Чуточку сощурил глаза, глядя на довольного взрослого. Мягко, уютно… Странно, но привыкнуть можно. Жаль только, что Осаму…       — Я не смогу поддерживать этот порядок, — просто он говорит, потягиваясь и пялясь в одну точку. В руках сжал небольшую подушку, которую Ацуши купил. Кажется, вот и всё из мелочей для дома, но насколько всё действительно стало… Живым. Да и денег он много потратил, мягкие матрасы и такие кресла недёшево стоят. Накаджима подошёл очень близко, протянув руку.       «Но главное, что тебе нравится», — Ацуши улыбнулся, когда Осаму, фыркнув и показав язык, ткнулся макушкой ему в руку. Старший прогнал странную ассоциацию с псом.       Мягко. Пальцы слегка задели бинт, когда Ацуши пропустил каштанового цвета волосы между ними. Хотелось спросить про повязку — не стал. Дазай прикрыл глаза так, будто ему понравилось прикосновение. Ацуши залюбовался даже на это спокойствие.       — Всё приходит постепенно, — отметил Ацуши, пока подросток сжимал в руках подушку. Ощути, как яд покидает тебя. Ощути, что ты дома. Что ты в безопасности. Кажется, Накаджима избрал правильный путь.       Сердце невероятным теплом наполняется. Нет, конечно, Ацуши ничего не значит для этого подростка, как и ни для кого на свете, но чувство, что Накаджима может улучшить всё, что он вносит важный вклад… Просто прекрасно. Накаджима улыбнулся, убирая руку с мягких волос — как раз Дазай обратил к нему взгляд.       — Ты отличная домохозяйка, но прихватку я бы выбрал сам, — поддевает Осаму абсолютно по-идиотски, всё сминая несчастную мягкую подушку и вытянув по полу ноги. Ацуши слегка нависал над ним, опирался одной рукой на кресло мешок возле шеи Дазая, чтобы говорить было удобнее. Потяни за грудки́ — упадёт.       — Ну вот прихватку сам выберешь. Я её не покупал, —усмехнулся Ацуши с этой глупости. У него правда был план сходить в следующий раз в магазин вместе с Осаму. Это может быть весело.       — Тогда пиши в своё расписание день покупок, — Дазай, недолго думая, тихо ответил и потянул-таки Ацуши, наблюдал, как эмоции сменяются на светлом лице. Накаджима не успел никак воспротивиться и свалился на Осаму, уже совсем-совсем нависнув — они носами не стукнулись только благодаря подушке, что всё ещё их разделяла.       Ацуши онемел, изогнул брови, глядя в карий глаз — Дазай будто не понимал сам, что сделал.       — Ну и чего ты? — вопросил воспитатель, собираясь приподняться и напомнить, что Дазаю незачем подозревать его в такой заинтересованности. Мальчишеские руки, однако, выкинули подушку вбок и внезапно обвились вокруг шеи Ацуши. Накаджима не видел его лица, он покрывался красными пятнами от близкого контакта, оттого, что не доверяющий никому (и Ацуши, в том числе) Осаму притянул его к себе. Воздуха стало не хватать.       Накаджима попытался мягко отстранить от себя Дазая, всё же не уверенный в таком проявлении чужих чувств. То есть, Осаму же мог просто его разыгрывать, просто…       — И что, даже не окажешь ни капли поддержки? Как же холодно с тобой, Ацу-кун, — дразняще сказал мальчишка на ухо, почти радуясь. Знает, на что давить! А Ацуши знает, что это — чистой воды развод.       — И что, ты прямо-таки хочешь поддержки? И в чём же я должен тебя поддержать? — попытка быть умным взрослым была успешна, и Ацуши справился с этим. Объятия у Осаму довольно тёплые, но неестественные, словно тот не знает, как обниматься. «Будто я знаю», — Ацуши положил голову набок, на кресло, расслабился — от этого сильнее соприкоснулся с воспитанником. Мерное, глубокое дыхание говорило о спокойствии, и Ацуши дал себе шанс. Со скромной улыбкой он в ответ обнял Дазая.       Объятия для Осаму были странными оковами — он лишь хотел попробовать, момент показался подходящим. Лень и сонливость накатывала особенно сильно вкупе с неожиданным спокойствием. Совсем не таким, как когда обновляешь рецепт и пьёшь таблетки, выравнивающие гормональные сдвиги. Другое спокойствие, настоящее, не имеющее ничего общего с равнодушием. Это чувство словно исходило не из Осаму, не от объятий, а исключительно от Ацуши. И хотелось ещё, пусть даже сквозь близкий контакт.       Пальцы на одежде Ацуши сжались, а в поисках тепла Дазай позволил себе совсем уж прижаться — чувствовать все изгибы чужого тела там, где они соприкасались.       Очень было похоже на сон при бодрствовании. Ацуши смутился до бесконечности — до этой попытки вдруг срастись Дазай успел рассмотреть его красное ухо.       — Да-да, «прям-таки хочу поддержки», — казалось, Дазая даже не волнует, что Ацуши на нём, фактически, лежит. Ацуши это тоже не волновало, он лишь опасался, что объятия могут оказаться шуткой. — И это вовсе не для того, чтобы у тебя что-нибудь выкипело и ты перестал быть идеальной нянькой.       — Твою мать, Осаму! — Накаджима тут же дёрнулся, выбрался из объятий и убежал на кухню, следить за едой. До самого последнего момента ощущение его бережно держащих рук дарило умиротворение, так что можно даже позволить себе искренне хихикнуть и откинуться назад на кресле-мешке.       Тепло осталось. Даже то, что сейчас Ацуши ругается, не мешает. Это ощущение настолько приятное, что можно даже повторить его… Если Накаджиме так же приятно было.       «Моя жизнь явно идёт куда-то не туда», — вздохнув, посмотрел на часы. Он ведь в квартиру пришёл совсем ненадолго, чтобы и Ацуши на работу забрать.       — Между прочим, ничего у меня не выкипело! — прокричали из кухни. Дазай, сохраняющий на своих руках память о прикосновениях, вновь рассмеялся.