Имя

      До чего же странной становилась жизнь. Мир сузился до тесной комнаты и одного человека, который будто забивал собой всё пространство, хоть ничего и не делал. Его было просто слишком много. Этот человек — Ацуши, который его нервирует и не подводит. Всё больше врезается под кожу. Осаму начинал забывать лицо Одасаку, зато прекрасно мог представить Ацуши до мельчайшей детали. И, как бы это ни было бессмысленно, Осаму злился на Ацуши за эту подмену лиц.       Дазая пугал тот факт, что когда-нибудь он не вспомнит ни одной черты на чужом лице и, глядя на фото старого друга, будет сомневаться. Фотографии меняют человека. Что, если произошло изменение?       А Осаму не хочет забывать. Ведь он тогда сам себе доверять не сможет, окажется плохим другом.       Слово за слово, их диалог за завтраком с Ацуши стал походить на нечто странное. И почему об этом вновь зашла речь?       — Стоит больше времени уделять отдыху, — покровительственно заметил Ацуши. Осаму сощурился на него — очередная попытка заботы, которая вызывала сильное отторжение.       — Я и так сплю нормально, ты же видел, — так как Осаму был довольно дружелюбен, он улыбнулся и пожал плечами, создавая впечатление, что эта забота ему не нужна.       — Да я не о сне говорю. Ты постоянно напряжённый и не можешь не думать о чём-то тяжёлом, — бормотнул Ацуши, размешивая сахар в чае. Его глаза были опущены и смотрели в стол, а не Осаму в лицо. — Или мне так кажется? В любом случае…       — Ты хочешь, чтобы я чаще улыбался? — Дазай перебил его. По идее, лишь вопрос о чужой заинтересованности. Или это прямой вопрос о том, как Осаму лучше себя вести, какую личность создать, чтобы показать её Ацуши? До этого он представал ему в самых противных своих ипостасях, как считает. Действительно маленький ребёнок, а не будущий исполнитель Портовой мафии.       Но Ацуши не хочет, чтобы он больше улыбался. Есть люди, которые видят — не насквозь, нет, и не анализом. По строению лица, по толщине губ, по выражению на лице, по рукам и реакциям на раздражители. И Дазай, вот, видел, что Ацуши не хочет от него больше улыбок. Накаджима же, со своей стороны, видел, что подросток насквозь потерянный. Можно сказать, что в нём живёт две личности, что никак не могут договориться, только конфликтовать и конфликтовать, и из-за этого у Осаму чёткого представления самого́ себя нет. Возможно, Дазай скрывал это — с подчинёнными или боссом он вел себя не так, как с Ацуши, это естественно. И его расшатаную личность было не видно, сшита накрепко и прочно, чтобы скрыться от всех, только дома наедине по швам распадается. Дазай бы, наверное, избегал его, озвучь Ацуши свои мысли.       — Нет. Хочу, чтобы ты отдохнул, — упрямо ответил Ацуши, так ничего и не объясняя. Видимо, отдохнуть надо душой, а не телом, что входит в разряд невозможного. Накаджима улыбнулся, всё решив. — Я что-нибудь придумаю. И… — он замялся, в итоге забрав посуду и продолжив. Дазай подпёр рукой подбородок. — Когда ты в последний раз чувствовал себя счастливым больше двух недель?       — Счастливым? Счастье длится секунды и исчезает, как только думаешь «это счастье», — беззаботно ответил Осаму. Сегодня он задумался — а есть ли смысл бинтовать глаз? Из-за Ацуши смысл этой повязки потерялся, исчез, так что её надевание стало бессмысленным ритуалом привычки, вызывающим раздражение. Как и прозвище «Ацу-кун». Теперь оно совсем не звучало.       — Довольным тогда. Да, довольным. Когда угнетающие мысли не возникают и ты просто расслабленно живёшь, пусть даже с раздражениями или неудачами. Когда такое в последний раз было?       — Тебе не кажется, что две недели — это и так слишком много для подобного состояния? — задумчиво приложил Дазай палец к подбородку, постукивая по нему. Ацуши печально вздохнул. — Не куксись. Не было такого, в общем. Такого состояния последние три года не было больше двух недель. Максимум дня три.       — Три дня… Звучит очень так себе, Осаму-кун.       — Ну а что делать? Думающий человек не может просто отключить свои мысли. А я пытался. Даже чтением заглушал, — он фыркнул, поднявшись из-за стола и оказавшись рядом с Ацуши. Тот очень медленно мыл посуду. — Сам-то Ацуши-кун когда в последний раз был доволен так долго?       Ацуши задумался. Он не мог назвать себя не довольным, но довольным так же не был. У него были и плохие мысли, и пугающие, но в куда меньшей степени, чем были бы у другого человека в его ситуации. То есть, он буквально попал в преступную организацию! А жить продолжает почти в том же состоянии, что и всегда, только сытый и с крышей над головой. Ацуши хихикнул, подумав о своём ответе, и посмотрел на воспитанника.       — На самом деле, я был бы куда более спокойным, если бы не мысли о тебе. И все мои расстройства тоже от этого, — закончив, Ацуши улыбнулся; кажется, так до конца и не понимая, что сказал только что. — Я почти могу сказать, что нахожусь в этом са́мом состоянии радости к жизни.       «Твой корабль на F5!» — «Ранил».       Дазай ухмыльнулся, понимая, что проигрывает в морской бой.       — Удивительные слова. И что же нам делать с тем, чтобы полярно изменить моё мнение о жизни? Или это вопрос ради вопроса?       — Ну, знаешь, мы могли бы поделать упражнения, — ответил Ацуши, несколько помедлив. Хоть с чего-то нужно было начать. Дазай был в плохом состоянии, хоть и, наверное, не самом худшем. Он заботился о себе — расчёсывался, ел, спал… Хотя, возможно, раньше и не всегда. Чего только сто́ит обед в ванной, который отпечатался у Ацуши на сетчатке. Картина очень грустная и унылая. — Скажи, ты придерживался режима, пока меня к тебе не подселили?       — Когда как. Это случайное совпадение, думаю, скоро всё нормализуется, — если нормализация означает «ем в любое время и стараюсь спать меньше», то Накаджима ей не очень рад. Сердце кольнуло. — Упражнения твои хоть на мышах проверялись?       — Они проверялись на людях, Осаму.       — Жестоко.       Накаджима тихо рассмеялся. Им необязательно было приходить в штаб к определённому времени, на самом деле — далеко не только там нужно было работать на благо организации. Ацуши постепенно постигал этот стиль жизни. Хотя, Осаму уже много отлынивал, неясно, по своему желанию или из-за Ацуши. Главное, чтобы у босса не возникло вопросов по этому поводу.       «Твой показатель стал хуже», — если бы Ацуши знал об этих словах Огая, он бы ещё больше беспокоился. Но Ацуши не знал. В своей наивности он вновь пытался оградить Осаму от жестокости, как вчера… Это почти мило.       Кажется, Дазаю хотелось плакать. Или смеяться. Хоть что-нибудь — бесконечное уныние, которое вызывали слова воспитателя, сводило с ума. Ни одной нормальной эмоции, только шум в голове. Нужно будет попытаться закончить всё сегодня — столько раз, сколько потребуется.       И не сказать никому «я ненавижу тебя». Это правда, но всё же.       — Попробуем писать списки. Можно небольшие. Просто сядь и подумай, что тебе понравилось в этом дне, что вызвало радость, или… За что ты благодарен, если радости не было. Можешь попробовать, — может, обдумывание жизни откроет Дазаю хоть некоторые светлые стороны. Например, что мог бы написать Ацуши за вчерашний день?       — И что бы ты написал? — Осаму хмыкает, повисая вдруг на чужом плече под удивлённым взглядом. Дазай жаждет услышать примеры, ведь тогда сможет выполнить поручение именно в том виде, какой Ацуши нужен, и так создаст видимость, что Ацуши выполнил свою работу и помог.       Показать себя сначала с самой слабой стороны, чтобы исправиться и запудрить мозги. Идеально, разве нет?       А Накаджима пытался понять, как Осаму прочитал его мысли. Он улыбнулся — и улыбка несла спокойствие, словно тёплый ветерок.       — Если бы я писал, это бы звучало как-то так: «Я рад, что я жив. Что сегодня мы с Осаму вновь нашли общий язык, хотя часто не ладим…», — Дазай увлечённо дёргал его рукав, глядя прямо в глаза. Забыл, что обычно люди хотя бы моргают или переводят взгляд. — «…что получилось позаботиться. Рад, что поел пиццу и что меня не беспокоили кошмары. И что обнял Осаму». Хотя можно и по пунктам расписать, с цифрами.       Руку сжали чуть сильнее, и Дазай внимательно в него вглядывался. Глаза сузил. Ну что сделать с его недоверием? Это начинает угнетать.       — Записывать все хорошие события? Разве они на самом деле понравились тебе? А если чувства неоднозначные, и ты не знаешь, что они значат? — Дазай повернул голову вбок. Он одновременно и хотел отвлечь Ацуши (возможно, чтобы тот пожалел о своей затее), и поделиться своими опасениями. Иногда сложно понять, чувствует ли он что-либо вообще, что он хочет сказать или сделать. Осаму как-то сказал воспитателю, что вообще ничего не хочет. Страшно — вдруг это кажется самой настоящей правдой?       — Мне они на самом деле понравились. И ты тоже пиши то, что тебя только взаправду радует, даже если это совсем-совсем маленькое событие, вроде «я увидел хамелеона». Постарайся повспоминать, — Ацуши положил свободную руку ему на макушку пару секунд («способ манипуляции, не трогай меня, прекрати, продолжай, ведь я тебе нравлюсь, я хочу быть для кого-то») и погладил волосы. — Понимаешь?       — Да я сейчас напишу, это легко, — Осаму выпустил чужую руку, отстранился и сбежал в комнату за листом и механическим карандашом.       Ацуши, на самом деле, не знал, остаться ли ему просто на кухне или продолжить собираться на работу. Следовать за Осаму вряд ли стоило. Чуть тревожило их отсутствие в штабе, но, на деле, их присутствие там необязательно, планёрка лишь через несколько дней…       — Подожди, Осаму, ты подал прошение о том, чтобы не участвовать в чистке? — Ацуши чуть повысил голос, чтобы Дазай его услышал. Дазай ему ответил тем же тоном, не выходя из комнаты: «сейчас отправлю». Кажется, оно было заранее у него заготовлено… Кто бы мог подумать. Приятно.       — Только мне из-за этого с боссом придётся говорить о новом деле, — болтая ногами (пока валялся на кровати с «упражнением»), Осаму экстренно отправил прошение с телефона. — Ты знал, что дорогие телефоны всё-таки имеют полезные функции? Серьёзно, это уже полноценный компьютер со сканером! — беззаботно заметил он и откинул телефон, продолжив строчить на листочке.       «С чем?», — решив задать этот вопрос позже, Ацуши растерянно забарабанил рукой по столу. Было принято решение сварить себе кофе.       Его мысли вдруг пришли ко дню рождения воспитанника. Наверное, стоит ограничиться тем, чтобы поздравить утром и подарить нечто приятное, а ещё отнестись к Осаму в этот день со всей доброжелательностью… Тот ведь, наверное, не привык праздновать. Или же наоборот, закатить вечеринку? Весь день ходить по развлечениям, чтобы у подростка загорелись глаза… Слетать в другую префектуру, чтобы отвлечься от рутины… Что же выбрать? Ацуши чувствовал, что этот день окажется важным в развитии как Дазая, как и их отношений, и… — «Может, как учитель я себя и не реализую, но хотя бы как хороший наставник!».       Но по отношению к Осаму это эгоистично… Ацуши вздохнул и выключил газ, чтобы налить себе свежий кофе и услышать звук шагов подростка.       — Готово, принимай работу! И прошение я отдал.       — Нет, ты чего, не нужно мне показывать, ты это для себя писал. Я очень рад, что ты правда это сделал.       — Но я хочу тебе показать, Ацуши-кун. Смотри, мне скрывать нечего! Уже описал вчерашний день.       — Ну ладно, только если ты хочешь… Но в следующий раз пиши именно для себя, ладно? Я не буду смотреть, так что ты можешь писать что угодно, так ведь легче… Верно? — Накаджима улыбнулся — интересно, какова будет его реакция на увиденное? Осаму хотел хитрить минимально, чередуя условно плохое с условно хорошим. Он ждал с неким предвкушением.       Ацуши пробежался по листку глазами, чуть хмурясь. Его глаза бегали по строчкам, а лицо становилось всё печальнее, однако Накаджима ничего не говорил. Список Дазая выглядел следующим образом: «1. Мне нравится, что я обдумал мир, в котором меня бы не существовало. Хочу вернуться к этой мысли; 2. Чувство от удушения в воде; 3. Ацуши тёплый; 4. Подчинённые не достают; 5. Напугал Чую; 6. Лапша и пицца вкусные; 7. Объятия во время головной боли; 8. Новые вещи; 9. Обед; 10. Крики пленников.»       Убедившись, что Ацуши всё прочитал, Дазай наклонил голову, ожидая вердикта.       — Достаточно, или нужно больше? — с улыбкой поинтересовался он. Ацуши растерянно и как-то виновато посмотрел на него. — Что такое? Я слишком злой?       Последний вопрос Ацуши проигнорировал, но явно дал на него ответ в своей голове. Что-то Осаму подсказывает, что ответ этот более удивителен, чем Дазай может представить.       — Достаточно. Главное, найти в себе силы делать это каждый день. Допустим, сегодня вечером ты вспомнишь весь сегодняшний день и тоже запишешь похожий список, — Накаджима вернул лицу улыбку, пропитанную печалью; улыбку, которую Дазаю было сложно понять. Он и не стремился. — Даже если в списке всего один пункт, этого достаточно. Только… Смотри, первое предложение ты начал с «мне нравится». Будет лучше, если начинать с этого каждое предложение, а то «обед» это как-то совсем обезличенно… Хотя я рад, что тебе нравится, как я готовлю. И… — Накаджима что, порозовел, посмотрев на листок? Если определять, куда направлен его взгляд, при помощи воображаемого транспортира, то выходит, что на третью строчку.       «Ацуши тёплый». Так его это смутило?       — Зачем писать одно и то же начало много раз? Оно просто меня достанет.       — Чтобы определить, насколько это правда. Вот, например… — Ацуши уже протянул Осаму листок, прежде чем подумать, что то, что он сейчас сделает, может быть грубо. Набравшись внутренних сил, воспитатель продолжил, несмотря на сомнения. Дазаю это было нужно. Тем более, тот сам хотел, чтобы Ацуши всё это увидел! — Можешь прочитать все предложения вслух, но добавляя «я благодарен за…», «мне понравилось…» или «меня обрадовало…»?       Это лишь психологическая проверка от Ацуши. Дазай знает, что его реакции не на все фразы будут одинаковыми, его мимика, его жесты, что Ацуши нельзя недооценивать, как противника, который ищет слабые места жертвы. Осаму попробовал успокаивать сердцебиение во время чтения, а заодно не вслушиваться в свой голос. Его искусство лжи было неидеальным, однако, сработать должно.       — Мне нравится, что я обдумал мир, в котором меня бы не существовало. Хочу вернуться к этой мысли, — пробормотал он безэмоционально. — Меня обрадовало чувство от удушения в воде, — слова звучат глупо — наборы звуков, вызывающие лишь неприязнь и воспоминания о першении в горле, о том, как захлёбывался в воде по собственной воле. Дазай стал говорить, вообще себя не слушая, как если бы в мире не было звуков. А Ацуши смотрел на него — этот хитрый Ацуши, что злит своим внимательным и снисходительным взглядом. — Меня радует, что Ацуши тёплый. Я благодарен за то, что подчинённые не достают. Я рад, что напугал Чую. Мне понравилось, что лапша и пицца вкусные. Мне понравились объятия во время головной боли, — и далее, далее, само́ упражнение, проговариваемое вслух, словно унижало. Положительные (или нет) чувства всегда звучали так унизительно? Осаму закончил, проговорив десятый пункт. Почему-то все силы (эмоциональные) из него как будто выжали. А их и так было не много. Он стоял с листком в руках, понимая, что большая часть написанного вызывает только раздражение и глухую ярость на себя.       — Теперь, когда ты прочитал это, ты уверен, что всё из сказанного принесло тебе удовольствие? — ведь вид Осаму был слишком расстроенным, когда он произносил некоторые пункты, словно хотел обмануть сам себя. Ацуши задел струны его души, даже не будучи уверенным, сто́ит ли.       — Нет.       — Тогда зачеркни то, что тебя расстроило. При мне или нет — как хочешь. В конце концов, мне необязательно это знать, — Накаджима улыбнулся как можно дружелюбнее, но Дазай поднял на него злой и колючий взгляд.       — А кому тогда обязательно?       — Тебе, — с этой фразой Ацуши чуть отвёл протянутые руки Осаму с листком. Дазай смотрел не в глаза, а на руки, вызывая странные эмоции. Это уже даже не жалость была, а нечто другое. Ощущение прогресса?       — Даже если я зачеркну пункт с объятиями и оставлю только «крики»? — спросил Дазай ехидно, и улыбка вернулась на его лицо. Если так, то это было бы печально, но…       «Я бы очень хотел, чтобы мой воспитанник был добрым. Но это место не оставляет выбора», — Ацуши свёл брови к переносице, осознавая свою беспомощность. — «Будет развиваться или регрессировать… Становиться всё более жестоким… Главное, чтобы больше не хотел умереть», — принял Ацуши тяжёлое решение. Но правильный ли он сделал выбор?       — Ты можешь зачеркнуть что угодно, если оно не является правдой. Здесь нет хорошего или плохого. Есть правда и ложь, и ложь навредит только больше и ничем не поможет.       Кажется, Дазай ему слегка улыбнулся. У Ацуши отлегло от сердца — кажется, он донёс, что хотел (но в случае с Осаму никогда нельзя быть до конца уверенным).       — И, значит, делать это каждый день?       — Да! Только лучше, наверное, завести для этого блокнот. Записывай даже незначительные, как может показаться…       — Да понял я, понял, — Осаму отмахнулся и вновь повис у Ацуши на локте — забавное чувство, когда даже на ногах держаться не нужно. Наверное, это тоже нужно будет записать сегодня вечером? В общем, Дазай повис и закрыл глаза.       — Э-эй, ну ты чего, Осаму!       — О-са-му, — повторил Дазай по слогам медленно, чуть открыл глаза и издал смешок. — Какое смешное имя, не находишь? И А-цу-ши. Столько же слогов! Да мы идеальный тандем.       — М-может быть? — Ацуши усмехнулся со сведёнными вопросительно бровями, не зная, как лучше реагировать. Некоторые поступки Дазая его нервировали, но при этом очень грели душу. Появилось иррациональное желание обнять подростка, и только старший хотел поддаться порыву, как Дазай вновь сказал что-то неожиданное.       — Тебе не стоило бы тоже позаписывать такие вещи? А то, глядишь, и радость к жизни пропадёт.       Ему? Ацуши не был уверен, что нуждается в этом. Всё ведь хорошо, всё в порядке… Не так, конечно, как у счастливого человека, но гораздо лучше, чем почти всю его жизнь… Хотя с учёбой это не сравнится. В постоянном деле он действительно чувствовал себя нужным, важным и почти счастливым. Это ощущение хотелось бы вернуть.       — Может, мне тоже сто́ит. Я попробую, — хуже не будет, если согласиться. Или даже станет лучше. Дазай широко ему улыбнулся, до почти треснувших уголков губ. На том и решили.       — Тебе, кстати, звонят. Кажется, та секретарша, к которой ты за советами обращаешься… — стоило Осаму сказать, как Ацуши тоже услышал вибрацию телефона и, чертыхаясь, унёсся за ним, чтобы ответить.       Осаму со спокойным лицом поправил пальто, достал телефон из кармана и оглянулся на дверь коридора. Ацуши шагал по спальне, и из кухни Дазай не мог его увидеть. Осторожно, мафиози пробрался в коридор, прикидывая. Деньги ему с собой не нужны, хотя хотелось бы, оружие на бедре закреплено, телефон с собой… Придётся довольствоваться надеждой, что кто-то одобрит его прошение — забота о поиске того, кто разрушает им выгодные договорённости с банками, гораздо важнее.       «Прости, Ацу-кун», — подумал Дазай, уличив момент, когда Накаджима повысит голос, и выскользнул за дверь общежития. По пути помахал другим работникам и с удовольствием заметил, что у тех есть машины.       — Вас куда-то подвезти, господин Дазай? — один из встреченных оказался членом его отряда из пятнадцати человек, как удачно! Осаму ухмыльнулся.       — Да, в другой филиал. Знаешь, где это?       — …да, конечно. Мне передать что-то остальным?       — Хм, да. Присоединитесь сегодня к отряду Хиротсу Рюро. Обговорите с ним. Мне помощь не нужна, — Осаму забрался на пассажирское сиденье. Естественно, он знал своих подчинённых в лицо, хоть и редко о них вспоминал; и может с точностью сказать, чем занимается встреченный человек, хотя от подозрений это не избавило. При рассмотрении каждой версии, самой вероятной оказалась версия с попыткой угодить начальству. В общем, довольно безобидная.       «Без тебя меня бы уже нашёл Ацуши-кун», — взглянув в тонированное окно, Осаму увидел Накаджиму, выбежавшего из дома и паникующего. — «Вернее, пришлось бы сильно постараться, чтобы сбежать от него незаметно. Я тебя запомню».       — Можем ехать? — Дазай незаинтересованно повернулся к подчинённому. Тот наконец повернул ключ и завёл машину.       — У вас телефон звонит, — заметил мужчина. Ацуши всё ещё оглядывался во дворе, и автомобиль проехал совсем рядом с ним… Звонок от Накаджимы Дазай сбросил.       Не стоит ему участвовать в таком деле, хоть оно и, скорее, детективное — с расчленением тел и прочим набором. Пока с Накаджимой хотя бы общаться приятно, а обвинения в бесчеловечности организации и самого Дазая подросток слушать не хочет. Осточертело.       — Вот, — Дазай отправил подчинённому сообщение с теми же указаниями для отряда, что и сказал. — Ты меня не видел и никуда не отвозил. Если кто-то поинтересуется, ответишь, будто бы сегодня вообще меня не встречал, а приказ получил в сообщении.       Может, если Дазай уже сегодня проберётся в логово к психу, ему отряд и понадобится, но… Гораздо интереснее будет проникнуть туда без них. Да и кто знает, псих ли он… Более вероятно, что у него есть определённая цель.       Тусклое синее освещение, папки с документами в ящиках, куча людей, снующих туда сюда. Осаму был известен лишь в медпункте и перед своими подчинёнными, а вот в другом филиале никто на него внимания не обращал. Убедились только, что он — часть организации. Лучше было бы с бинтами на лице — без них словно без кожи, и только рядом с новым воспитателем он привык без них обходиться. Одному не по себе как-то, если лицо открыто и его эмоции проще разгадать, проще его увидеть.       О смерти Осаму думать себе не позволял — сокрытие боссом того факта, что главу банка убили, было гораздо важнее сейчас. Одно дело — не наводить в организации смуту, другое — не предупреждать о том, что их сотрудничество может быть под угрозой.       Любимые проверки. Кто не способен сориентироваться и понять всё сам — мафии не нужен.       Осаму хотел увидеть оригинал бумаг, понять что-то, что нельзя было бы заметить на копиях. Увы, не было ничего нового. Дазай улыбнулся.       — Хочешь со мной поиграть, да?       Вряд ли убийца знал о том, что подросток, произносящий нечто почти угрожающим и смеющимся голосом, ищет его. Улики от полиции, которые добыли разведчики, фотографии, сделанные патрулями города… Иногда страшно представить, как широка сеть портовой мафии Йокогамы. Осаму скучающе перебирал листы, а на самом деле едва сдерживал улыбку. Всего лишь некоторое время в тёмной комнате за чтением уже вело его, куда надо. Дом в трущобах, возле которого недавно был пожар.

***

      Светловолосый мужчина укреплял заколоченные доски дома — это приходилось делать каждый день. Было бы слишком странно устроить ремонт в трущобах, так что он предпочитал просто почаще тут находиться и делать всё так, чтобы дом вдруг не развалился. Снизу, как всегда, надоедливо стучали по всем поверхностям, до которых могли дотянуться. И ведь это при том, что запястья пленнику вывернули ещё вчера…       Самым сложным оставались походы из дома до магазинов, новых целей и прочих человеческих радостей. Именно сейчас, после укрепления дома (в бункер всё равно никто не пролезет, как и не выйдет из него), следовало отправиться в кафе и в магазин. Те, у кого рот не зашит, должны есть, они нужны ему живыми. А тех, у кого зашит, можно попробовать кормить другим способом.       Размышляя над делами насущными, он покинул дом, чтобы запастись провизией и поесть самому. Кольцо из золы вокруг дома пока ещё отпугивало некоторых местных, и ограбить его не пытались, как и убить. Прошлого такого героя мужчина просто сжёг.       А едва преступник покинул дом, Осаму подождал некоторое время, наблюдая, спустился по горе из мусора и пролез прямиком в окно, обойдя ловушки против незваных гостей. В доме была лишь бедная кухня, но Осаму обыскал её. Внизу раздавался стук — это тоже нужно будет проверить. Насколько Осаму известно, из ветхого дома было очень много выходов, а значит, все жертвы находились внизу.       Осаму провёл кончиком пальца по железной бите. Никто не знает, где он, Ацуши в панике, наверное… Свой телефон Дазай закинул Чуе, когда ненадолго заехал в штаб. С Ацуши они разминулись — и слава богу.       Нужно полагаться только на себя, если он хочет выйти отсюда живым… Или уехать и маякнуть всем, кто ему подчиняется.       Дазай фыркнул — ладно, не настолько он безрассуден. При прошествии определённого времени Накаджиме и отряду отправится его местоположение. Если никто не откликнется — ну, такова судьба.       Осаму жаль только, что они с Чуей не попытаются убить друг друга на чистке. Такое времяпровождение…       Взяв железную биту с собой, Осаму отправился в бункер. Есть слишком мало времени на его исследование.