И я коснулся неба

Валентин Юрьевич сидит в кресле, слегка откинувшись, вытянув ноги, устроив ладонь на подлокотнике. В руке электронная книга, взгляд скользит по строчкам. Артём у окна извертелся весь. То спинку двигает, то лбом к стеклу прильнёт, разглядывая зелёные прямоугольники под хлопьями облаков, то привстанет, вытягивая шею, что-то выискивая в проходе. — Валь, — наклоняется к виску, понижает голос, — а жратва когда? — Ты дома не ел, что ли? — Валентин слегка усмехается, смотрит на часы. — Минут через пятнадцать, думаю, напитки будут разносить. Еда — чуть позже. — Бля, — выдыхает Тёма, — настоящая самолётная еда. Я только в фильмах видел. — Как правило, она вполне съедобна, — Валентин пожимает плечами, сдерживая улыбку, — но ничего особенного. Не разочаруйся. — Валь, — Тёма легонько пихает его под локоть, глаза блестят, — да как мне разочаровываться? Я, блядь, вообще не думал, что когда-нибудь… Он не договаривает, опять поворачивается к окну, но Валентин понимающе кивает. Возвращаясь к недочитанному абзацу, он краем глаза наблюдает, как Тёма возится в рюкзаке, достаёт наушники, с тихими матерками пытается их распутать. Музыка ненадолго утихомиривает Тёму — как раз до появления стюардессы с тележкой. Валентин берёт минералку, а Тёма просит апельсиновый сок и, забирая, тут же расплескивает. В момент краснеет ото лба до шеи, виновато и сердито смотрит то на девушку, то на Валентина. — Извините… блин… я, это, случайно! — Ничего страшного, — девушка, не забывая улыбаться, проворно достаёт салфетки, протирает залитый столик. Пара капель брызнуло Валентину на брюки, так что салфетка достаётся и ему. Пальцы у Тёмы подрагивают, и, видимо, заметив это, стюардесса не протягивает ему новый стаканчик с соком, а ставит на столик перед ним. Тёма что-то бормочет под нос, и Валентин со вздохом поворачивается к нему: — Ну чего ты? Бывает. Успокойся. — Извини, — буркает Тёма. — Ты теперь, наверное, думаешь, что со мной не отдых, а пиздец. — Я думаю, что тебе надо перестать гадать, о чём я думаю, — Валентин пожимает плечами. — Расслабься, Тём. Скоро долетим. — Скоро? Валентин вновь поворачивает запястье: — Часа через два. Тёма кивает, смотрит в окно и тут же тянет Валентина за руку: — Валь, смотри, под нами вода! Вон там, между облаков видно! — Чёрное море, — Валентин кивает. Разглядывая облака и сине-бирюзовую воду, Тёма, кажется, немного успокаивается. Валентин какое-то время думает, не спросить ли его: может, он нервничает из-за полёта? Многие боятся летать, и ничего в этом стыдного нет. Но одно дело — в теории знать, что ничего стыдного, и другое — чтобы двадцатилетний парень, у которого в голове до сих пор дворовые понятия и непререкаемая аксиома «я не должен быть слабым», говорил об этом вслух. К тому моменту, когда приносят запечённую рыбу и тушёную курицу, Тёма, судя по всему, уже в порядке. Ест с аппетитом, с удовольствием выпивает горячий чай, вытряхнув туда все четыре пакетика с сахаром, и, сонно вздохнув, вытягивается в кресле. — Хочешь поспать, Тём? — негромко спрашивает Валентин. — Можно попросить стюардессу, чтобы принесла плед. Тёма приоткрывает глаза, благодарно улыбается. — Давай. Только лучше — два. Тут прохладно, — ладонь Валентина, лежащую на подлокотнике, обхватывают тёплые сухие пальцы, — у тебя руки мёрзнут. — Ну два так два, — Валентин хмыкает и нажимает кнопку над креслом. Просит у девушки два пледа и заодно отдаёт тарелку с курицей, которую он так и не доел. Мягкая шерстяная ткань укрывает от подбородка до колена, Тёма аккуратно расправляет края, помогая Валентину подоткнуть под спину. Укутывается сам, жмурится с тихим довольным вздохом, и Валентин чувствует, как под пледом его руку вновь сжимает тёплая рука. Ладонь у Тёмы шершавая, в мозолях, а на запястье кожа тонкая, мягкая, и Валентин ощущает ровное, размеренное биение Тёминого пульса. А потом и Тёмина голова медленно сползает Валентину на плечо, на грудь. Приподнимается, голубые глаза смотрят внимательно: — Валь, не тяжело? Не мешаю? — Нет. Встрепанная макушка вновь утыкается ему в ключицу. Валентин дышит спокойно, глубоко, под рёбрами что-то разжимается, перестаёт давить. Глаза сами закрываются, Валентин наклоняет голову, почти касаясь губами мягких волос, вдыхая смесь солоноватых и терпко-травяных запахов Тёминой кожи, шампуня и одеколона. …Крепкое сухощавое тело, которое ощущалось каменно-твёрдым, когда Тёма к нему только-только прижался, постепенно расслабляется. Смуглая ладонь сползает с подлокотника, свисает. Тёме очень хочется дотронуться, погладить, обвести мягкие холмики под пальцами, но он боится разбудить. «Их подбили над границей, — всплывает в голове голос Юльки, — сначала пытались сесть с горящим двигателем, потом уже не садились, а падали. Чудом выжили. Отец в госпитале два месяца пролежал, потом в корсете полгода на службу ходил — с переломом рёбер. Нет, от самолётов он никогда не отказывается, он любит добираться быстро. Но, по-моему, ему летать как-то не очень комфортно. Хотя разве его разберёшь?» За стеклом ровное синее небо, где-то внизу сбились кучей тяжёлые облака. Тёма чуть-чуть поводит плечами: затекли. Он опять закрывает глаза, слушает, как Валя ровно дышит во сне. Скоро посадка.