Этюд в красных тонах

      Осколки неоновых лучей больно бьют по глазам. Искусственный дым холодит обтянутую красным светом кожу. Картинки мелькают, отражаясь в расширенных зрачках, а затем и вовсе меркнут. Наступает темнота. И только приятная прохлада пальцев, которые Чангюн узнает из тысячи других, заставляет томно улыбнуться. — Мне нужно угадать кто ты? — низкий, подхриповатый голос звучит глухо, и слова достигают адресата будто эхом.       Вместо ненужных слов, Хёнвон касается мягкими губами горячей макушки через копну волос, пахнущих лаком и чем-то сладким, похожим на растаявшую карамель.       В приватной комнате дорогого клуба не слышно музыки, а зеркальные окна не пускают внутрь посторонние взгляды. Чангюн поворачивает голову, встречаясь взглядами, изучает давно знакомые мягкие черты лица и искорки в глазах, похожих на темные омуты, в которых он всегда тонул, но так и не смог окончательно захлебнуться.       Их связь окроплена такой порочной, но искренней любовью, скрытой от посторонних глаз. Хёнвон всегда называл ее неправильной, бежал сам и заставлял бежать от нее друга. Но сейчас… Сейчас он путается пальцами в смоляных волосах, прижимает голову Чангюна к своему торсу и пытается надышаться короткими выдохами измученного разлукой любовника. Насладиться пьянящим ароматом близости, довериться безумию момента перед тем, как грязно и крепко сжать его бедра в ладонях.       Руки крепко держат широкие плечи, шарят по оголенной гладкой коже, изучая мягкими подушечками пальцев самые чувствительные местечки за ухом… На шейных позвонках… Сжимают шею, ощущая, как судорожно под ладонью ходит выпирающий кадык. Запретные, но такие сладкие касания к молодому мальчишескому телу. Жажда ноет открытым нервом, нагревает кровь до критической температуры. — Скорее…       Чангюн поднимается с кресла, а его рубаха летит с плеч. Прекратились хаотичные вспышки, яркий свет давно погашен. Сетчатку больше не жжет. Тьма может быть спасительной. Горячие выдохи плавят висок, остаются легким щекотанием на скуле. Тонкие пальчики там, куда не добраться просто так, пересчитывают позвонки, спускаются по ребрам, обводят копчик и, нырнув за пояс кожаных брюк, сжимают тугие ягодицы. Крепче… Еще крепче… До скрипа и болезненного стона. — Расслабься, — бархатный голос Хёнвона остается легким конденсатом на хрящике уха.       До боли простая просьба, которую невозможно выполнить. Желание накрывает с головой, по телу бежит нервная, не унимающаяся дрожь. Чангюну хочется прижаться ещё сильнее, вплавиться в любимое тело. Хёнвон нежный, но такой влекущий и жаркий. Когда он рядом, то вытесняет своим присутствием даже намек на любые другие ощущения. Если бы Чангюн сейчас стоял посреди пламени или на острых камнях, то он бы не почувствовал этого. В этот момент Хёнвон для него — все. Он везде. Во вкусе и запахе, в касаниях, в рваном ритме сердца. Словно записан на подкорке мозга, предустановлен главной причиной терзаний.       Кровь в их венах одинаковая — ядовитая, отравленная друг другом. Чья-то злая шутка — разделить их надвое, облечь в два отдельных тела. Решение стать одним целым уже не кажется столь безумным. Пусть так, через секс. Но это больше, чем просто навязчивая фантазия. Жизненно необходимо. Нужно, чтобы не сломаться окончательно. Или же, наоборот?.. Это неправильно. Так быть не должно, но сейчас они вместе и совсем одни. Отдаться. Отдаться ему полностью, быть только его… — Гюн-а послушный мальчик…       Связки деревенеют, и Чангюн извлекает из своего горла тихое «Да», но это больше похоже на томный выдох, почти просьбу.       Хёнвон коварно улыбается. До чего же Чангюн милый и скромный, но как он начинает себя вести, чуть возбуждаясь. Как он выгибается, заставляя держать его крепче. Как его ладони сжимают лопатки, как пальцы запутываются в отросших волосах, больно наматывая спутавшиеся пряди. Хочется его всего. Хочется касаться губами и языком самых сладких и запретных мест. Хёнвон широко лижет мальчишескую шею, нагло вылизывает ухо, кусает за него, наслаждаясь самыми красивыми стонами. Тихими… Приторными… — Возьми меня, — торопливо шепчет Чангюн в чужую шею, плотнее притираясь пахом к бедрам. — Ты же знаешь, как я хочу тебя, ты же знаешь, что мне это нужно…       Собственнически вцепившись в волосы, Хёнвон вгрызается в шею Чангюна, сам отзывается довольным рыком, отчего по обоим телам бегут мурашки. Под губами пульсирует венка.       В этот момент Хёнвон действительно чувствует себя не милым, каким он был при всех, а жадным, голодным зверем. Только рядом с ним сейчас вовсе не жертва. Такой же хищник. Хитрый, изворотливый… Страстный. И Чангюн хочет большего. Он жаждет этого. — Такой горячий… — выдыхает Хёнвон, продолжая изучать изгиб плеч губами.       Чангюн действительно горячий и потный, но сильнее всего это ощущается через плотную ткань брюк.       Приятно щекочущий ком возбуждения падает вниз живота, скручивая внутренности в тугой узел. Голова идет кругом. Слова едва пробиваются через заслонку желания. В ушах шумит собственная кровь, и тембр голоса Хёнвона сводит с ума, дрожь возбуждения в нём смешана с упреком. Издевается, дразнится…       Достаточно издевок. Времени и без того потеряно предостаточно. Пальцы Чангюна расстегивают чужой ремень, и тот вылетает из петель с хлестким звуком. Парень скидывает со лба длинную челку, а в голове закручивается вихревая карусель. Мир заваливается набок.       Они вместе падают на кожаный диван с протяжным скрипом, на выдохе упираются друг в друга лбами, и Хёнвон почти целомудренно касается губами кончика чужого носа. — Это все, что я заслужил? — ухмыляется Чангюн, кривя губы на один бок. — Не страшно тебе? — шепотом спрашивает Хёнвон, склоняясь над чужим лицом.       Чангюн медленно и нерешительно кивает. Страшно. Но страшит его не близость. Пугает то, что человек, ставший больше любого предмета в мире, вдруг окажется чужим. Человек, отзывающийся в груди ударами сердца сильнее гонга, однажды исчезнет, найдя себе кого-то ближе и роднее. Парень приподымает голову, закидывает чужой ремень себе за шею и шепчет на ухо: — Страшно остаться без тебя...       Вместо ответа, Хёнвон тихо шикает и прикладывает палец к губам Чангюна. Смазанный поцелуй остается на гладкой подушечке... На второй... Скользкий язык щекочет ладонь.       Глаза Хёнвона нежно улыбаются самыми яркими переливами и живо собираются в морщинки в уголках. Приобретая цвет молочного шоколада, они ярко контрастируют с черными глазами напротив, пылающими несдерживаемой страстью.       Хёнвон осторожно обводит обнаженную, почти юношескую фигуру Чангюна, двигаясь вверх по мягкой поверхности загорелой кожи, касается выпирающей косточки сзади на шее и чувствует, как тот вздрагивает от прикосновений. Безупречная кожа покрывается возбуждающими мурашками. Почти трясущимися пальцами Хёнвон застегивает ремешок, затягивая его как можно туже. Мурашки становятся крупнее.       Сжимая ладонью хорошо очерченную талию Чангюна, Хёнвон с каждой секундой убеждается все больше, что тот чувствует себя увереннее. Чангюн не боится прикосновений и того, что с ним могут сделать, он не маленький мальчик, чтобы не понимать, что такое мужская любовь. Парень тает под натиском горячего дыхания и по-хозяйски облапывающих его рук. Он готов поставить всю свою жизнь на то, что в этих руках любой монстр спрячется и свернется иголками внутрь.       Тьма прорезается глухим звуком вылетевшей из бутылки пробки. Чангюн плохо видит и немного дезориентирован. — Что происходит? — неуверенно спрашивает он, судорожно крутит головой, но почти сразу задыхается, пытаясь глотнуть воздух распахнутым ртом.       Тонкая струйка прохладного виски сначала попадает во впадину пупка, а затем медленно поднимается между ребер и наконец останавливается на выраженной ямке между ключиц. Чувствуя, как дорогой алкоголь растекается по влажному от пота телу, Чангюн замирает, понимая, что если хотя бы вздохнет, то момент будет утерян вместе с проложенной горьковатой дорожкой, смешавшейся с запахом его тела. — Продолжай... — лепечет он одними губами и почти физически чувствует, как щекочет чужая улыбка.       Парень невольно прогибается в пояснице, когда горячий язык касается его живота и, повторяя мокрую дорожку, медленно и мучительно поднимается до подбородка. Чужие пальцы сжимают щеки, а язык с привкусом приятного жжения чертит по губам и ныряет в рот, обводя гладкие зубы, углубляя поцелуй. — Я поражаюсь твоей смелости.       После долгожданного поцелуя губы чуть горят, но растягиваются в улыбке. — Я тебя не боюсь...       Хёнвон снова прижимается к губам, совершенно не желая себя сдерживать, оттягивает нижнюю зубами, прикусывая ее до характерного металлического привкуса.       Чангюн морщится в поцелуй, чувствуя дискомфорт, но повторное касание языка к ране заставляет сердце екнуть. В паху сладко ноет, в противоречии с ощущением неправильности происходящего. Привычными к темноте глазами Чангюн смотрит на Хёнвона и видит в нем нечто животное и отталкивающее. Словно из-под маски человечности проступает жажда. Как запах раненого животного привлекает хищника. Странно ощущать возбуждение, вызванное физической болью, приправленной первобытным страхом. — Даже так не боишься? — с издевкой спрашивает Хёнвон, и голос его кажется незнакомым. Новая, неизвестная интонация прогоняет по телу мурашки. Парень снова и снова прижимается к окровавленным губам, не давая возможности ответить, и Чангюн отрицательно мотает головой, не разрывая контакта. — Повернешься спиной?       Чангюн закусывает истерзанную губу, покорно принимая нужную позу. Сердце бешено колотится в груди, замирает, ожидая неизвестного ему продолжения. Жадными, грубоватыми касаниями Хёнвон трогает его за бедра, надавливает на поясницу, заставляя прогнуться, и отзывается довольным хмыканьем, когда видит мальчишку настолько открытым.       Дыхание перехватывает от ощущения чужих пальцев на сфинктере. По телу пробегает неприятный болезненный спазм. Чангюн дергается, инстинктивно пытаясь освободиться, но любовник уверенно сжимает в своей хватке. От жаркого ощущения заполненности словно бросает в жар, и юноша протяжно стонет, прочувствовав неизвестные ранее движения внутри. Когда пальцы сменяются горячим, скользким членом, Чангюн признается самому себе, что это больно, но мучительно хорошо. Непривычно и странно... Слишком сильным оказывается вдруг собственное желание, слишком много ощущений смешиваются в одном моменте, и становится страшно, что он сейчас задохнется. Хотелось остановиться, но не было никакой возможности, парень утратил любой контроль над ситуацией. Кожаный ремень передавил глотку, перекрывая доступ кислороду.       Грубо прижимая рукой чужую голову к кожаной обивке, Хёнвон сам чувствует и видит, какой горячей волной удушения накрывает мальчишку, который только беспомощно открывает рот, выдавливает из себя сдавленный хрип и пытается рвать ногтями все, что попадает под руку.       Страшно чувствовать такое извращенное, выворачивающее наизнанку возбуждение, несогласованное с логикой, упоительное и жаркое, слишком откровенное и болезненное. Напряжение пробиралось по позвоночнику, заставляя выгибаться навстречу жарким толчкам и несдержанно застонать. Хёнвон заставляет отклонить голову, надавливает на подбородок, забирается пальцами в рот Чангюна, размыкая губы, и превращает стон в невнятное мычание. Сжимает влажный скользкий язык, мешая сглотнуть слюну.       Сквозь марево собственного возбуждения проступило чувство уязвимости, от которого Чангюну захотелось взвыть. Вот он, распластанный под мужчиной, подчиненный чужому желанию, в изломленной позе податливой игрушки. Ощущение полнейшего подчинения понравилось и внезапно захватило врасплох. Стоило труда, чтобы не сорваться и не начать скулить, прося еще, требуя большего. Вкус разделенной в поцелуе крови казался таким влекущим, щекотал язык привкусом железа. В собственном теле было мало места, рвало на части от навязчивого чувства интимного единения с человеком своего пола. Таким желанным и нужным. Нужным не только сейчас. Нужным всегда.       Хенвон склоняется, прижимаясь грудью к спине Чангюна, и больно кусает за ухо. Он словно нарочно не трогает руками его член, заставляя болезненно ныть, истекать смазкой и пульсировать, причиняя дискомфорт. Мальчишке пришлось исхитриться, оперевшись на одну руку, сжать пальцами другой руки свой член, в несколько жадных движений, механических и быстрых, кончить себе в ладонь, иначе, кажется, он бы взорвался. Оргазм ярким всполохом разошелся под закрытыми веками, оставив его обессиленным и еще более податливым.       Ощущая, как Чангюн сжимает его изнутри, дрожа всем телом, Хёнвон сам не может держаться. Хрипло втягивает воздух, кончая ему на спину, потираясь об выступающие позвонки у самого копчика. Пихает парня от себя, позволяя лечь и наконец громко, протяжно вздохнуть. Тот стонет от боли, выпрямляя колени. Хёнвон тянется за его руками, до боли сжимает ладонью, заставляя разогнуть пальцы, все еще испачканные в липкой сперме. — Вот этого не нужно было делать, — издевательски цокает он языком и подносит испачканные пальцы к чужим губам. — А говорил, что послушный.       Чангюн опускает взгляд, но покорно берет пальцы в рот, обводя гладкую кожу подушечек и собирая собственный пряный привкус на языке. Сперма смешалась с металлическим вкусом крови, и к горлу подступила тошнота. Хотелось убежать, спрятаться от всего этого, от самого себя. А еще хотелось остаться и продолжить делать то, что ему приказывают. Потому что сладкая грань между удовольствием и болью только что стерлась в крепком захвате, и хотелось вновь ощутить нечто подобное, столь же мощное, отталкивающее и притягательное одновременно. — Обещай, что не оставишь меня больше, — бормочет Чангюн и наивно пытается прикрыться своей смятой рубахой. — Я хочу чувствовать тебя, засыпать рядом и просыпаться, а не ждать ночи напролет в подобных заведениях.       Хёнвон кивает, подносит к губам горлышко бутылки с остатками виски, делает глоток и нежно, почти по-отечески треплет Чангюна по волосам, то и дело заправляя их за ухо. — Больше никогда не заставлю тебя ждать, ведь ты самое светлое, что случалось со мной.       И он сделает все, чтобы выполнить свое обещание.