Правильно

— Это было по-настоящему? — Ты — единственное настоящее, к чему я когда-либо прикасался. (с)

Джек глубоко вдыхает свежий ночной воздух и мягко улыбается. За широко распахнутым окном шумит сильный проливной дождь; Джек вслушивается, как крупные капли непрерывно стучат по крыше, по листве деревьев, плотно окружающих дом, пряча его от посторонних глаз. Этот дом, купленный несколько лет назад как можно дальше от города под чужим именем и при соблюдении мыслимых и немыслимых правил секретности, был единственным местом, где Джек мог свободно дышать, зная, что он не попадет под прицелы бесконечных камер, под наблюдение вездесущей Томасины (даже она не знала о существовании этого места, и то, что ему удалось это скрыть от нее, было для Джека одним из самых больших его достижений) и под неодобрение родителей. Он приезжает сюда на неприметных машинах, выдумывая самые разные и максимально правдоподобные причины своего отсутствия, для подстраховки платит более-менее нормальным знакомым, чтоб они подтверждали его присутствие в их компании на случай внезапных неудобных вопросов. Джек готов на что угодно, чтоб сохранить свое убежище в тайне. Он снова делает вдох, чувствуя, как запах сырой земли и травы врывается глубоко в легкие, как свежесть летней дождливой ночи окутывает его, даря ощущение защищенности и спокойствия. Где-то высоко в небе сверкают редкие вспышки молний и грохочет раскатами гром. Джек улыбается еще шире. Он любит ночь. Ночью можно быть настоящим собой. Ночью все будет правильно. Он слышит за спиной тихие шаги, но не оборачивается. Джозеф медленно приближается к нему, и Джек чувствует, как знакомые руки аккуратно обвивают его поперек живота. Он опускает одну руку вниз, переплетая свои пальцы с пальцами Джозефа, и откидывает голову назад. Джозеф оставляет на плече Джека почти невесомый поцелуй. — Я люблю тебя, — тихо говорит Джек, чуть повернувшись к нему лицом. — Я знаю, — улыбается Джозеф, снова целуя его, на этот раз в щеку. Джек хмыкает. — Я ждал иного ответа. Джозеф тихо смеется, и Джек как-то по-кошачьи жмурится, вслушиваясь в его смех. — Ты же знаешь, что я навечно твой. И вся моя любовь отдана только тебе, и никому больше. Джек кивает и разворачивается, оказываясь с ним лицом к лицу. — Знаю. Но… — он опускает взгляд и слегка вздрагивает — то ли от резкого порыва ветра, то ли от того, что его переполняют эмоции, не позволяя нормально вздохнуть. — Мне важно это услышать. Что хоть одна живая душа любит меня на самом деле, просто за то, что я есть. «Не за деньги и не за статус». Джозеф сглатывает. Джек перед ним выглядит совершенно беззащитным, уязвимым сильнее обычного. И хотя Джозеф говорит ему «я люблю тебя» несколько раз в день, он понимает, что именно сейчас, в данную секунду, эти слова будут звучать правильно. Не в постели, когда они оба задыхаются от ощущения близости; не во время завтрака, когда любая фраза звучит как-то слишком просто и буднично; не во время прощания, когда Джек отвозит Джозефа домой после уикенда (он любил проводить время в квартире Джозефа, но не хотел рисковать его головой и не оставался там дольше, чем на несколько часов, всегда уходя задолго до рассвета, а потому они все чаще встречались за городом), или когда он уезжает с очередной миссией на Север, рисковать жизнью в чертовой никому не нужной войне. Поэтому Джозеф мягко обхватывает Джека за шею, притягивает к себе, касаясь своими теплыми губами его сухих и прохладных губ, и на выдохе шепчет: «я люблю тебя», — медленно, тянет почти по слогам, дав Джеку возможность прочувствовать каждое слово. И Джек на мгновение перестает дышать. Будь у него возможность заморозить время, он бы навечно остался здесь. — Ты — единственное, ради чего я все еще не сдался, — тихо говорит он, прижимаясь лбом ко лбу Джозефа. Он смаргивает непрошеные слезы и ощущает, как руки Джозефа крепче сжимаются на его талии. Джека буквально разрывает от щемящей нежности. Он мягко тянет Джозефа за собой в сторону широченной кровати. Они опускаются на нее, не разделяя объятий, и по спине Джека моментально бегут мурашки. Джозеф мягко целует его скулы, губы, шею; Джек медленно плавится, чувствуя касания его губ, полностью растворяется в родных руках. У них впереди целая неделя, с трудом выбитая Джеком в бешеном графике между заданиями на службе, дурацкими приемами, попытками угодить королю и поддержкой образа раздолбая-принца, чьими главными увлечениями является алкоголь, вечеринки и погоня за юбками в ночных клубах. У них впереди целая неделя свободы. Неделя поцелуев, объятий, готовки завтраков и ужинов, прогулок, лежания на диване в обнимку перед телевизором за просмотром фильмов; неделя совершенно обычных дел для простых людей и непозволительной, а потому крайне редкой роскоши для Джека. И в данный момент все это — единственное, что по-настоящему правильно.