Самого лучшего

Антон стоял, облокотившись на палатку с овощами, и всматривался в толпу в поисках человека в непалёной кожаной куртке, пока фруктовая жвачка дразняще накручивалась на палец в стиле самых плохих девчонок. Антону как-то говорили, что он как раз-таки пахнет, как одна из таких «Лав из». Вот только Шастун свой вкус в отличие от жвачек не терял и на такие дешёвые подкаты не вёлся. Его папа не за тем растил, чтоб он потом ноги раздвигал за цветы с клумбы. Антону семнадцать, и он самый крутой парень в школе. Через месяц у него итоговые экзамены, но какое ему до этого дело, если есть Абрамов, который напишет всё за него, стоит только отправить один воздушный поцелуй и подарить два сникерса. Антон умеет очаровательно улыбаться, хлопать глазками и завязывать узелок из черенка от вишенки языком — а это, на секундочку, хорошие таланты. У Антона крутая ветровка, о которой мечтают ребята из его класса, и модные кроссы, провезённые контрабандой — ему, как сыну директора рынка, полагается всё самое лучшее. Злые языки за спиной Шастуна шепчут, что он залетит, как только школу закончит, но ему до этого нет никакого дела: зачем обращать внимание на тех, кто завидует ему только потому что приходится скрывать свой запах за «Красной Москвой»? Антон себе цену знает и занижать ее не собирается — да его гофре стоит дороже, чем все понты тех альф, что к нему клеятся. Пузырь из жвачки громко лопается, а позади слышится ругань Матвиенко — опять кто-то его наебать с ценой помидоров пытается. Антон на эту картину смотрит издалека: ему строго-настрого запретили подходить к любым разборкам, поэтому остаётся только тихо болеть за Серёжу. — Э, малой, чего выглядываешь? — кричит ему армянин, когда спор утихает. — Да так — делать больше особо нечего: пока тут тусую, — беспечно откликается Шастун. Ему все продавцы с рынка как родные, а Матвиенко особенно — он же тут с восьмидесятых точку арендует. — Тыщу раз говорил Андрею, что не дело омеге одному тут ошиваться. Знаешь, какие тут люди ходят? — Да знаю я, дядь Серёж — вы ж сами рассказывали, — Антон на все эти нравоучения только смеётся, он точно знает, что никакие страшные дяденьки не сравнятся с его собственным «криминальным элементом», который всё никак не приедет. — А ты всё не слушаешь меня! Вот поймают тебя когда-нибудь вечером… — Ага, на конфетку заманят, — Шастун снова откидывается на овощную палатку, звеня цепями на шее. Знает ведь, что он сам как одна большая конфетка, так что если и заманивать, то на него. Он, собственно, и заманил одного несколько месяцев назад, вот теперь и не боится. Серёжа только качает головой, бормоча что-то про переходный возраст и ударившую в голову мочу, но Антон не дурак. Он может и ведёт себя так, будто бесстрашный, но на деле-то всё понимает: по вечерам один из дома не высовывается, с незнакомыми альфами не разговаривает по возможности и в неприятности старается не влезать. Он помнит, как в восьмом классе парня из его школы похитили за долги семьи, и на своей шкуре повторять тот же опыт не собирается. — Тебя кстати тут белобрысый какой-то искал, — на прощание кидает Матвиенко и тут же отворачивается к пришедшим покупателям. Антону не надо больше уточнений — он точно знает, что его искал Журавль из параллельного класса. Ему этот Дима Журавлёв вместе с его малиновым пиджаком и запахом цемента вообще не сдался — Шастун ему так собственно и отвечал, но Журавль типичный туповатый альфа, который отказов не понимает: даже как-то притащил Антону коробку жвачки в подарок (будто Шастун вообще нуждается в подобном). Дима всё время звал его на танцы, звал на какие-то квартиры послушать, как он играет дурацкий рок, хотя Антону вообще «Мираж» нравится. Журавлёв уже как-то отхватывал пиздюлей за излишнее внимание, но всё равно не сдавался и даже пару недель назад пытался промыть мозги Антону — доказать, что они истинные. Шастуну немного стыдно, но он тогда Димке почти в лицо смеялся. — Блин, Журавль, прости, но дело не во мне — дело в тебе. Извини, но ты ни о чем. И мы с тобой не будем вместе, даже не проси. Это Антон тогда так резко ответил и плечиком повёл, зато потом целый день по школе прятался, пытаясь не попадаться на глаза, чтобы его за волосы не оттаскали. Журавля надо было видеть в тот момент: он весь покраснел, кулаки сжал и смотрел так зло, что Шастун умолял Арсения бросить все дела и приехать за ним. Антон был уверен, что после такого от него все точно отстанут, но Дима вернулся на следующий день тем же самым солнечным зайчиком, пообещав, что он обязательно устранит всех конкурентов. Ну смех и грех же! Журавлю семнадцать, а его главному конкуренту все двадцать пять, и пока тот катается в школу на автобусе, Антона забирают на крутой девятке. О какой конкуренции вообще может идти речь? Шастун может быть хорошим омежкой, но точно не для Журавлёва. Для кого-то другого. Для кого-то в кожаной куртке и на девятке. Арсений Попов — местный криминальный элемент с вечно разбитыми костяшками и холодным взглядом. Он не нравится родителям Антона, но он для них незаменимый бизнес-партнёр, на которого можно положиться. Арсений не нравится родителям Антона, но очень нравится самому Шастуну. Тот, как только почувствовал запах газировки из автомата, сразу же решил, что именно этого альфу он себе и хочет. Он вообще-то сын директора рынка — ему положено всё самое лучшее. Арсений же от него чуть ли не бегал, пока Антону не исполнилось хотя бы семнадцати: тогда он и сдался, тогда и случились первые катания по городу на крутой тачке, тогда он впервые ответил на поцелуй Шастуна, а потом ещё долго шутил, что с Антоном больше никакой жвачки ему не понадобится. У Арсения всё время какие-то важные дела, куда Антону нельзя совать свой нос, и это обидно. Шастун может и омега, но при этом он не из классической литературы золотого века вылез и вполне себе мог хотя бы знать, чем занимается его, на секундочку, альфа. Он вообще махался от души до дурацкого полового созревания, когда ещё все силы были равны, если кому-то интересно. — И кого же ты так внимательно высматриваешь? — голос раздаётся прямо над самым ухом, а у Шастуна мурашки по спине бегут. Он резко разворачивается на сто восемьдесят и прижимается всем телом, перехватывая поперёк спины. Арсений только усмехается и целует куда-то в висок, отстраняясь, а то Шастуну только дай возможность — целый день на нем провисит. — Погнали кататься! — вместо ответа говорит Антон и тянет Арсения за руку в сторону места, где тот всегда оставляет свою девятку. Иногда Попову думается, что Шастуну не семнадцать, а семь, потому что этот дурачина радуется любым мелочам, как ребёнок. Он Арсению фигушки показывал, когда откусил бóльший кусок бутерброда, а это же даже не соревнование было. Антон по-детски вертелся в салоне девятки, пытаясь рассмотреть гофре, когда только вышел из парикмахерской и постоянно спрашивал, идёт ему или нет. Шастун был настолько непосредственным и простым для омеги, что Попов не мог ему не поддаться. Антон уже привычным движением вставляет кассету Татьяны Булановой и закидывает свои длинющие ноги в варёных джинсах на приборную панель, правда потом под тяжёлым взглядом убирает, но «Ясный мой свет» остаётся играть. Арсений такое не слушает, но ради Шастуна записал. Девятка трогается с места с громким визгом шин, а Шастун тут же высовывается из окна. На автостраде Арсений набирает скорость, челка Антона развевается, текст песен громко выкрикивается, и Шастун не может представить себя более счастливым, чем сейчас. Это те самые моменты, когда хочется замереть и не дышать, потому что кажется, что лучше уже быть не может: остаётся только не спугнуть. Антон любит Арсения всем своим максималистским подростковым сердцем, и всё, что ему хочется, так это чтоб таких вечеров было побольше. Попов тормозит на тихой обочине и тянется к своей поясной сумке, вытягивая оттуда красивый серебряный перстень. Глаза Шастуна удивлённо расширяются, и он тут же протягивает руку, чтобы Арсений надел украшение, как делает это каждый раз. Руки Антона вообще крайне неприлично для бедного города обвешаны драгоценным металлом, но он же сын директора рынка — ему полагается всё самое лучшее. Арсений надевает перстень и целует тыльную сторону руки, как настоящий интеллигент, хотя вообще-то интеллигенты не выбивают по ночам все дерьмо из других таких же «интеллигентов». Антон вместо того, чтобы позволить Арсению отстраниться, сразу же тянется за поцелуем. Он тыкается сухими губами в чужие раз за разом, пока Попов не сдаётся и не целует его полноценно сам, чуть придерживая за шею и перебирая волосы на затылке. — Тут рядом построили завод по производству жвачки, или ты просто так рад меня видеть? — усмехается Попов, когда немного отодвигается от Антона, почти перелезшего к нему на колени. — Да, это у меня в очередной раз жопа потекла — ты меня не засмущаешь, — на самом деле Шастуну невероятно нравилась эта привычка Арсения всё на свете превращать в подкат. Антон тянется обратно к губам, потому что он вообще-то ещё не нацеловался, но Попов кладет ему ладонь на скулу, останавливая. — Давай полегче, — усмехается он, вызывая легкое возмущение у Шастуна. — Расскажи лучше, как дела? — Журавль клеится, экзамены приближаются, рынок развивается. Подробнее о каждой из этих новостей можно узнать только после подключения платной подписки — активировать ее можно через поцелуи, — Антон правда любит поболтать с Арсением, но тот пропадал на каких-то разборках в лесополосе целую неделю и не отвечал на пейджер, пока Шастун весь извелся. Антон каждый раз так сильно переживает, что в один момент Попов может не вернуться, что постоянно крутит перстни и печатки на пальцах, а потом накидывается с поцелуями, чтобы понять, что Арсений реально здесь рядом с ним. Все фрагменты жизни рядом с Арсением на вес золота, фантастические и просто лучшие, а Антон сын директора рынка — ему полагается всё самое лучшее. Попов смотрит на Шастуна с хитрым прищуром и только тяжело вздыхает. Горячий воздух с каждой минутой всё сильнее пахнет фруктовой жвачкой, а Антон недовольно ёрзает на сидении, вырисовывая на бедре Попова какую-то лабуду. — Арс, ты меня трахать будешь или мне надо опять послушать про то, что мои родители этого не оценят? — Антон перекидывает ноги через коробку передач, устраивая их на коленях Арсения, и смотрит выжидающе. Вот тебе и криминальный элемент Попов, которого боится весь город. Вот тебе и тот злой человек, с которым Антону нельзя общаться. Сидит весь такой серьёзный и боится прикоснуться к своему омеге — Шастуну даже смешно. Он водит ступнями по ноге Арсения и будто случайно задевает член. Попов перехватывает наглую ногу и осуждающе смотрит на Антона, но он всегда проигрывает в таких гляделках, потому что взгляд Шастуна искрится пошлостью, а Арсений не железный. Огрубевшие пальцы начинают подниматься по ноге, слегка цепляя штанину. Антон довольно раздвигает ноги шире и громко выдыхает, когда ладонь оказывается на внутренней части бедра. — Меня убьёт твой отец, — тяжело вздыхает Арсений, будто он какой-то шестиклассник, нарисовавший хуй на доске, а не мужик, зашугавший половину города. — Или я, если ты сейчас не скажешь мне снять штаны, — руки Шастуна замирают около молнии в ожидании приказа, когда на поясе звякает пейджер новым сообщением от мамы. — Что там? — спрашивает Попов. — Да так, мама говорит, чтоб ты меня к десяти домой привез. Не парься — я скажу ей, что ты очень приличный мальчик и переводишь бабушек через дорогу на самом деле, просто это секрет, — Антону ужасно не хочется возвращаться к теме «Мои родители со скрипом, но принимают мой выбор» в сотый раз, поэтому он просто перекидывает ноги обратно и выходит из машины, подзывающе маша рукой уже снаружи. Шастун усаживается на капот и смотрит совсем развязно. Арсений всё еще серьезный, но от этого прёт только больше: такой строгий, жёсткий — Антона моментально размазывает. — Ёб твою мать, Антон, я кроме запаха жвачки вообще уже ни черта не чувствую. — Арс, мне семнадцать, мы не виделись кучу времени, и я очень тебя хочу. По-другому и быть не может. — Что, и вправду так сильно соскучился? — Арсений снова оглаживает скулу ладонью и чуть оттягивает нижнюю губу. Антон доверительно кивает, наконец, замолкая. — Перевернись и обопрись руками о капот. Вот такой разговор Шастуну намного больше по вкусу: он же и влюбился, когда впервые услышал, как Арсений ведет какие-то переговоры по поставкам в очень строгой манере. Антон думает, что Арсений лучший в своем бизнесе, а ведь ему полагается всё самое лучшее, так же? Шастун послушно ложится животом на капот и сразу чувствует требовательные руки, что оглаживают бока и чуть дергают за шлёвки джинс. Член стоит еще с препираний в машине, и Антону ужасно хочется потереться им об металл. Как же нестерпимо хочется больше прикосновений. Попов, наконец, расстёгивает пуговицу и стаскивает варёнки до колен, оглаживая член через трусы. Он наклоняется к покрасневшему уху, опираясь локтем рядом с рукой Шастуна, и шепчет: — Что, уже совсем невтерпёж? — смеется зараза такая: видит же прекрасно, что сзади на трусах расплылось мокрое пятно. В этом году май действительно ласковый, потому что горячий капот обжигает кожу, заставляя голову кружиться от переизбытка тепла. Антон неосознанно виляет бедрами, пытаясь ткнуться в ширинку альфе, и несдержанно стонет, когда ему это удаётся. Ему глубоко наплевать, что вообще-то они где-то на трассе, и что вокруг всё в дорожной пыли — ему интересно только то, как идеально Арсений цепляет его сосок одной рукой и стаскивает трусы другой. Попов самый лучший любовник на свете, а Антону полагается всё самое лучшее. Когда Арсений вставляет сразу два пальца, то не чувствует почти никакого сопротивления: смазки настолько много, что, возможно, получилось бы пропихнуть и три. Попов сгибает пальцы, проворачивая запястье, чтобы найти нужную точку, хотя, судя по Антону, ему даже особо стараться не надо — тот ведь весь одна эрогенная зона. Шастун стонет, подмахивает бедрами и царапает короткими ногтями капот, скользя вспотевшими ладонями по металлу. Голова совсем не соображает, и всё, чего ему хочется, так это чувствовать руки Арсения всюду. Дофамин вырабатывается в бешеных количествах, и Антон готов умолять Арсения вставить член, когда три пальца раз за разом проходятся по простате. Кажется, он все-таки начинает умолять и скулить, потому что Попов достает пальцы с ужасным хлюпом и подталкивает Шастуна чистой рукой, чтобы тот перевернулся на спину и собственными глазами увидел, как Арсений облизывает покрытые смазкой фаланги, тщательно проходясь языком по каждому миллиметру. Попов улыбается нахально, когда расстёгивает джинсы и приспускает их вместе с трусами. Член с массивной головкой выскальзывает и слегка покачивается под тяжестью собственного веса. Арсений достаёт из заднего кармана резинку и спешно натягивает. Антон дергает ногами, окончательно стягивая с себя штаны, и те падают прямо на землю. Шастун обвивает бедра Попова и смотрит так просяще, что будет ужасным преступлением отказать. Попов входит медленно, помогая себе рукой, и тут же слышит протяжный стон, который должен был напугать всю живность в округе. Он набирает скорость постепенно и наклоняется, чтобы уткнуться носом в шею и вдыхать родной аромат, иногда оставляя лёгкие поцелуи. Антон обхватывает его рукой поперек спины и даже через два слоя футболок чувствует жар чужого тела. Шастун подмахивает совсем не в такт, но у него всегда были проблемы с чувством ритма, а Арсению это никогда не мешало. Запах жвачки смешивается с запахом газировки из автомата, и вечером на Антона снова будут внимательно смотреть две пары родительских глаз, но ему сейчас нет до этого никакого дела. У него сейчас любовь. Что может быть лучше, чем любить и быть любимым в ответ? Ничего. А ведь Антон достоин всего самого лучшего. Арсений пропихивает одну руку между их телами и рвано дрочит Шастуну в такт своим толчкам. Оба держатся совсем недолго — перерыв сказывается. Антон первым кончает в чужую руку, и всё его тело расслабляется, а глаза закрываются. Он слышит, как через пару минут хлопает дверь машины, и как Арсений поливает из бутылки испачканную ладонь. Попов целует его в родинку на носу, и глаза приходится открыть. Хорошо быть альфой: не выматываешься до состояния не состояния всего за один оргазм, но Антон бы ни за что не променял свою омежью сущность. — Эй, Арс, — зовёт Антон через какое-то время, когда они оба оклемавшись сидят в салоне, открыв все двери настежь. — А? — Не пропадай больше так надолго, пожалуйста, — Шастун от волнения снова крутит кольца на пальцах и иногда поправляет чёлку. Арсений очень хочет пообещать больше так не делать, но не может, потому что жизнь — это всё-таки не сказка, и ему надо сделать еще очень много, чтобы они с Антоном могли счастливо жить в будущем. Поэтому он только крепко прижимает Шастуна к себе, сам не зная того, что вскоре тяжелые времена кончатся, а не данное обещание удастся сдержать. Ведь Антон достоин только самого лучшего. Во всех смыслах.