Слон.

— Скотина! Дверь щелкает аккурат в момент, когда шахматная фигурка врезается в стену. Вряд-ли Биттенфельд заметил бы данное обстоятельство и без металлического лязга, пускай дверные петли не так хорошо смазаны, а гости в последнее время являлись слишком редкой привилегией, чтобы игнорировать чужие шаги, — герр гранд-адмирал пребывал в ярости. Скотина вежливо прикрыла дверь и подняла фигурку с пола. — Башня. Плюс на плюс неожиданно даёт минус, и в светлую голову министра обороны внезапно не полетела следом доска — он уже готов был уклониться. «И траекторию полета рассчитал механическими глазами» — одновременно со словами молнией пролетает мысль, привыкшая к однородным ругательствам о глазах. — Не башня. Ладья, — фыркает гранд-адмирал с важным видом оскорбленного лично его, не фигурки, достоинства, и устраивается в кресле снова поудобнее. Не вставать же. — Вы пришли посмеяться или, в конце-то концов, испепелить взглядом? Отлучаясь в недавнюю ретроспективу, на настолько часто повторяющуюся реплику Фернер давеча планировал вручать остроумцам картонку с расписанным мелким шрифтом полным, далеко не волшебным вопреки сложившимся легендам, функционалом протезов глазных яблок имеющейся модели. Оберштайн позволил оставить эту затею на времена, когда в сером плаще заседать будет уже не он, а молодому поколению нужен будет призрак для устрашения. Решение адъютанту озвучено пока не было. В настоящее время Пауль фон Оберштайн рассматривает подобранную шахматную фигуру, долгая продолжительность чего грозила вполне материальными последствиями. Фриц Йозеф Биттенфельд по другую сторону комнаты вздыхал все глубже и реже, и в тишине было слышно, как его мысли наливаются кровью. Последний же думал о том, что, возможно, слышит стук механизмов в протезах — сейчас будут стрелять на убой без предупреждения. — Вы хорошо осведомлены о шахматах, Биттенфельд? — Не хочу я с Вами играть, — наперед выказал отвращение адмирал, всем туловищем отшатнувшись от стола. Оберштайн же переходил в наступление — с таким же пресным выражением подходит к шахматной доске и ставит ладью на место, руки, тем не менее, от фигурки не отнимая. Механический взгляд — строго в одну точку, точно в комнате бешеный пёс. Партия не начата. — Вы уже в игре. Секундное замешательство — и Биттенфельд хочет стукнуть по столу кулаком. Как так. Неправда. Лечите голову, герр министр. Достопочтенный же герр министр с нарочно преувеличенным металлическим лязгом опрокидывает ладью в горизонтальное положение. — Ройенталь умер. Фриц Йозеф Биттенфельд хмурится. Гневная задумчивость ему не идёт. Обводит взглядом пешки — половину можно вычесть. Каждой фигуре легко подобрать имя и отдать честь — на то они металлические, нерушимые. Такие только в космических боях плавятся. И все равно ещё громче, ещё сильнее стучит кулаком по доске. Оберштайн был готов и не к такому — над разлетевшимися по полу фигурками он бледен и недвижим, как колонна. Как струна. — Вы себя игроком возомнили? — Нет. — Скотина. Гранд-адмирал вскакивает с места и отходит к окну. Он знает, он действительно знает, что на уме у министра обороны — министр обороны смотрит ему в спину, не мигая. — Такая гадина игроком быть не может. С таким игроком я предпочел бы смерть. Всё равно доиграть партию некому. «— И незачем »,— заканчивается мысль Оберштайна. На столе в кабинете министра оставался ждать подписи приказ о печати картонок мелким текстом. — Не смейте хватать звезд с неба, — с активной мимикой не останавливается яростная патетика, Биттенфельд стучит кулаком по раскрытой ладони. — В следующей партии я — слон. — Нет, Биттенфельд. Вы — баран. Дверь захлопывается со скрипом снова прежде, чем гранд-адмирал осмелится превратить точку на записи игры в запятую. Он гневно садится обратно в кресло и видит: нерушимый, металлический король укатился далеко за кровать.