Перелом

      Таня сидела прямо на подоконнике и с тоской смотрела в окно. Прошла уже почти неделя с перестрелки в школе, но сестры Головановы ни за что не хотели верить, что их мамы больше нет. Тетя Катя, мамина сестра, старалась окружить племянниц любовью и заботой, но девочкам, как бы они ни любили тетю, этого было явно недостаточно. Хорошо, что папа разрешил не ходить пока в школу — он всегда был понимающим и совсем не строгим, хоть и пытался держать дочерей в ежовых рукавицах, чтобы не избаловать. Но сейчас папа сам сказал, что им лучше побыть какое-то время дома, и девочки не сопротивлялись.       Таня на мгновение обернулась: Наташа сидела за кухонным столом и что-то методично переписывала из открытой книги, лежавшей перед ней. Судя по всему, это был учебник русского языка. У Тани ёкнуло сердце. Мама ведь вела литературу и русский. Правда, не у их с Наташей классов, а у других.       «У класса Стаса Архипова, например», — подумала Таня с досадой и некоторой злостью, которая иногда невольно поднималась внутри девочки. Таня не понимала, с чего Стас взял, что имеет право решать, кому жить, а кому — нет. Почему он убил их маму, которая была не только хорошей учительницей, но и хорошим человеком в целом?       — Да чтобы и твою маму кто-то убил, — зло прошептала Таня и вздрогнула, когда Наташа спросила:       — Ты что-то сказала?       — Да так. — Таня спрыгнула с подоконника и разместилась за столом напротив сестры. — Я подумала: было бы справедливо, если бы и Стас лишился своей мамы. А что, нашу он убил, а его должна остаться в живых?!       — Таня, мама Стаса не виновата, что ее сын стал преступником, — назидательно произнесла Наташа и снова принялась за выполнение домашнего задания. — Ну, ладно, может, и виновата, но отдуваться за его преступление она не должна. Да и вообще, желать кому-то смерти — так себе занятие. Может бумерангом вернуться.       — Так пусть вернется! — воскликнула Таня. — Пусть Стасу вернется! Хочу, чтобы он страдал так же, как мы! — Из глаз девочки потекли слезы, и Наташа закатила глаза.       — Он сейчас практически в тюрьме. Уверена, он страдает не меньше нас. Ты б лучше учебой занялась, Тань. Заодно отвлеклась бы от Стаса.       — А, так ты только поэтому взялась за учебу? — Таня попыталась выдавить насмешливую улыбку, но получилась только жалкая. Наташа посмотрела на сестру и серьезно сказала:       — Мама всегда говорила, что будет счастлива, если мы найдем любимое дело и добьемся успеха в нем. Раньше я не обращала на это внимания, но теперь… Мамы больше нет, и стать хорошим преподавателем — это теперь единственное, что я могу сделать для нее.       Таня заметила, как в глазах Наташи появились небольшие слезинки, но сестра быстро заморгала и прогнала их. Голованова-младшая взяла Наташу за руку и тихо спросила:       — Ты все-таки хочешь стать учителем русского и литературы? Как мама?       — Да. — Наташа позволила сестре сжать ее руку лишь на мгновение, после чего убрала ладонь и принялась еще усерднее выводить буквы в тетради. — Я хочу быть учителем, который не только научит всех правильно писать, говорить и читать, но и не позволит таким, как Стас, решать чью-то судьбу.       Таня вытерла слезы со своих щек и задумалась. Наверняка сестра добьется своего: у Наташи крепкий внутренний стержень, а ее характер всегда был более твердым, чем у младшей сестры. Втайне Таня Голованова безумно хотела быть хоть немного похожей на старшую сестру, но Наташа терпеть не могла, когда ей подражали, поэтому Голованова-младшая старательно скрывала свою мечту.       Наташа всем своим видом показывала, что не собирается продолжать разговор. Ее взгляд шустро перемещался с учебника на тетрадь и обратно, а ручка, управляемая твердой Наташиной рукой, аккуратно выводила синие буквы на бумаге. Понаблюдав еще немного за сестрой, Таня направилась в гостиную, взяла свой мобильник в руки и принялась набирать номер, но не успела она нажать на кнопку вызова и приложить трубку к уху, как в дверях появилась Наташа.       — Кому ты звонишь?       — Папе. — Таня сглотнула. — Хочу… поговорить с ним.       — Папе сейчас не до нас, — строго ответила Наташа, но в ее голосе проскользнули едва заметные нотки грусти. — Он работает. Вечером с ним поговорим.       — Наташ…       — Не мешай папе работать, — повторила Голованова-старшая и, прежде чем вернуться в кухню, добавила:       — Тетя Катя просила в магазин сходить. Сходишь?       — А может… — Таня немного запнулась, — … вместе сходим?       Наташа подумала немного и, к удивлению сестры, согласилась.       — Сейчас только допишу одно упражнение и пойдем, — отозвалась Голованова-старшая и бодрым шагом отправилась в кухню. А Таня стояла чуть ли не с открытым ртом и гадала, что заставило Наташу стать чуть более дружелюбной к ней.

***

      В общую палату Кузьмина перевели спустя неделю после перестрелки, когда его состояние перестало вызывать опасения у врачей. Первое время было тяжело: Кузя по-прежнему не мог вставать с постели и чувствовал себя не слишком хорошо. Поэтому, пока действовали лекарства, он спал, затем его будили врачи или медсестры. Первые двое суток к Кузьмину никого не пускали, опасаясь за его физическое и моральное состояние, учитывая то, что он пережил и что о нем думали некоторые люди. Однако на третий день Красавченко путем долгих уговоров смог убедить лечащего врача в том, что Кузьмину необходимо присутствие близкого человека. Оказавшись наконец в палате, Дима прошел к койке и ужаснулся: Кузя осунулся и сильно похудел, несмотря на то, что Красавченко каждый день приносил в реанимацию что-то из домашней еды, которую разрешил доктор.       — Кузя, — Дима ласково провел рукой по волосам друга. Тот приоткрыл глаза и повернул голову к Диме.       — Привет, — сказал Вова слабым голосом, устало глядя на Красавченко, но тем не менее нашел в себе силы ему улыбнуться.       Дима улыбнулся в ответ. Сейчас он знал, что будет рядом с Кузей, чтобы оберегать его от нападок не слишком адекватных людей. А если понадобится, то вообще поселится в больнице и будет спать на кушетке.       — Пить хочешь? — поинтересовался Дима, когда заметил, что Вова то и дело облизывает пересохшие губы. Не дожидаясь ответа, Красавченко налил воды из бутылки и поднес стакан к губам Кузи. Тот сделал несколько жадных глотков и устроился обратно на подушки.       — Дим, я немного устал. Можно я отдохну?       — Конечно.       — А можно мне компьютер?       Дима боялся этого вопроса. Он знал, что в сети началась настоящая травля, и очень не хотел, чтобы Вова узнал об этом. Его моральное состояние все еще оставляло желать лучшего, и все баталии, что творились в сети, действительно могли сейчас его просто убить.       — Доктор пока не разрешает, — коротко ответил Красавченко. — Давай денька через два-три я тебе его привезу?       Кузя кивнул, прикрыв глаза. Все равно сил что-то делать за компьютером у него не было. Вова почти заснул, когда в палату прошел незнакомый мужчина средних лет. Он протянул присутствующим в палате удостоверение.       — Газета «Вестник Петербурга». Я хотел бы взять у Владимира небольшое интервью. Его ведь перевели в палату.       — Сейчас не время, — сказал Дмитрий. Сам же Кузя, похоже, был слишком слаб, чтобы что-то говорить, но он был искренне благодарен другу за то, что тот взял на себя этот разговор. Красавченко смерил незнакомца суровым взглядом и добавил:       — Покиньте палату.       Дима был спокоен и старался не переходить на агрессию, однако репортер был слишком настырным и не терял надежды прорваться к Кузьмину.       — Мне важно знать, почему полицейский не смог предотвратить трагедию. Люди потеряли близких!       Тут Дима уже не выдержал. Схватив наглого мужчину за шиворот, он выволок его в коридор, прижал к стене и заговорил:       — Значит так, слушай сюда: сейчас ты спокойно выходишь из отделения и забываешь сюда дорогу. А не забудешь — вылетишь в окно. А теперь пошел отсюда! — грубо толкая журналиста в спину, Красавченко выгнал его из отделения, после чего подошел к медсестре.       — Девушка, я по поводу Кузьмина из седьмой палаты. Я сейчас напишу список людей, которые могут его навещать. Если придет кто-то, кого нет в списке, — сразу звоните на любой из номеров, который я написал. — Красавченко оставил список и отправился обратно в палату. Вова за это время успел уснуть. Дима хотел поправить одеяло, но обнаружил, что футболка парня насквозь мокрая от пота. Он нырнул под кровать, где была небольшая спортивная сумка, в которой они с ребятами привезли Кузе вещи после перевода в палату, вытащил оттуда чистую футболку и растолкал друга.       — Надо переодеться, — оповестил Красавченко. — Ты весь мокрый.       Кузьмин слабо соображал, но тем не менее позволил Диме усадить себя на кровать, снять с себя мокрую от пота футболку и надеть чистую. Дима делал все максимально осторожно, чтобы не задеть поврежденное плечо. Перед тем, как уложить Кузю обратно на подушки, Красавченко проверил повязку у него на животе и, убедившись, что она сухая, укрыл Вову одеялом.       — Дима…       — Спи, я пока не ухожу. — Дима погладил друга по влажным от пота волосам, после чего сел на край кровати и принялся наблюдать за Кузей. Во сне он был такой спокойный, умиротворенный, словно не было этой страшной перестрелки в школе и грызущего чувства вины.       Дима успел задремать на стуле в палате, когда в дверь постучали. От неожиданности Дима проснулся, испугавшись, что пришел снова кто-то из журналистов, но это оказался Голованов.       — Так и думал, что ты здесь. Ну что, как Володя?       — Получше, — ответил Дима. — Температурит только, но доктор сказал, что это нормально. Пусть спит.       — Да я на самом деле ненадолго, — ответил Голованов. — Привез лекарства, которые доктор попросил. Володю проведаю и к дочкам.       — Они как там? Держатся?       — Тяжело. Пришлось на домашнее обучение перевести. Пусть годик так поучатся, а там видно будет. Может, в старую школу вернутся, может, в новую переведу… Не знаю. Хотел бы я с этим Стасом поговорить.       — Вы же понимаете, что это невозможно? — спросил Дима.       Голованов пожал плечами. Он не знал, как отреагирует на встречу с человеком, который убил его жену, но чувствовал, что этот разговор необходим.       — Ладно, пойду я, — сказал подполковник. — Завтра заеду.       Кузя завозился во сне, но сразу же затих, когда Дима опустил руку ему на плечо.       — Все, ухожу, — сказал Голованов. — Володя проснется — привет ему передавай.       Андрей Борисович поспешил покинуть палату, оставив Кузю и Диму вдвоем. Он понимал, что подступиться к напавшему на школу Стасу будет непросто. Голованов — заинтересованное лицо, и к делу его не подпустят на пушечный выстрел, но Андрей Борисович тем не менее решил, что должен что-то придумать.       Как только за подполковником закрылась дверь, Дима вернулся к Кузе. Тот так и не проснулся, настолько плохо себя чувствовал. В это время в палату прошла раздатчица. Это была приятная пожилая женщина, внешне чем-то похожая на Нору Леонидовну.       — Ужинать будем? — спросила она. Дима кивнул и протянул тарелку женщине. Она положила на нее немного еды, и Дима вернулся к Кузе и растолкал его.       — Тут еду привезли. Поесть надо, — сказал Красавченко, приподнимая головную часть функциональной кровати.       — Дим, я не хочу… — Кузя отвернулся. Не хватало еще, чтобы он ещё кормил его с ложечки.       — Это не обсуждается, — сказал Красавченко не терпящим возражения тоном, но понюхал содержимое тарелки и скривился. — Хотя… пожалуй, нужно достать что-то не такое… экзотическое.       В этот момент в дверь палаты снова постучали. Затем дверь открылась, пропуская внутрь Тимура. Он после окончания рабочего дня решил тоже проведать коллегу, зная, что тот очень подавлен из-за последних событий.       — Привет, Кузь. Как себя чувствуешь?       Кузя ничего не ответил, только слабо улыбнулся. Он был рад видеть двух лучших друзей рядом. Тимур даже сидел с ним в реанимации, и Вова это смутно, но помнил.       — Может, хочешь чего-нибудь? Я домчу до магазина, куплю.       — Тимох, спасибо, но не нужно, правда, — ответил Кузя. Ему было настолько плохо, что он понимал, что все равно не сможет ничего съесть. Никакие уговоры не помогут.       В этот момент в палату прошла медсестра, держа в руке стойку для капельницы. Девушка подошла к койке и уже нащупала у Кузи вену, когда неожиданно раздался звук бьющегося стекла. Буквально в нескольких сантиметрах от головы медсестры пролетел кирпич, окатив ее, больного и двух друзей брызгами стекла.       — И как это понимать? — дрожащим голосом спросила медсестра.       — Не знаю, — ответил Дима. — Будьте здесь, я до охраны смотаюсь. — Красавченко скрылся в дверях, а Тимур вместе с медсестрой помогли Кузьмину переместиться на другую койку.       — Все хорошо, Вовчик. — Тимур приобнял его за плечи и успокаивающе погладил. — Воды дать?       Медсестра протянула стакан, и Тимур принялся заботливо поить товарища.       — Я пойду посмотрю место в другой палате, — шепнула девушка и тоже вышла, но вскоре вернулся Красавченко.       — Посмотрел я записи камер. Ничего путного не нашел, только малолетки какие-то убегали и все. Кузь, как ты? Цел?       — Да… — тихо ответил тот, опустив голову на плечо Тимура. Силы окончательно покинули Кузьмина, и он буквально обмяк в руках друга. Кузя практически ничего не чувствовал, когда его перевозили из одной палаты в другую.