Эпоха Льда и Пепла

Снег не сходил с вершин Магурской Верховины даже летом, так что в кармане Ренджунова сюртука всегда лежала пара пуховых рукавичек, а в седельной сумке хранилось шерстяное одеяло, в которое он и кутался, сидя у костра и попыхивая трубкой. Трубочным зельем он разжился во Флёсе еще на весенних игрищах, и запасы его за это время изрядно поистощились. Треснуло, разломившись, прогоревшее полено, и в воздух взметнулся вихрь огненных мотыльков. Парочка особенно любопытных, покружив над костром, опустилась на нос третьей голове. Чунь Юй озадаченно засопел, не понимая, откуда взялся щекочущий жар, и попытался расправить крылья. Ренджун в панике замахал руками, прогоняя мотыльков: на поросшем куцыми кустиками выступе едва хватило места, чтобы уместить одного пугливого шарканя и сообразить костерок, и если бы Чунь Юй еще и крылья во всю ширь развел, Ренджун бы непременно рухнул в бездонный провал, что разверзся в паре шагов от него. После такого падения ему бы ни одна меч-трава не помогла. — Ну чего ты как маленький, а? Ладно бы седьмая, вечно ей всякие страсти мерещатся, но ты-то уже взрослая голова. Поднял такой шум из-за крошечной элементали. Спи, давай-ка, пока время еще есть. Третья голова пристыженно опустила белесые свои глаза долу. Ренджун мигом раскаялся в сказанном — после случившегося с пятой головой он старался не журить Чунь Юя без веских оснований, — и, порывшись в мешке со снедью, протянул третьей голове парочку свежих яиц. Остальные головы мигом засуетились, принюхиваясь, так что пришлось угощать и их. Близился час обезьяны, и Ренджун, выбравшись из-под одеяла, наломал сухих веток и, разведя огонь пожарче, взялся за обед. В одном котелке поставил закипать узвар, в другом варил толченый ячмень на молоке. На закуску был пирог с фасолью и шмат копченого сала. Для Джемина он припас свежего горошка, хоть вряд ли ему достанет времени на перекус. Хорошо, если вообще воротится дотемна. Облака, первую половину дня толпившиеся вокруг Верховины, словно попрошайки у храма Единого в день летнего солнцеворота, рассеялись, открывая взору лежащую далеко внизу речную долину и восточные склоны Недей. Каменная Сечь несла свои могучие воды на юг, к Переграде, переливаясь янтарным блеском в лучах высоко стоящего солнца. Подул ветерок, принес запахи людского жилья и спелой пшеницы. Ренджун тяжело вздохнул: с какой бы радостью он сейчас вышел на свой маленький огородец, прополол парочку грядок, собрал переспевших, сладких, как мед, абрикос на пирог и засел за карты, но Джемин был уверен, что наконец-то напал на верный след. Оставить его одного блуждать лабиринтом подгорного города, вырубленного в предвечном камне невесть кем и когда, не ведая толком, чего ждать за следующим поворотом, Ренджун не мог. Чем глубже под гору уходили древние коридоры, тем чаще Джемин замечал, что способности покидают его. То, переместившись, он оказывался совсем не там, где хотел оказаться, а то и вовсе возвращался в исходную точку, после чего часами блуждал по коридорам, отыскивая обратный путь. Засечки и метки, оставленные у развилок, бесследно исчезали, а веревка вдруг обрывалась, будто кто секирой рассек, а Джемин и не замечал этого. — Лабиринт защищает песня богов, — сказал Джемин, когда очередной ход завел его в тупик. — Похоже, той же природы, что и чары Лэля. Время, конечно, ослабило ее — пару тысяч лет назад, поди, никто бы и входа в пещеру отыскать не сумел, — но она все еще действует и водит меня за нос. После этого Джемин отправился к Жыценю и выпросил у него пару молоденьких трещоток. С их помощью поиски значительно продвинулись вперед. Небесные лайки без труда находили выход из лабиринта, и Джемину не приходилось тратить драгоценные часы на блуждание в непроглядной тьме подземелья. Отчего защитные чары не распространялись на трещоток, ни Джемин, ни Жыцень сказать не могли, а Лэль, увы, так ничего и не вспомнил. Размышляя обо всем этом, Ренджун помешивал кашу и нанизывал кусочки сала на вертел, который сообразил из барбарисовой ветки, чтоб слегка подрумянилось и пропиталось дымком. Узвар загустел, и Ренджун как раз снимал его с огня, когда из пещеры, жутко посмеиваясь, выскочили трещотки и стали нарезать круги у костра, выпрашивая угощение. Ренджун бросил им сала и сказал, вновь берясь за кашу: — Ты сегодня быстро управился. — Мы кое-что нашли. — Джемин опустился на корточки подле Ренджуна и протянул руки к огню. В звездных его глазах все еще плескался кромешный мрак подземелья, а в тонких серебристых волосах запуталась паутина. — Это в третьем северо-западном коридоре. Одна из стен не монолитный камень. Между полом и стеной есть щель, достаточно широкая, чтобы прошел клинок кинжала. — Может, ловушка? — Ловушки обычно ставят так, чтоб в них кто-нибудь угодил. Я дважды ходил тем коридором, но заметил щель, только когда лайки засуетились. — Но стены толщиной не больше трех саженей. Что за той дверью может находиться? — Еще одна дверь? Вход на нижние уровни? В этих коридорах остаточные чары самые сильные, значит, песнь пели где-то поблизости. Значит, вход в библиотеку здесь. Ренджун вынул из мешка плошку, навалил в нее подоспевшей каши, бросил сверху пару кусков сала и, насыпав из котомки молоденького горошка, протянул плошку Джемину. — Ешь. — Но дверь… — Сначала обед, потом — все остальное. Джемин спорить не стал и взялся за ложку. — А крови младенцев не найдется? А то каша слегка суховата… — Можешь укусить себя за язык. Думаю, разницы особой не почувствуешь. Джемин сообразил оскорбленную мину и принялся глотать еду, толком ее не прожевывая. Ренджун же ел неторопливо, смакуя каждым кусочком, чем изрядно изводил Джемина, которому не терпелось вернуться к своим таинственным дверям. — Велес мне помоги, я будто на княжеском приеме оказался... Попробуй-ка еще узвар горчичной ложечкой кушать, а то негоже это как-то — по-простонародному из чашки хлебать. — При каком это князе, говоришь, дивий народ за барский стол усаживали, да еще и в Престольном граде? — Ты его не знаешь. Он правил до твоего рождения. Тогда Геатайское княжество еще состояло из разрозненных кронландов, каждым из которых заправлял свой князек. Престольный град был простой деревенькой у Винных гор, а столица восточного кронланда находилась в Сафире. Ренджун повел плечами. Порой он забывал, какими старыми бывают звезды. Век летавца многим превосходил век простого витренника, и Джемин помнил времена, о которых Ренджун лишь слышал из быличек ярмарочных кощунников да из сказок Баюна. Он старался не задумываться об этом без весомой причины, но иной раз сделать это было не так просто. — Так понимаю, ты там по работе оказался? — спросил он, отправляя в рот очередную ложку каши. Джемин, казалось, ничего не заметил и лишь усмехнулся в ответ. — Можно и так сказать. Ревнуешь? — С чего бы вдруг? Мы ведь уже говорили об этом. Работа есть работа. Мне тоже не доставляет особой радости губить посевы градом иль затоплять жилища бедных селян бесконечными дождями. Чунь Юй, заслышав знакомые слова, приподнял сразу четыре головы. Вдоль лазурного его хвоста пробежали пурпурные искорки; небо в вышине глухо затрещало. — Мы на заслуженном отдыхе, забыл? — пожурил шарканя Ренджун и, чтобы не быть голословным, приволок из закрома, который сообразил в пещере, два ведерка со свежайшим чанахом. Чунь Юй мигом выбросил из голов мысли о вселенском светопредставлении и принялся за любимое лакомство. — Ты в самом деле собираешься открыть эту дверь? — спросил Ренджун, когда Чунь Юй перестал громогласно чавкать и вернулся к своему излюбленному занятию: полуденной дреме. — Попытаюсь. Но если у меня ничего не получится, будем знать, что вход в библиотеку запечатан надежно. Жаль, мы так и не узнали, где Бёнсин припрятал гримории… — Только не говори, что стал бы ими пользоваться. — Я похож на идиота? — Честно? — Это риторический вопрос. — Джемин насупился. — Просто не хочу, чтобы их отыскали. Если верить Бёнсину, среди текстов были записи и о подгорном граде. Возможно, упоминалась и библиотека, и как ее отыскать. Представь, что случится, если подобная запись попадет в руки очередного Воронова Глаза? Ренджун представил, и ему это не понравилось. — Я должен убедиться, что вход в библиотеку надежно запечатан. Не хочу, чтобы Янми, Сончан и Джисон жили в мире, который в любой миг может поглотить война Первых. Этот мир и без того полон демонов, не нужно выпускать в него еще и Основателей. Ренджун потянулся к Джемину, накрыл его широкую, обветренную ладонь своей ладонью. Джемин предпочитал все свои страхи держать в себе и делился ими скупо, по щепотке, будто опасался, что, произнесенные вслух, они скорее станут явью. Но Ренджун знал, как сильно Джемин привязан к детишкам Чону и Юкхэя и как безгранично любит маленького Джисона, потому догадывался, какие страхи бередят его душу. Он костьми ляжет, но отыщет библиотеку и не позволит древнему злу вырваться на свободу. — Хорошо. Но сам ты туда не пойдешь. — Со мной будут лайки. — Я иду с тобой и не спорь. Ты знаешь, это бесполезно. Чунь Юй приглядит за входом в пещеру. — Ренджуну претила сама мысль о том, чтобы оставить Чунь Юя самого стеречь вход в лабиринт, но позволить Джемину в одиночку отпереть дверь, запечатанную песнями богов, он не мог. — В Чунь Юе я не сомневаюсь, но вот в твоей способности… — Закончи фразу — и узнаешь, почему во мне не стоит сомневаться. Джемин улыбнулся, поймал Ренджуна за меховой ворот сюртука и, притянув к себе, крепко поцеловал в губы. — На меня твои чары не действуют, ты же знаешь, — пробурчал Ренджун, но глаза покорно закрыл и первым сделал поцелуй глубже. Убравшись после ужина и загасив костер, Ренджун ввел Чунь Юя в курс дела, приказал в случае малейшей опасности лететь в Недеи и предупредить Джено с Хёком, обнял каждую из голов, нежно погладил зарубцевавшуюся культю на месте пятой и, натянув шапку и варежки, побрел в пещеру вслед за трещотками и Джемином. И Джемин, и небесные лайки в свете не нуждались, а вот Ренджун идеальным сумеречным зрением похвастаться не мог, так что прихватил с собой масляный фонарь. Света он давал немного, да и тот неспокойно разбегался по стенам и высоким, поросшим сталактитами потолкам, а уж когда они миновали главную пещеру и вошли в лабиринт, и вовсе сузился до крохотного — шаг в поперечине — пятна на неровном, влажном полу. В лабиринте не было эха. Мрак, казалось, имел осязаемую, вязкую, как болотные почвы, плотность и не позволял звукам блуждать по бесконечным ходам и коридорам подземного города. Ренджун шел в аршине от Джемина и все равно чувствовал себя потерянным и одиноким. Даже жуткий смех лаек стирался до полутонов и, казалось, доносился из мерцающих слюдой недр скалы. — Ужасное место, — сказал Ренджун и покрепче стиснул ручку лампы. — И ирейцы здесь жили? Неудивительно, что они сбежали на остров, как только представилась возможность. — Как для урожденного ирейца, ты совсем не разбираешься в истории своего народа. — Я, может, и родился на острове, но вырос в Недеях. Родители с пеленок отдали меня на воспитание Учителю. Мои первые воспоминания связаны с его шарканем, который пытался сожрать корову. Целиком. В одну морду. Неудивительно, что позже он пытался проглотить солнце… — В прежние времена эти ходы освещались. Сталактиты растут слишком аккуратно. Должно быть, здесь действовала та же система освещения, что и в кургане Дайна. — Но зачем строить город под горой? Даже если бы они возвели град на поверхности, среди скал, ни одно войско не смогло бы его захватить без помощи первородных чар и дивных существ. Чем они кормили горожан? Как обстояли дела с их здоровьем? Нельзя жить в глубоких пещерах, куда не проникает солнечный свет, и обладать отличным здравием и хвастаться богатыми урожаями. Хорошо, допустим, поля их лежали средь горных лугов и в долине, и продукты доставляли в город оттуда, но я никогда не поверю, что дети, рожденные в пещерах, вырастали совершенно здоровыми. — Посмотри на Джено. Он родился и вырос в пещерах и на здоровье не жалуется; он сильнее и выносливее большинства людей и пламетов, которых я встречал. Мы знаем, что практически все ирейцы владеют первородной магией. Что, если это влияет на их физиологию? Я не был на Ирье, но знаю тебя и Баюна, видел команду корабля, общался с ними, пока они этого желали. Они не люди, Ренджун. Но и не дивные. Возможно, в их жилах течет кровь Основателей. Думаю, отыскав библиотеку, мы сможем ответить на этот вопрос. — Эх, чувствую, мы еще об этом пожалеем… Ренджун приподнял лампу выше, надеясь рассмотреть стены и потолок лабиринта, но тьма не желала расступаться, и вскоре он вернулся к созерцанию своих сапог. Шли долго. Под ногами плескалась вода, и по направлению ее течения Ренджун понял, что лабиринт уходит вниз, под гору. Камень пола сделался гладким, как лед, и Ренджун брел, держась одной рукой о стену, чтобы не упасть. Лайки убежали далеко вперед, так что не было слышно даже их пронзительного смеха, но Джемина это нисколько не смущало. Он двигался уверенно, не сбавляя шагу, и Ренджуну только и оставалось, что поспевать за ним. Он доверял Джемину, но червячок сомнения нет-нет и подтачивал его изнутри. Что, если лайки повернут в коридор, который Джемин не заметит? Что, если он о чем-то позабудет или чары заморочат ему голову? А если дверь, которую он видел, — лишь часть заклятия, и они больше никогда ее не найдут? — Ты паникуешь так громко, что, поди, и в Поморье слышно, — сказал Джемин. — Что бы деющий не напел, на трещоток оно не действует. Я вижу их следы на воде, так что успокойся. — Легко тебе сказать: ты хоть что-то видишь… Джемин в ответ коротко рассмеялся. Смех его утонул во мраке. Ренджун давно перестал считать развилки и повороты и уже не чувствовал под собой ног, когда вновь услышал лай трещоток, а затем и увидел их бледные, вытянутые лица с щелевидными глазами и улыбающимися пастями. Лайки носились кругами у одного из боковых проходов, что вел в относительно сухой коридор, и радостно хихикали, заставляя волосы у Ренджуна на загривке шевелиться. Свет лампы выхватил пару хелекитов, что росли горизонтально полу и через которые он непременно убился бы, если бы не предупреждение Джемина. — Здесь. — Джемин указал на стену, и Ренджун, опустив фонарь пониже, увидел ту самую щель. Из нее торчала рукоять охотничьего ножа, который Джемину подарил сам Ренджун, так что они явно пришли куда надо. Ренджун опустил лампу на пол и вынул нож из щели. Огонек под стеклянным колпаком затрепетал. — Сквозняк. — Ренджун посмотрел на Джемина. — Там в самом деле что-то есть. Какая-то пустота, и явно с проточным воздухом. Джемин кивнул. — Осталось только понять, как туда попасть. Ренджун снова сунул нож в щель, взял лампу в свободную руку и двинул по коридору, покуда нож не уперся в камень. Тогда он выпрямился и тщательно осмотрел стену, но других щелей не нашел. — Хм… — Ренджун снова взялся за нож и двинул в обратном направлении, пока не наткнулся на преграду. Тогда он встал на колени и принялся исследовать пол. Джемин и лайки наблюдали за ним издали и не пытались мешать своими советами, за что Ренджун был премного им благодарен. — Дверь не в стене, — сказал он, добравшись до противоположной стены. — Она в полу. Ты был прав: это вход на нижние уровни. Щель здесь была многим тоньше, и Ренджун с огромным трудом просунул в нее острие ножа. Джемин, поглядев на его мучения, принялся осматривать ее с противоположной стороны, но скоро бросил это занятие и стал с особым интересом изучать сталактиты. — Ирейцы пользовались первородными чарами лишь в крайних случаях, и все их изобретения приводились в действие с помощью хитроумных механизмов. Я тут вспомнил… Тебя ведь не было с нами в усыпальнице Дайна, когда стрига напал на дьюлу? — Нет, я был снаружи с Чунь Юем. — Ренджун оставил свои безуспешные попытки сломать стену и подошел к Джемину. — Дьюла заставил плиты пола двигаться, тронув соляные наросты на стене… Но здесь стены гладкие, значит, механизм приводят в действие сталактиты. Знать бы еще какие. — Вряд ли те, что над входом в подземелье. Вероятней всего, те, что растут ближе к выходу из коридора. — Это если пользоваться обычной логикой. Сомневаюсь, что ирейцы руководствовались настолько простым мышлением. — Ты только что назвал меня идиотом. — Не тебя одного. Я тоже об этом подумал, но потом поразмыслил еще и понял, что это слишком просто. — А может, они на это и рассчитывали? — Ренджун решил, что обидится как-нибудь потом. Сейчас его больше занимала загадка таинственного подземного хода. — Думаю, любой бы подумал так же и решил, что это слишком просто. — Но они ведь могли догадаться и об этом и разместить механизм вообще в другом коридоре. — Тогда наша миссия выполнена. В этих коридорах миллионы сталактитов. Можно провести здесь вечность и не отыскать тот, что открывает вход в подземелье. — А можно случайно наткнуться на нужный и открыть его. — Джемин-а, ты обещал. Если ты не сумеешь открыть дверь, мы забудем о ней. Нам есть, чем заняться в этой жизни, кроме как искать библиотеку, которую до нас никто не сумел отыскать. Джемин нахмурился. Он в самом деле обещал, а слову, данному летавцем, можно доверять всегда. — Давай пройдемся до конца коридора. Может, я чего не заметил? — сказал он. Ренджун был не против. Он взял фонарь, и они двинули во тьму. Коридор оказался короче, чем большинство из тех, что им довелось миновать, и примыкал к длинному и узкому проходу, по которому бежала неслышно вода. У выхода росло несколько хелекитов, и Ренджун едва не свернул шею, споткнувшись через один из них. Ничего необычного на стенах и полу не было, и Джемин со вздохом повернул назад, когда Ренджун остановил его коротким: "Погоди-ка…". — Разве на входе не растут точно такие же хелекиты? Джемин поглядел через плечо, заставляя Ренджуна недовольно поморщиться. Некоторым способностям летавца было сложно не завидовать. — Да, так и есть. — Но хелекиты ведь встречаются довольно редко, насколько знаю. Я вот ни разу их не видел, только слышал о них от Джено. И на всем пути сюда нам не встретилось ни одного подобного образования. Может, это ключ? Джемин пожал плечами и опустился перед самым крупным хелекитом на корточки. — Достаточно большой, чтобы уместить в себе маленького бескуда, — сказал он и тронул хелекит подушечками пальцев. — Теплый. Ренджун, он теплый. Ренджун присел рядом и прикоснулся к соляному наросту ладонью. Хелекит в самом деле источал тепло. — Думаешь, внутри кто-то есть? — Все может быть. Мы точно не знаем, что за заклятье использовал Чо Бэсинчжа, когда создавал бескудов. Может, он позаимствовал его у ирейцев? И бастарны, и ирейцы поклонялись Велесу, и те, и другие были мирными племенами, их деющие владели первородными чарами и явно знались на песнях богов. Возможно, бастарны — одна из ирейских ветвей, тысячи лет назад отделившаяся от основного племени и ушедшая в Бескиды. Они могли сохранить знания предков и использовать их в трудные времена. Я хочу открыть кокон. Джемин поднялся на ноги. — Джемин, не надо. Мы не знаем, что находится внутри и что из этого выйдет. Вдруг, лабиринт закроется или на нас обрушится скала, или все демоны древнего мира выберутся на свободу? Джемин покачал головой. — Не думаю. Они не стали бы подвергать опасности целый город. Кто-то ведь мог случайно разрушить хелекит. — Не будь дураком. Они могли оставить его, прежде чем уйти. Это ловушка, помяни мое слово. — Бери лаек и возвращайся в пещеру. — Отлично. Ты свихнулся. Всегда знал, что этим все и кончится. — Может быть, но… Разве ты не чуешь? Это чары. Что бы ни находилось внутри, оно наделено первородными чарами, и эти чары одной природы с чарами Лэля. Посмотри на трещоток. Они ведут себя так, словно вернулись домой. Ренджун вспомнил, как радостно лайки носились у входа в коридор, и на миг допустил мысль, что Джемин может быть прав. Признавать это всегда было не очень приятно, но Ренджун учился с этим жить. — Хорошо. Каким образом ты собираешься разбить хелекит и не повредить то, что находится внутри? Джемин молча вынул из-за пояса сработанные из белого чепрака ножны. Ренджун уже видел их прежде, но даже ему Джемин не позволял к ним прикасаться и тем более — вынимать из ножен крис. — Наверное, будет лучше, если ты уйдешь. — Мечтать не вредно. Вскрывай уже эту штуку. Если моему Пути суждено закончиться сегодня, то не вижу разницы, где это произойдет: здесь или снаружи. — Ты слишком много времени болтаешься с Хёком и его бескудом. — Джемин покачал головой. — Отвернись. Ренджун догадывался, что крис сработан из осколка падучей звезды. Возможно, он происходил из того же камня, из которого возник плавучий остров Ирье и который после породил Мировое древо. Свет таких звезд был губителен для людских и даже дивьих глаз, потому Ренджун не стал искушать судьбу и отвернулся. Лайки, бегавшие подалеку, взвизгнули и умчались во мрак. Сталактиты над головой вспыхнули бледным голубоватым светом; тот заструился по стенам, расплескался по полу. Глаза Ренджуна наполнились жгучими слезами; он зажмурился и утер их кулаками. За спиной заскрежетало, будто кто-то прошелся когтями по стеклу. К ногам Ренджуна упал кусок хелекита размером с ладонь. Запахло горелой солью и мокрым железом. — Мне это не нравится, — признался Ренджун. — Тебе вообще мало что нравится. Ты очень привередливый. Здесь в самом деле что-то есть. На бескуда не похоже. Даже на маленького. — Джемин, у меня плохое предчувствие… — Оно и должно быть таким, — на пол упал еще один осколок хелекита, — мы ведь в забытом богами лабиринте, глубоко под ледяным пиками Магурской Верховины. — Я хочу домой. И в нужник, если честно. Джемин захохотал, но смех его звучал странно в этой лишенной отзвуков сумеречной пустоте. Сталактиты засветились ярче, и Ренджун разглядел в противоположном конце коридора притаившихся лаек и преграждавшие выход хелекиты. Они тоже сияли, но свет их был мягким, янтарным, с перламутровым отблеском на причудливых соляных наростах. А затем один из хелекитов отвалился от стены, глухо ударился о пол и с серебряным звоном рассыпался в пыль. Лайки, заходясь визгливым смехом, бросились за крохотным зверьком с длинным огненным хвостом, который уже несся к остолбеневшему Ренджуну. Позади послышался похожий звон, и между его ног метнулся еще один зверек с пламенным хвостом. — Леший вас всех побери, — пробормотал Ренджун и огромным усилием воли заставил себя убраться с пути обезумевших от радости трещоток. — Джемин, что это?! — Хранители. — Джемин прижался к стене рядом с Ренджуном, а за миг мимо них пронеслись хохочущие как не в себе лайки. Зверьки, напоминающие бородатых обезьянок с островов Южного вельда, скакали вокруг трещоток и совсем не смущались присутствия двух дивных людей, в изумлении наблюдавших их чудны́е приветственные ритуалы. — Отлично. Что дальше? — Можешь сбегать по нужде. Все равно от них не будет толку, пока не нарезвятся. Ренджун поборол желание пристукнуть Джемина и последовал его совету. Потолок не собирался падать ему на голову, пол никуда не проваливался, и только снующие под ногами хранители создавали определенные сложности рельефа, но это уже мелочи. Свет сталактитов из голубого превратился в нежно-бирюзовый с золотистым отливом, и Ренджун не нуждался в лампе, чтобы продвигаться по коридорам, но он все равно прихватил ее с собой и не стал отходить слишком далеко. В любой миг ситуация могла кардинально измениться, так что он скоренько справил нужду и вернулся к Джемину. Тот устроился у рассыпавшегося в соляную пыль хелекита и с интересом наблюдал за обезьянками. — Это трикстеры. Посредники, проводники между мирами, — сказал он. — Они здесь, чтобы показать нам путь в библиотеку. — Или завести в ловушку. — Трикстеры не действуют по злому умыслу. — Мне бы твою уверенность. — Ренджун натянуто улыбнулся. — Знал бы, что застрянем здесь так надолго, взял бы с собой перекус. Джемин поймал его за рукав сюртука и потянул на себя. Ренджун опустился на пол рядом с ним. Камень оказался на удивление теплым. Должно быть, остаточная магия хелекита согревала и его. Ренджун опустил голову Джемину на плечо и закрыл глаза. — Разбудишь, когда произойдет что-нибудь интересное. Джемин в ответ лишь обнял его покрепче за пояс. Ренджун, должно быть, в самом деле задремал, ибо упустил тот миг, когда камень под ними заходил ходуном. — Ну же, соня, поднимайся. — Его бесцеремонно подхватили под руки и поставили на ноги. Ренджун с трудом разлепил веки и увидел, что плита над входом в подземелье с ужасающим скрежетом вползает в стену, открывая взору исполинских размеров ступени, убегающие во мрак. Трещотки и обе обезьянки суетились у провала; им явно не терпелось спуститься вниз. — Еще раз напомни, зачем нам туда идти? — с мольбой проговорил Ренджун, но за Джемином, который ринулся к лестнице, последовал без промедления. — Нужно найти какой-нибудь камень и зафиксировать вход. Не хочется вернуться назад и узнать, что между нами и прочим миром лежит тысячепудовая плита. — Вряд ли мы сможем отыскать и притащить сюда камень, способный остановить тысячепудовую плиту. Я спущусь, разведаю, что к чему, а ты жди здесь. — Джемин, в самом деле? — Я должен был попытаться. Ренджун сходил за лампой, и они начали спуск. Шли медленно, ибо ступени прорубали в скале явно великаны. Каждая была не меньше полутора аршин в высоту и достаточно широкая, чтобы Ренджун мог на ней полежать. Обезьянки резво перескакивали с одной на другую, негромко повизгивая и подергивая огненными хвостами, лайки тоже преодолевали их без труда, а вот Ренджун спустя две дюжины ступеней уже проклинал всех местных зодчих на чем свет стоит. — Не помню, чтобы хоть в одном предании об ирейцах говорилось, что среди них водились исполины… — Ренджун с благодарностью принял руку Джемина и сполз со ступени. Впереди замаячила широкая каменная площадка, но не успел Ренджун обрадоваться, как масляный свет фонаря выхватил из темноты еще один лестничный пролет. Они шли не меньше часа, прежде чем ступени привели их в узкий влажный коридор. Стены и потолок его блестели мириадами соленых капель; в воздухе стоял отчетливый запах ржавчины и дряхлой древесины. Коридор заканчивался массивной каменной дверью, по обе стороны от которой возвышались колонны, увенчанные изваяниями янтарных обезьянок в натуральную величину. В глубине их глаз мерцало багряное пламя. — Стражи, — сказал Джемин. — Но мы пришли с проводниками, нас не тронут. Обезьянки, казалось, услышали его и ловко взобрались каждая на свою колонну. Обвили хвостами свои каменные копии и дружно заголосили. Лайки замерли, навострив уши. Поначалу Ренджун не услышал ничего, но затем за дверью, в глубине таинственного помещения что-то ухнуло, дрожью отдаваясь в камень пола, и утробно и протяжно, будто исполинский охотничий горн, загудело. Ренджун схватил Джемина за руку. Огонь в лампе затрепетал и погас, но тьма не наступила. Коридор наполнило тревожное багровое свечение. И в нем окружавшие их камни преобразились. Гладкую, отполированную временем поверхность укрыла сеть замысловатых узоров, по которым, жарко пульсируя, растекалось амарантовое пламя. Камень под ногами дрогнул. Ренджун выронил фонарь и обеими руками ухватился за Джемина. Тот прижал его голову к своему плечу и потянулся за звездным клинком. Лайки забегали вокруг них; белоснежную их шерсть, казалось, запачкала кровь. Массивная каменная дверь с грохотом отворилась. В образовавшийся проход полился авроровый свет уходящего дня. — По крайней мере, нам не придется возвращаться назад лабиринтом, — сказал Джемин и спрятал крис. Обезьянки, ловко цепляясь за обвивший дверь каменный вьюнок, проскользнули внутрь. Трещотки последовали за ними. За дверью находилась погребальная камера, которой неизвестный каменщик придал восьмигранную форму. Куполообразный потолок и стены отполировали до зеркального блеска, и они отражали одна другу, создавая жуткую иллюзию убегающих в бесконечность коридоров. В западных стена́х прорубили узкие окна-бойницы, сквозь которые в усыпальницу проникал вечерний свет. Слепящие, словно жидкая киноварь, лучи заката сходились на каменном саркофаге, что возвышался в центре камеры. Саркофаг и украшающую ее статую покойного высекли в цельном куске сиенита. Заря живым пламенем плясала на дне чаши для подношений, в которую навеки обратились вырубленные в камне ладони статуи. Кем бы ни был при жизни владелец гробницы, но после смерти ему поклонялись словно божеству. Джемин вошел первым и, убедившись, что в камере нет ловушек для мародеров, пропустил внутрь Ренджуна. Ренджун обошел саркофаг, не спуская глаз с лица статуи, а затем заглянул в чашу для подношений, но в ней не было ничего, кроме горстки бледного пепла, и он прошел к окну. Внизу, затянутая вечерним туманом, лежала речная долина. Каменная все так же несла свои живительные воды на юг, к Железным воротам; последние отблески зари отражались в окнах крохотных деревенских хаток, что ютились по аметистовым склонам Восточных Недей. Казалось, горы лукаво подмигивали Ренджуну, давая понять, что знают его тайну. Они находились несколькими верстами ниже входа в пещеры и явно забрали на юг. Где-то там, среди ледяных скал, их ждал Чунь Юй, и у Ренджуна все внутри будто инеем поростало, стоило об этом подумать. — Это не очень похоже на библиотеку, — сказал он, с трудом отводя взор от темных вод Каменной, и вернулся к Джемину, который изучал саркофаг. — Здесь надписи. Похоже, на древнеирейском. Часть слов мне знакома. — Джемин опустился на корточки и провел пальцем по высеченным в камне письменам, что избороздили боковую стенку саркофага. — Здесь лежит кровь от крови последний из Основателей... тот, чей дух не знает забвения, чья плоть не ведает времени... не могу разобрать... владыка Такцанг-лакханга, мастер Печати. И что это значит? — Что нужно убираться отсюда как можно скорее. — Голос Ренджуна сел до свистящего шепота. — Джемин, под этим камнем лежит демон, о котором мы ничегошеньки не знаем. Нужно уносить ноги. Джемин, казалось, не слышал его. Он обошел саркофаг и принялся изучать надпись на чаше. — Его имя — Диан Кехт. Это людское имя, старое, как сам мир, но людское. Доирейское, пожалуй, но все же не демоническое. — Но здесь же сказано, что он из Основателей… — Он мог быть Первым. Диан Кехт… Нет, я никогда о нем не слышал, но это еще ничего не значит. Он мог быть сугубо племенным богом. — Тогда почему нас привели к нему? Эй, вы, приматы? Чего вы от нас хотите? — Ренджун уставился на обезьянку, которая со всеми удобствами умостилась в голове у статуи и умывала свою чудную усатую мордочку. Обезьяна, поди, только этого и ждала. Стоило Ренджуну к ней обратиться, как она оставила свое занятие и в два ловких прыжка добралась до чаши. Ее товарка последовала за ней. Обе устроились на краю чаши, свесив в нее хвосты, и дружно помочились. — Вот вам и уважение к древнейшим богам этого мира, — протянул Ренджун. Не успел он договорить, как в глубине скалы что-то протяжно застонало, и чаша медленно, с отвратительным скрежетом, провернулась. Тысячелетний прах смешался с обезьяньей мочой и тоже начал вращаться. Цвет его из бледно-серого сделался черным, затем в глубине его затеплился густой, будто спекшаяся кровь, багрянец, который вскоре разгорелся в алое пламя. То на глазах у Ренджуна обратилось хлопьями горелой бумаги, которая постепенно складывалась в цельный пергамент. Изначально темный, цвета коричного порошка, он выцвел до вощено-желтого, как кожа старика, оттенка, и на нем проступили незнакомые Ренджуну письмена. Пламя угасло, чаша перестала вращаться, и пергамент с тихим шелестом опустился на ее дно. От него едва уловимо пахло дымом, но больше — стариной, настолько глубокой, что у Ренджуна закружилась голова. — Ну теперь мы знаем, что этот Диан Кехт владел временной магией. Не удивительно, что ирейцы о нем помалкивали. — Джемин поймал пергамент за уголок и осторожно вынул из чаши. — Все тот же древнеирейский. Чернила плохо сохранились, что и понятно: запись уничтожили. — Глаза его забегали по яхонтовым строчкам. — Интересно… Ренджун перебрался поближе к нему, но на ирейском он знал всего несколько слов, да и те были связаны с астрономией, так что пришлось ждать, пока Джемин переведет. — Девятьсот девяносто пятый год Второй эпохи Льда и Пепла. Легенда о Диане Кехте. Исход из земель Ир-каллы и спасение мира… — Джемин прошел к окну и присел на край оконной ниши. Горный ветер растрепал его белесые волосы; заря позолотила ресницы. — Здесь говорится, что Диан Кехт был сыном Нергала, демона-истребителя древнего мира, владыки подземного царства. Когда Кехт родился, Нергал отобрал его у амму и заключил в подземелье, но, повзрослев, Кехт сумел сбежать. В этом ему помогли Велес и его крылатые кони. — Бурдо-валы… — Они самые. Нергал отправил в погоню за Кехтом своего старшего сына, Карачуна, но Велес сумел одурачить его. Он перевез Кехта на своей ладье до самого устья Забыть-реки, где Кехт возвел храм-крепость, Такцанг-лакханг, в котором и укрылся от отеческого гнева. Так как Такцанг-лакханг лежал на границы двух миров, в конце всех Путей, никто из бессмертных не мог отыскать к нему дорогу. У Кехта было два дара: он умел управлять временем и врачевать любые хвори. Поэтому Нергал так им дорожил и не желал его отпускать. Он догадывался, что сделает Кехт, оказавшись на воле, и так все и случилось. Диан Кехт исцелил раны, оставленные войной Первых, на лике земли, запечатав все выходы из Ир-каллы, и тем самым пленил демонов древнего мира в подземелье. Лишь немногим из них удалось ускользнуть. Среди них был и Карачун. Он затаился и стал ждать подходящего случая, чтобы отомстить брату за предательство отца. Кехт не ведал, что Карачуну удалось спастись, и зажил спокойной жизнью. Он оставил Такцанг-лакханг и стал странствовать по землям Северного вельда под личиной целителя. Несколько зим он провел в валахских степях, и тогдашний ноён родил ему сына, которого нарекли Лэлем. Весной и летом Лэль жил с амму, а с приходом холодов погружался в волшебный сон и Забыть-рекой отправлялся в Такцанг-лакханг, к отцу. Карачун не спускал с Лэля глаз и сделал все, чтобы втереться юному богу в доверие. Однажды он рассказал Лэлю о своем новорожденном сыне, который погибал от неведомой хвори, и Лэль, желая помочь другу, провел его в Такцанг-лакханг. Кехт не признал в друге сына старшего брата, ибо видел его лишь в истинной личине и плотского воплощения не ведал, и принял в своей крепости как желанного гостя. У Карачуна в самом деле был сын нескольких месяцев от роду. Взглянув на него, Кехт узрел будущее и понял, что за хворь терзает малыша. В его сердце росли три змеи, которым суждено было проглотить солнце и погрузить мир в хаос. Кехт не мог допустить этого и извлек гадов из груди младенца. Двух аспидов он убил, но один ускользнул и затаился где-то на окраине Сунайской пущи... Джемин поднял на Ренджуна глаза. Ренджун густо зарделся. — Это может быть простое совпадение… — сказал он, запинаясь. Джемин лишь усмехнулся в ответ и, покачав головой, продолжил: — Мальчик погиб, ибо занятый погоней за змеем, Кехт не успел его исцелить. Лэль, убитый горем, дожидался отца подле мертвого малыша и не заметил, что Карачун куда-то запропастился. Тот не терял времени зря и, обыскав крепость, нашел Печать, которой Диан Кехт запечатал выходы из Ир-каллы. Не зная, что с ней делать, и боясь, как бы Кехт, воротившись, не поймал его на горячем, Карачун разбил Печать. И так возникла Пустошь. Печать раскололась надвое, открыв лишь один из бесчисленных выходов из Ир-каллы. Карачун собрался разбить ее еще на несколько частей, но не успел: земля разверзлась у него под ногами, и он, спасаясь, выбросил осколки. Один из них сгинул под руинами Такцанг-лакханга, другой отыскал Лэль, бросившийся на поиски Карачуна. Позже он отдал осколок отцу, и тот унес его с собой в могилу. Второй осколок не удалось найти. Диан Кехт предполагал, что он упал на дно Забыть-реки, которая теперь впадала в Великий разлом. Сначала он решил, что течение смыло его в пропасть, но разлом не расширялся, и Кехт понял, что часть Печати все еще находится в Такцанг-лакханге и оставшаяся в ней первородная сила не позволяет расщелине разрастаться и сдерживает самых страшных тварей Ир-каллы в их подземном узилище. И так как Печать омывают воды Забыть-реки, отыскать ее можно лишь за порогом смерти или во сне. Дальше рассказывается о том, как Диан Кехт поселился среди ирейцев, основал подгорный город, заложил лабиринт и библиотеку и помогал ирейцам жить в мире и достатке, покуда не решил, что пришло его время уйти. Кехт был первым божеством, которое ушло из нашего мира, и память о нем сохранилась лишь в ирейских преданиях. Поэтому-то никто из нас о нем ничего не слышал. — Так вот почему Лэль и Карачун не ладят между собой… — Ренджун опустился на оконный выступ рядом с Джемином. По щеке его скользнул последний лучик зари. Над Недеями зажигались первые звезды. — Кехт унес часть Печати в могилу… То есть, осколок находится здесь, в этой камере, прямо у нас под носом? — Ренджун поглядел на саркофаг. Джемин медленно кивнул. Он о чем-то сосредоточенно думал, и по тому, как глубоко залегла складка меж его бровей, Ренджун понял, что ему это совсем не понравится. — Нас привели сюда и показали запись не просто так. Диан Кехт видел будущее и знал, что мы придем. И он хотел, чтобы мы узнали правду. Он знал, что мы сможем отыскать второй осколок и закрыть Великий разлом. — Джемин, я, конечно, люблю тебя, но ты в своем уме? Сам Диан Кехт не сумел отыскать Печать. С чего ты решил, что у нас получится? — Он не сумел этого сделать, потому что не владел нужным даром. Но он знал, что однажды родится человек, который будет наделен даром находить то, что другим отыскать не под силу. Человек, который видит во снах будущее и который может пройти Забыть-рекой, ибо его ведет сам Велес. — Джемин, нет… — Я думаю, ту запись в гримории оставил Кехт. Он прозрел будущее и предрек рождение Хёка. Это Хёк нашел Целителя и остановил Терновую зиму, не позволил Карачуну вернуться в наш мир и возобновить поиски Печати. Значит, Хёк сумеет отыскать второй осколок. Если мы научим его управлять снами… Голубки Велеса проведут его, я уверен, и он отыщет Печать. Это его Путь. — Мы не можем. Это неправильно. — Ренджун поднялся на ноги и стал мерить усыпальницу шагами. — Они ведь только обрели Джисон-и… Подумай о нем. Малыш потерял одного амму, и ты хочешь отобрать у него другого? — Хёк пойдет не один. Мы попросим Лэля идти с ним. Да, он ничего не помнит, но защитить Хёка сумеет. В конце концов, в случившемся виноват и он. Проклятье! — Джемин отдернул руку, в которой держал пергамент, и тот на их глазах вспыхнул кровавым пламенем и, завертевшись вихрем, пронесся через полкамеры, чтобы горсткой пепла опуститься на дно каменной чаши. — Время вышло. — Джемин отер обожженную ладонь о штанину и поднялся на ноги. Ренджун стоял ни жив ни мертв у саркофага и с открытым ртом глядел на чашу. Камень ее медленно, крупица за крупицей, таял в предвечернем воздухе, а на месте его в ладонях древнего бога возникал обломок обсидианового октагона. Поверхность его была гладкой, как капля воды, но под ней, в чернильной глубине камня, проступали сверкающие адамантом письмена на языке, которого никто из ныне живущих не ведал. — Выбора нам, похоже, не оставили, — сказал Джемин, вставая подле Ренджуна. Ренджун схватил его за руку. — Джемин, оставим ее здесь. Пожалуйста. Ее никто не найдет. Нам нечего опасаться. — Думаешь? Гробница отворена, Печать стерегут лишь двое маленьких хранителей. Что помешает какому-нибудь приспешнику Карачуна забрать ее и разбить на множество осколков, отворяя выходы из Ир-каллы по всему вельду? И мы все еще не знаем, где останки Чернобога. Достанет одной крохотной косточки, одной кровавой жертвы — и возврата назад не будет. Мы, может, и разбили воинство чернобожников, но это не значит, что они исчезли. Они все еще бродят по землям княжества, рыщут в поисках своего бога. И кто-нибудь рано или поздно, но найдет его. Хватит и обычного джодуги, чтобы наворотить дел. Кто знает, может, после Юнциня у Каги был еще один ученик? Может, он затаился среди топей и ждет своего часа? Эта война оставила больше вопросов, чем ответов. Я должен знать, что никто не отыщет осколки прежде нас. Я возьму Печать и спрячу там, где ее смогут видеть только звезды. Ренджун зажмурился и так крепко стиснул руку Джемина, что самому сделалось больно. На миг все звуки стерлись, обращаясь гулкими ударами сердца, а затем все прошло. Слуха коснулась песнь малиновки, шелест ветра в ветвях боярышника, что рос ниже по склону горы, и перекаты далекой грозы. В отзвуках ее слышались удары могучих чешуйчатых крыльев. По полу камеры скользнула продолговатая тень, а затем оконную брешь заградила огромная зубастая пасть. Резные ноздри раздулись, с присвистом втягивая воздух; зеркального камня коснулся раздвоенный язык. — Ты как нас нашел, малыш? — Ренджун, позабыв обо всем, бросился к окну и погладил седьмую голову по нежно-бирюзовой переносице. Чунь Юй блаженно прикрыл затянутые бельмами глаза; в небесной вышине сверкнула тонкая голубая зарница. — Говорю ведь, твою панику и за версту учуять можно, — сказал Джемин, пристраиваясь у соседнего окна. Четвертая голова мигом сунула в него нос и с любопытством обнюхала осколок Печати. — Ты это есть не будешь. А ну, подсоби-ка мне. — Он похлопал четвертую по лбу. Чунь Юй покорно опустил голову и позволил Джемину воспользоваться его шеей, как мостом. За миг Джемин уже был у него на спине и копался в седельной сумке. Ренджун, помедлив секунду, последовал за ним, а затем помог перебраться на шарканя и трещоткам. Те мигом забрались в седло, под навес, ибо жутко боялись высоты. Ренджун бросил последний взгляд на саркофаг. Чаша вернулась на место, и в ней, глядя на Ренджуна грустными глазенками, сидели обезьянки. Одна подняла лапку и помахала ему на прощанье. Ренджун, зная, что сильно об этом пожалеет, проговорил: — Джемин-а, можно мы… Джемин поднял на него глаза, проследил за его взглядом и, тяжело вздохнув, сказал: — Можно. За миг обезьянки уже рылись в дорожных мешках, выискивая, чем бы закусить, а Ренджун направлял Чунь Юя вслед за солнцем, на запад, где среди зеленых склонов Недей затерялась крохотная омежья слобода. Их ждала встреча со старыми друзьями и очень непростые решения. Апрель, 2021