Туфли цвета сахарной ваты

Под июньским небом, подставив крупные жёлтые ядра солнцу, колыхалась нежность ромашек, бережно укрытая высокой травой и беззвучными голубыми колокольчиками. Тёплый ветерок почти не тревожил покой цветов — боялся ранить их хрупкие ножки, склонить их головы и разрушить и так короткую пору любования. Небольшая полянка меж домов благоухала душистыми ароматами цветения, первыми алеющими огоньками ягод, трогательностью и нежностью. Хрупкий кусочек природы бережно хранил свою невинность, которую так стремительно утрачивал застраивающийся городок, хранил веру в чудеса и в светлые мечты темноволосой девочки. Простоволосая, она лежала на зелёном ковре, закинув ногу на ногу, жевала кончик очередной длинной травинки, щурясь от яркого солнца, и наблюдала за бегущими облаками: представляя вместо них причудливых сказочных животных, несуществующие или неизвестные ей геометрические фигуры, огромную порцию ванильного мороженого, сладкого до боли в скулах, и мечтала. Непременно о чем-то девичьем и добром. Например, о новых туфельках на значительном каблуке цвета розовой сахарной ваты. Они затаились в её головке, спрятанные за стеклянной витриной магазинчика в центре города, как бесценное сокровище, которое почему-то охраняла мама, а не дракон, строго запрещая такой каблук. О пареньке, что живёт всего через четыре дома от нее и даже не смотрит в её сторону ни на улице, ни в школе. О заветной первой ночёвке у подружки, на которую теперь может быть и отпустят — ведь уже двенадцать лет, но пока, к несчастью, и проверить возможности нет. О любви, как в кинофильме и, конечно, с тем самым рыжеволосым хулиганом. И чтобы пёс завтра вернулся, разбудил ранним утром большим мокрым языком и навалился тяжёлым мохнатым телом, а она бы и обнимала, и одновременно шутливо отталкивала верного друга, и хохотала. Так громко, так искренне. Хоть девочка и понимала, что родители её обманули, но отчаянно хотелось верить в обратное. Как глупо. Но только ей в то время было всего семь, а говорить о смерти в семье было не принято. Новую собаку так и не завели, несмотря на то, что уже не один раз у соседской были щенки — плюшевые комочки трогательности и беззащитности. Мия каждый раз в первых рядах появлялась у коробки с пушистым счастьем. Улыбалась и тихонько плакала. От рвущейся из груди нежности и затаённой обиды — никого нельзя было забрать домой. Сейчас, стоя в клубе посреди толпы оборотней и вампиров, Мия полностью растворилась в совершенно ином и живом. В далёком прошлом. Она больше не слышала ни громкой музыки, ни множественных голосов вокруг, ни звона бокалов. В это самое мгновение она снова стала той самой девочкой, потерявшейся в детском счастье, надеждах и фантазиях. Вынув из нагрудного кармашка на кнопке старые карманные часы, она загрустила и села. Снова не заметила, как пролетело время — оказывается, она пропала здесь на добрых два часа, а значит, мама опять будет ругаться. Поднявшись, Мия отряхнула хлопковое платье и волосы от мелких травинок и опавших лепестков, и нехотя поплелась домой, пиная мелкие камешки. Лучшая подружка Мэгги уехала с родителями к океану, уроки позади, хоть мама и пытается заставить её заниматься и читать ещё больше, чем прежде. Только куда больше? Но откуда маме знать, что ночами её дочь вовсе не спит, а и впрямь читает, только совсем не ту стопку книг, которая пригодится в следующем учебном году… Она читает о любви — и непременно о счастливой, пусть герои часто и проходят много преград на пути к заветному счастью; как они видят и не могут разглядеть свою судьбу сразу, а Мия, задерживая дыхание под одеялом с фонариком в руках, была твёрдо уверена, что сможет. Непременно. Как только увидит. Узнает её и не упустит ни единой минуты, как не упускает ни единой строки сейчас, перечитывая вновь и вновь тонкие затёртые страницы. И так искренне верит, как это может делать только ребёнок, который глядит на мир широко распахнутыми доверчивыми глазами, что уже всё знает, когда тайком подглядывает за соседским мальчишкой. Как он играет в футбол, как громко кричит и радуется, когда забивает очередной гол. И она со всей искренностью радуется вместе с ним, а сердце её бьётся часто-часто и горячо. Как он зовёт друга и смеётся над ним, прячась в густой листве на дереве и бросая вниз мелкие монеты. Как он даже не смотрит на неё… А ведь в её маленькой потайной шкатулке уже лежат вырезки самых красивых свадебных платьев из журналов. Фотографии счастливых семей около нового дома, а рядом, естественно, барбекюшница. И там машет хвостом собака, бегая вокруг любящей семьи, пытается облизать протянутые к ней ручки ребёнка, сидящего на руках папы. И белый заборчик вокруг дома не в силах сдержать того чувства мира и любви, что даже соседи снова спешат к ним в гости с кувшином лимонада и ягодным пирогом. И так вкусно пахнет её счастье — ванилью, мятой и почему-то раздавленным клопом. Минут за двадцать девочка добирается до своего дома и удивлённо останавливается — возле соседнего коттеджа припаркована большущая грузовая машина. Множество чемоданов и коробок громоздятся на земле. Незнакомые люди постоянно снуют из дома на улицу и обратно. Разговоры, шум, движения мебели в давно пустующем доме. И сейчас она стояла и мысленно ругала себя: ведь мечтала же в него забраться, непременно ночью, но струсила, а теперь здесь кто-то будет жить. Какие-то важные взрослые: мужчина и женщина, стоящие в стороне от муравейника и друг от друга. И один, и второй заняты единоличным разговором по телефону, глаза их устремлены каждый в свою точку, речи эмоциональны. Эх, они даже не смотрят на соседский забор, а ведь Мия так старательно выводила на нем рисунки собственными руками; и пусть они уже заметно потускнели из-за дождей, но всё равно казались ей самыми красивыми. — Мия, долго я должна тебя ждать? Опять шаталась по округе? Иди обедать, — строгий голос мамы не добавил хорошего настроения. Она всегда была недовольна долгими прогулками, говоря лишь об учёбе и об её важности в будущем. А отец? Отец постоянно занят на работе и каждый вечер приходил грустным и уставшим. А ведь у него было то самое образование, профессия. Тогда почему же он не выглядит счастливым? Разве не это главная цель, которой он достиг? Наверное, не это… И девочка, бросив последний взгляд на новых людей, поплелась внутрь своего дома. На запах томатной пасты, ледяного лимонада и нравоучений. В реальности же перед нами стоит уже совсем взрослая девушка, осознанно выбравшая профессию, которая совершенно не устраивала обоих родителей, и теперь она могла назвать себя счастливой. И пускай впереди была неизвестность, но она нисколько не пугала её. Пугало другое. То, что ворвалось в судьбу так нежданно, смело рядовую жизнь студентки и усиленно заставляет смотреть на мир иначе. Он оказался совсем другим. В нём определённо больше загадок и чудес, чем она думала, и сейчас Мия-маленькая, конечно, посмеялась бы над взрослой, укоризненно грозя пальчиком и важно твердя: — А я же говорила, глупенькая. Мия улыбнулась, не отрывая глаз от того, кто эти воспоминания и вызвал, взбудоражив память. И уже совсем неважно было, с какой целью она сюда пришла. Она снова погрузилась в прошлое. На следующий день девочка, как обычно, сбежала из дома на любимую поляну, собрала горстку едва покрасневших ягод и, жмурясь от солнца и кислоты на языке, смотрела вдаль. Том, а именно так звали парнишку с рыжими волосами и россыпью веснушек на лице, помогал отцу собирать какие-то палки. Наверное, для камина, который у них в доме был. И красивая машина была. И мама его носила красивые туфли, каждый день делала макияж и причёску и ездила в город на красном кабриолете. На таких, как Мия, эта семья смотрела с долей пренебрежения, как и на всю её семью. Папа мальчика часто пропадал в заграничных командировках, и часто они всей семьёй уезжали в большой город. Говорят, там у них была роскошная квартира, а ещё домик где-то в Европе, но жили они почему-то именно здесь. Что не могло не радовать Мию, ведь в противном случае, ей пришлось бы расстаться со своей детской любовью. А здесь и посмотреть больше не на кого — одни дураки. Засидевшись дольше обычного, девочка взволнованно вскочила и поспешила домой, заранее зная, что услышит от мамы, но это её уже не пугало так сильно, как раньше. Ничего нового. Опять про безделье, полёты в облаках и полное отсутствие тяги к учёбе. И, конечно, главный укор — отсутствие стремлений и полное незнание того, кем же хочет быть Мия, когда вырастет. А должна ли она в столь скромном возрасте это знать? Подойдя к дому и уже обречённо вздыхая, девочка остановилась, расслышав несвойственный месту звук. Негромкая струнная мелодия, под которую будто бы ожили её рисунки на заборе возле дома: бутоны распускались, становились ярче, тянулись к солнцу, листва и стебли набирали цвет живой зелени, овощи и фрукты неуклюже ворочались, подставляя зрелые бочки теплу, а несуществующие животные нерешительно выходили из зарослей, пытаясь, как и Мия, понять, что же происходит. Она подняла глаза, неловко потерла губы, ещё кисло-сладкие от ягодного сока, и увидела на ступенях соседнего дома мальчика. Темно-русого, худенького. В чёрной футболке с надписью Nirvana. Тонкие длинные пальцы перебирали тугие гитарные струны, а босая нога отстукивала спокойный ритм. Голова незнакомца была опущена вниз, лицо прикрыто волнистой копной волос, часть прядей неаккуратно забрана за ухо, в мочке которого поблескивала маленькая серёжка. Уже это сильно удивило девочку, она видела таких ребят лишь в центре, и то они были значительно старше на вид. Паренёк вдруг поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза, и улыбнулся. И Мия готова была поклясться всеми мечтами в заветной коробочке, что такой красивой улыбки она не видела никогда. Том померк, его рыжая шевелюра, часто являющаяся во снах, потускнела, веснушки мгновенно перестали восхищать… — Ну привет, соседка, — игривый мелодичный голос заставил юное сердце биться чаще. Слова застряли ещё в груди, и Мия глупо молчала, лишь странно улыбалась в ответ и теребила пальчиками подол платья. — Нравится? — спросил он, указывая взглядом на гитару. Девочка кивнула. И задумалась: как же это у него получается? И играть, и говорить, и даже смотреть на хрупкую статуэтку, замершую впереди. — Я Бен, садись рядом. А тебя как зовут? — парнишка закончил играть и подвинулся, освобождая ей место рядом. Без музыки стало немного грустно. — Мия, — чуть слышно ответила она, заставляя ступни идти, а про себя нещадно проклинала свои грязные пальцы, выглядывающие из босоножек, мятое платье, растрёпанные волосы и покусанные губы. А на коленях ещё точно остался ягодный сок, как и на маленьких ладонях. — Ми-и-ия, — новый знакомый красиво, певуче растянул её имя. По острым плечам девочки побежали мурашки — она вдруг почувствовала, что три простые буквы, произнесенные чужими губами, в это самое мгновение превратились в самые красивые на всём белом свете. И имя особенное. А совсем не дань неизвестной ей прабабушке. Она присела рядом, на краешек деревянной ступеньки, неловко придерживая подол короткого платья. — Красивое имя. Щёки девочки заалели, она опустила глаза на потертые ступени внизу, нарочито избегая взглядом пыльно-серые ступни. Мальчик снова опустил на колено корпус гитары и наклонился к струнам, едва касаясь их пальцами. Чёлку его трепал лёгкий ветерок, карие глаза, как и губы, сияли магической улыбкой, и, насилу оторвавшись от его лица, она перевела внимание в сторону, стараясь оставаться немного загадочной и безучастной, как учили в книгах. Но как же это сложно! Струнная мелодия вплетала открытое к миру сознание в шелест листвы, в жужжание шмелей, в неровный рокот мопеда вдали. Музыка, приправленная ароматами сдобы и корицы, которые тонко тянулись из её дома, создавала неведомую ранее атмосферу тонкой детской влюблённости. Той самой, с первого взгляда. Когда нет ничего до, когда не верится, что будет что-то после. Когда никто посторонний и не знает о нежных чувствах, лишь ты одна, и тайна эта хранится в глубине часто-часто бьющегося сердца. Так быстро летели день за днем: одни были по-летнему знойными, другие холодными и сырыми, но в душе юного создания было настолько тепло, что свет её глаз освещал любую непогоду. Каждый вечер два друга сидели на ступенях возле его дома; мать отчаялась заставить Мию зайти домой, книжки по школьной программе пылились в заброшенности, недочитанный роман за ненадобностью схоронен под матрасом. Зачем читать о чужих глупостях и неудачах, когда рядом настоящая любовь, пусть пока и не взаимная? Со временем, от нового друга она узнала, что зовут его Бенджамин Бакстер, что отец его занимается постройкой чего-то там очень сложного для сельскохозяйственных нужд, и здесь на время по работе, мама занимается дизайном мелочей для дома и иногда играет на фортепиано. Но здесь инструмента нет, поэтому музыки никогда и не было слышно. И обоих родителей не бывало дома целыми днями. Часто по ночам девочка грустила, глядя из окна комнаты в его окно. В надежде, что и он не спит, а точно так же сидит, не смыкая глаз, и думает о ней — об её голосе, о красивых причёсках, которые она стала делать каждый день, о румянце, нарисованном маминой косметикой, естественно, тайком. И иногда она слышала, как красиво он играет. Садилась под окном, прижимаясь спиной к стене, и, прикрыв глаза, слушала. Слушала и мечтала. И грустила. Ведь лето когда-нибудь закончится, и Бен уедет. Наверное, навсегда. Какое же жестокое это новое слово, ранее неведомое — навсегда. Неведомое юному сердцу. Навсегда останешься неучем и лентяйкой, навсегда застрянешь в этой дыре… Навсегда останешься собой? И Мия отчаянно прогоняла грустные мысли подальше, но они непослушно возвращались. И, слушая тихую музыку, она плакала. Горько и искренне, не желая верить, что скоро сказка закончится, а на утро снова стеснительно улыбалась, глядя на нового друга. Она рассказывала ему обо всём, кроме своих трогательных чувств, разумеется. И всегда получала от него поддержку и понимание. Такую, на которую способен только истинно творческий человек, чувствующий и мечтающий, а не приземленно проживающий. Тогда она и начала писать. Писать о крепких соснах, сломанных для постройки очередного коттеджа, о раненых стволах, наспех замазанных, о пластах земли с выкорчеванными пнями, обо всем, что её окружало и беспокоило. И читала это Бену, забыв о стеснении. А он точно подбирал под настроение музыку — и в этом был их собственный мир и истинная гармония. А потом она растаяла окончательно, когда на пороге своего дома нашла розовую коробочку, перевязанную белой лентой из жесткого фатина. Бен, как и всегда, сидел на ступенях возле своего дома и чему-то восторженно улыбался. Несмело взяла она в руки коробку и распустила бант; полупрозрачная лента упала, щекоча ступни. И ей уже неважно было, что внутри, одной ленты достаточно — её она непременно завтра же вплетёт в волосы. Но содержимое коробки обескуражило. Те самые туфли цвета сахарной ваты аккуратно уложены на хрустящей дорогой бумаге. Она, не веря, посмотрела на Бена. В тот же миг он засиял и кивнул, подтверждая причастность к подарку. Девочка, не мешкая, сбежала с крыльца и, обогнув забор, бросилась к самому драгоценному человеку, исполнившему заветную мечту. Он поднялся со ступеней и распахнул руки. Его звонкий смех застилал все прочие звуки, и она поняла, именно в этот день поняла, что хотела бы слышать его всю свою жизнь. Неловко выронив подарок, Мия впервые бессовестно крепко обняла Бена. Лишь бы мама не видела — её и так сильно раздражала эта связь, которая очевидно не приносила никакой пользы. — Ну ты чего, конфетка. Я просто хотел сделать тебе приятное, — но руки его крепко сомкнулись на её плечах, а дыхание почему-то стало чуть чаще. Девочка мысленно поругалась, сквозь свежесть мяты улавливая и запах сигарет. Опять курил тайком за домом. Но это было сейчас неважно; она навсегда хотела остаться здесь, в его руках и дышать горьким сигаретным дымом и сладким чувством. — Ну во-от, — с наигранной обидой протянул парень, — бросила подарок. Они расцепили объятия и одновременно присели, глупо сталкиваясь лбами. Девочка завалилась назад и Бен, попытавшийся было поймать подругу, вместо это нелепо застыл прямо над ней, едва успевая подставить руки. Мия густо покраснела, внутри зародилось какое-то новое чувство, ранее незнакомое, и стало жарко-жарко. И он не улыбался, но и не отстранялся, внимательно глядя в глаза напротив. Она случайно посмотрела на его приоткрытые губы, вспоминая, что именно так и описывали подобные ситуации в книгах, и, жутко смущаясь, зажмурилась, часто дыша. Ей было так страшно, что сейчас он всё поймёт, посмеётся над ней, и та дружба, на которую она променяла даже вернувшуюся подругу, трагично рассыпется в прах. Но этого не произошло. Его губы — сухие и прохладные, мятные — едва коснулись её. И она потерялась, пропала от счастья. Сердце выскочило из груди, стремясь в небеса к облакам. Всего одно робкое касание и улыбка напротив положили начало теперь не детской — уже подростковой любви… Только лето неминуемо закончилось. Листья желтели и уныло тлели в железных бочках на участках. Так тлела и юная душа, уже который день страдая после отъезда Бена. Теперь смешны казались крики мамы, запоры на замок в комнате и запреты общения, после того, как она застала влюбленных за невинными поцелуями. Жаловалась отцу, на что тот лишь отмахивался, пытаясь отдохнуть в тишине после работы. Мир рухнул в то самое мгновение, когда машина отъехала от соседнего дома и навсегда скрылась из виду… Теперь девочка узнала, что значит навсегда… Сейчас же Мия смотрела на известного исполнителя Бенни Барта и не могла поверить своим глазам. Не могла поверить, что раньше даже не замечала или не хотела замечать очевидного. Он подошёл и заговорил. И её имя, произнесённое его губами, как и много лет назад, снова заставило сердце биться чаще. Она узнала его. И как бы ни было больно признать — он не узнал. Но, возможно, однажды она покажет ему розовую коробочку с туфлями цвета сахарной ваты…