‹›‹›‹›
Это утро страшного экзамена, и вместо того, чтобы уткнуться носом в учебник, Феликс аккуратно сидит в центре круга вызова. Искусно нарисованные руны почти светились белым в свете раннего рассвета, лучи только что взошедшего солнца отражались от архаичных меловых символов. Джисон изящно сидит, скрестив ноги, перед Феликсом, яркая улыбка растянулась на его губах. — Готов? — он ткнул пальцем, и напряженные мышцы Феликса подпрыгнули от этого вопроса. Феликс просто быстро кивнул в ответ, все более прерывистое дыхание срывалось с его губ. Его руки тревожно сжались, пот покалывал кожу, как иголки. — Ты мне доверяешь? — спросил Джисон, и выражение его лица стало непроницаемым, когда он посмотрел на Феликса сквозь густые ресницы. — Д-да, — пробормотал Феликс дрожащими губами, не в силах оторвать взгляд от рун, начертанных под его миниатюрной фигурой. Джисон не ответил. Он просто кивнул в ответ, его каштановые волосы упали на большие глаза. Он откашлялся, выпрямляя плечи. А потом он начал читать заклинание. Чужие, неизвестные слоги легко слетали с губ Джисона, каждое загадочное древнее слово заставляло уже колотящееся сердце Феликса набирать скорость. Руны начали испускать бледный белый свет, свечение становилось все ярче и ярче, пока Феликсу не пришлось прикрыть глаза от яркого света. Кожа Феликса начала гореть. Гореть, как будто его окатили ведром расплавленной лавы, как будто в каждую его клетку ударила молния. Ледяное покалывание гнало вниз невыносимую жару, заставляя его мышцы дрожать и дергаться. За закрытыми глазами заплясали черные пятна, в ушах зазвенело. Он не чувствовал никакой боли, но это все равно было неприятно. Как, черт возьми, Минхо находит это приятным?! Ногти Феликса бессознательно впились в гудящую кожу ладони, отчаянно пытаясь что-то почувствовать, кроме онемевших булавок и иголок, покрывавших его тело. Сквозь крепко зажмуренные глаза Феликс все еще мог видеть, как комната становится такой яркой, и ничего, кроме белого, не омывает его окружение. Еще через несколько ослепительных секунд свет померк, и его встретила лишь успокаивающая чернота. Неумолимая смесь огня и льда, сотрясавшая его тело, к счастью, уменьшилась, громкий звон в ушах сменился глухой пульсацией. Приняв это за конец ритуала, Феликс приоткрыл глаза, откровенно испугавшись того, что увидит. Но, к своему удивлению, он ничего не видит. Даже Джисона нет. Глаза Феликса быстро обежали комнату, но Джисона нигде не было. — Джисон? — заговорил Феликс в пустоту. Голос у него хриплый и надломленный, как будто его только что вытащили из пустыни. — Я здесь, Ликс! — внезапно снова заговорил Феликс, но новый голос явно не принадлежал ему. Феликс, как известно, обладает глубоким тембром, но голос, который он только что услышал, просто ужасен. Слова, которые он только что произнес, даже не осознавая, звучат так, словно черная дыра стала персонифицированной. — К-Какого черта?! — крикнул Феликс, теперь уже своим собственным голосом, в прохладный утренний воздух, пронизывающий комнату. Он хлопнул себя дрожащей рукой по лбу, убирая влажные пряди, прилипшие к влажной коже. — Вот именно! Это сработало, я овладел тобой! Я горжусь тобой, Ликси, — сверхъестественно глубокий голос ворковал, глаза Феликса расширились от ужаса, когда он почувствовал, что его рот двигается без его согласия. — Эй! Перестань говорить через меня, это странно! — Феликс не мог удержаться от скулежа, его сердце все еще колотилось в груди. — Извини, но так это работает! Я в тебе, Ликс, — демонический голос эхом отдавался в его горле. Феликс мог только беспомощно почувствовать, как его брови сошлись вместе, а губы надулись, прежде чем он смог остановить Джисона от контроля над ним изнутри. — П-пожалуйста, не говори так. Особенно если рядом Чанбин, — дрожаще прошептал нормальный голос Феликса в густой утренний воздух. Невероятно глубокий смех сорвался с губ Феликса, но сам он не чувствовал веселья. — Уже поздно, Ликс. Давай пройдем этот тест! — радостно выпалил Джисон сквозь приоткрытые губы Феликса, человек пошатнулся, бессознательно поднимаясь с пола. Он чувствовал себя так, словно его пилотируют, словно Джисон аккуратно устроился в его сознании, его тонкие руки грациозно дергали рычаги и поворачивали ручки на панели управления в его мозгу. — О-о-о, ладно, только не торопись, Джисон. Мне не нужна сломанная нога или что-то в этом роде, — проворчал Феликс, делая еще несколько роботизированных шагов вниз по лестнице. Выходя из дома, Феликс невольно подумал, что провалить тест было бы гораздо проще.‹›‹›‹›
Феликс предположил, что Джисон знает о математике совсем немного, но он был абсолютно поражен способностями, которыми действительно обладает его друг-демон. Он не мог поверить своим глазам, когда его собственное подсознание фигурально откинулось назад и расслабилось, в то время как Джисон взял бразды правления его мозгом. Рука Феликса летала по тестовой бумаге, карандаш мастерски записывал ответы на каждую задачу за долю секунды. Ему пришлось держать рот на замке, чтобы челюсть не отвисла от недоверия, когда он бездумно наблюдал, как его рука бессознательно поворачивается к последней странице, и несколькими взмахами запястья проблема была уже решена. Его калькулятор лежал в сумке с книгами, не способный сравниться с силой Джисона. Потянувшись напоследок и хрустнув костяшками пальцев, Феликс поднялся из-за стола и лениво направился сдавать работу своему профессору, который выглядел более чем подозрительно, увидев, что Феликс уверенно стоит перед ним, причем в рекордно короткие сроки. Старик просмотрел работу, внимательно изучая каждую страницу. Сердце Феликса невольно забилось быстрее, в животе образовался нервный узел, пока он с нетерпением ждал ответа профессора. Однако в голове у него зазвучал знакомый, успокаивающий голос. Не волнуйся, Ликс, все будет хорошо, — мягкий голос Джисона прозвучал из какого-то неведомого уголка его подсознания, успокаивая его, как одеяло, обернутое вокруг его напряженных плеч. Затем, словно по команде, на губах профессора появилась легкая улыбка, и его глаза оторвались от бумаги, чтобы встретиться взглядом с Феликсом. — Поздравляю, мистер Ли. Вы прошли, — просто объявил он, гордо кивнув своему ученику. Огромная улыбка мгновенно вспыхнула на ранее стоическом лице Феликса, его глаза блестели от радости, когда он взволнованно подпрыгивал перед своим учителем. Он быстро пробормотал "спасибо" и склонился в небрежном поклоне, прежде чем выскочить из класса.‹›‹›‹›
— Я твой должник, Джисон. Ты действительно спас меня, — с благодарным вздохом сказал Феликс, обнимая Джисона. Демон уже успешно вышел из Феликса, что было на удивление легко и безболезненно, к большому облегчению Феликса. Джисон теперь сидел с Феликсом на диване, и они вдвоем делили огромный контейнер с мороженым. Голова Джисона с пушистыми каштановыми волосами выглядит немного более взъерошенной, как будто он только что вылез из постели, а не из Феликса. — Ах, не стоит! На самом деле это было довольно весело. Я же говорил тебе, что хорошо разбираюсь в математике, — чирикнул Джисон, ритмично взмахнув рукой, и ослепительная улыбка вспыхнула на его губах и заиграла на полных щеках. — У нас с тобой, конечно, разные определения веселья, — пробормотал Феликс, запихивая в рот очередную ложку шоколадного мороженого. В типичной джисонской манере демон просто позволил потоку игристого смеха слететь с его губ, прежде чем присоединиться к Феликсу и взять еще одну огромную ложку сладости. — Итак, я обладал тобой так плохо, как ты думал? — спросил Джисон после нескольких минут уютного молчания, когда они вдвоем успешно расправились с огромном десертом. Феликс вынужден был признать, что это было не плохо. Конечно, ощущение того, что Джисон вошел в его сознание, было не из приятных, и было более чем поразительно лениво (скорее беспомощно) наблюдать, как его тело двигается без его согласия, слышать, как слова текут с его губ, не проходя через его мозг. Но в конце концов это с лихвой окупилось, об этом он может сказать с уверенностью. Губы Феликса слегка надулись, прежде чем он застенчиво пожал плечами. — Нет, пожалуй, нет, — проворчал он, устремив большие глаза в дальний угол комнаты. — Я действительно чувствую себя ближе к тебе, каким-то странным образом, — продолжил он, издавая легкий смешок. Джисон просто игриво ему подмигнул и дьявольски ухмыльнулся. — Только не говори этого Минхо.‹›‹›‹›
Чан тихо закрыл дверь в спальню Хенджина, убедившись, что это не потревожит его. Бедняжка страдает морской болезнью, и совсем не так, как человек. Хенджин болен из-за отсутствия моря. Он объяснил Чану, что если сирена проводит слишком много времени вне океана, она заболеет морской болезнью, пока не вернется. Очевидно, это влияет на разные сирены через разные промежутки времени; болезнь поразила Хенджина через полторы недели. То, что Хенджин почти каждый день принимает горячие ванны, чтобы размять плавники, никогда не сравнится с солеными волнами его морской родины. И, по-видимому, его биология тоже это понимает. Чан обычно берет Хенджина на пляж несколько раз в неделю, но череда сильных гроз преградила их еженедельные поездки, превратив пляж в изолированную пустошь серого неба и ударов молний. К счастью, завтра погода улучшится, и Чан считает минуты до того, как Хенджин сможет освободиться от ноющего жала, терзающего его мышцы, проскользнув под гребнем грохочущей волны. Но сейчас он свернулся калачиком под одеялом, на лбу у него мокрый компресс, на прикроватной тумбочке – стакан ледяной морской воды. — Что случилось с Хенни? — аккуратно спросил Чонин, сидевший на диване и подтянувший ноги к груди. Его большие глаза резко поднялись при виде Чана, входящего в гостиную, широко раскрытые и мерцающие от беспокойства за одного из своих лучших друзей. Неудивительно, что сейчас на улице идет дождь. Не настолько сильный, чтобы считаться проливным ливнем, но где-то посередине между моросью и ливнем. Небо – всеохватывающее серое покрывало, с редкими угольными пятнами грозного грозового облака, крадущегося через атмосферу. Густые капельки разбились о стекло окна гостиной, звуча как безнадежно сбитая барабанная дробь. Он не может не думать, что это сами небеса издеваются над болью Хенджина. Эта вода – то, что тебе нужно, верно? Очень жаль, что ты не можешь насладиться ею. А теперь будь хорошим мальчиком и страдай. Конечно, Чан мог отнести Хенджина в их внутренний дворик на крыше и положить его на плитку, чтобы дождевая вода омывала его освежающим холодом, позволяя его хвосту расти и растягиваться в туманном воздухе. Но, как и его ежедневные ванны, дождевая вода тоже была бы извращенной подделкой соленых океанских волн, которых так отчаянно жаждет его тело. Так что теперь вампир может только молиться, чтобы солнце восторжествовало над всеохватывающим мраком. Все, что он знает, это то, что чем скорее он сможет доставить Хенджина на берег их знакомого пляжа, тем лучше. Чан плюхнулся на диван рядом с Чонином, почти мгновенно обняв его за миниатюрные плечи. — С ним все в порядке, Инни. Он просто столкнулся с каким-то... гриппом сирены? — губы Чана растянулись в неловкой улыбке, когда он попытался успокоить Чонина, в то же время храбро пытаясь точно описать текущее состояние Хенджина. Чонин ответил долгим кивком головы, его губы надулись, когда он бессознательно прижался ближе к Чану. — Значит, он болен? Чан согласно кивнул, выравнивая Чонина с сочувственной улыбкой на его очаровательную тревогу за Хенджина. — Ты должен пойти и попытаться развеселить его позже. Ты же знаешь, как он счастлив, когда ласкает твои уши, — Чан говорил легко, мягко, словно его голос стал мягче облаков. Чонин, однако, мгновенно нахмурился от такого предложения, его брови свелись вместе, когда он бездумно играл с тканью свитера Чана. — У меня несколько ушей, хен. Тебе придется быть более конкретным, — проворчал оборотень, но его слова были едва различимы из-за детской надутости. Чан закатил глаза, добродушная улыбка расцвела на его бледных губах при внезапной перемене в поведении мальчика-оборотня. — Твои волчьи уши, Инни, — протянул Чан, наклоняясь ближе, чтобы выровнять младшего с выжидающим взглядом. Конечно, Чонин знал, что Чан намекает на его волчьи уши. В конце концов, они говорят о Хенджине. Он почти одержим пушистыми ушами Чонина, он постоянно умоляет его позволить ему погладить пучки шелковистой шерсти. Черт возьми, почти ежедневно. Чонин уступает большую часть времени; он редко может сказать "нет" сверкающим глазам Хенджина, несмотря на то, как сильно он старается. Не то чтобы Чонину не нравились любовные поглаживания Хенджина по его пушистым ушам, на самом деле, они чертовски хороши. То, как большие руки Хенджина зарываются в его волосы, чтобы погладить мех пушистых ушей, никогда не перестает заставлять Чонина мгновенно расслабиться; его глаза трепещут, закрываясь, и ленивая улыбка появляется на его губах каждый раз. Но Чонин – оборотень. И нежные ласки Хенджина заставляют его чувствовать себя немного больше комнатной собачки. Люди должны его бояться! Хотя, иногда даже Чонин не может полностью посвятить себя этому направлению мышления. Уж кто-кто, а он прекрасно понимает, что пугает не больше, чем разъяренный шпиц. На самом деле померанский шпиц, пожалуй, страшнее. — Чонин? — знакомый голос Чана вывел парня из задумчивости, и он, слегка покачав головой с бордовыми волосами, вернулся к реальности. Большие глаза Чонина лениво поднялись, чтобы встретиться с изумрудными глазами Чана; вампир все еще смотрит на него с милой улыбкой. Но теперь в его пронзительных глазах светится неумолимая искра, и Чонин не мог не сглотнуть. — Обещай мне, что ты попытаешься развеселить Хенджина позже, хорошо? — прошептал Чан, наклонившись, чтобы оставить маленький клевок на копне пушистых локонов Чонина. Щеки оборотня вспыхнули лихорадочным румянцем, он уткнулся лицом в грудь Чана и покорно кивнул. Что-то из-за невинного поцелуя вспыхнуло в памяти Чонина. Его отец, альфа стаи, целовал его в макушку почти таким же образом. Чонин старается не думать о своей стае, по очевидным причинам. И все же чмокание Чана вернуло те нежные воспоминания, которые оставались нетронутыми в течение многих лет, вызвав приливную волну тепла, охватившую Чонина. Он смутно осознавал, сквозь жужжание любви, бурлящее в его животе, что Чан действительно стал для него вторым отцом. Самое меньшее, что он может сделать, это следовать тому, что вампир просит от него, и изо всех сил стараться вызвать улыбку на лице Хенджина. Несмотря на удар, который это могло нанести его гордости оборотня. — Хорошо, — наконец пробормотал он в ткань свитера Чана.‹›‹›‹›
Чонин легонько постучал по деревянной двери Хенджина. Его встретила тишина. Он постучал снова, на этот раз чуть громче, одновременно прижав ухо к двери, чтобы попытаться уловить хоть какие-нибудь признаки жизни. Ему показалось, что он смутно услышал небрежный, невнятный стон из глубины комнаты Хенджина; Чонин воспринял это как сигнал войти. — Хенджин? — тихо позвал Чонин, как только он прокрался в комнату, его брови сошлись вместе, когда он осмотрел спальню Хенджина в океанской тематике на любые признаки сирены. Его друга, кажется, нигде нет. Неужели Чан-хен сыграл со мной какую-то шутку? Хенджина здесь даже нет! — подумал Чонин с надутыми губами, бездумно подходя, чтобы плюхнуться на край кровати Хенджина. На матрасе развернуто огромное болото одеял, кульминацией которого является особенно большой бугорок мягкой ткани прямо рядом с ночным столиком Хенджина. Однако от вновь добавленного веса Чонина на кровати этот комок начал двигаться. И скулить. О, вот и Хенджин. Хенджин, закутанный в несколько одеял, похож на гусеницу в коконе. После нескольких минут нелюбезного покачивания из-под одеяла крепости, он в конце концов сумел повернуться лицом к Чонину. Оборотень невольно поморщился при виде своего друга; он выглядит ужасно. Его кожа покрыта пятнами пота и имеет болезненно бледный блеск, его большие глаза запали и заметно потускнели. Влажный компресс на лбу соскользнул с его кожи вялыми движениями, приземлившись на кровать с мягким влажным стуком. Хенджин может быть нечеловечески великолепен, но есть то, что его красота не может скрыть, когда он выглядит так, как будто примерно в пяти минутах от смерти. Ладно, может быть, не в пяти минутах от смерти, это немного экстремально. Десять минут, самое большее двадцать – это более точно. — О, Чонин, — простонал Хенджин, заставляя себя неубедительно улыбнуться, когда его пустые глаза ошеломленно встретились с глазами оборотня. Его слова звучат болезненно невнятно и беспорядочно, когда он с трудом проглатывает застрявший в горле комок. Чонин бессознательно протянул руку вперед, чтобы убрать влажные волосы Хенджина с глаз, чувствуя, как сильная лихорадка опустошает его плоть от одного короткого прикосновения. Чонин нахмурился ещё сильнее. Чан не преувеличивал: бедный Хенджин действительно нуждается в серьезном подбадривании. — Эй, Джинни, — прошептал Чонин, не в силах удержаться от того, чтобы подвинуться поближе к Хенджину, свернувшемуся в его коконе из одеяла. — Ты не очень хорошо себя чувствуешь, — это скорее утверждение, чем вопрос. Более чем очевидно, что Хенджин серьезно болен. Он кивнул, сжав губы. Чонин позволил небольшому раздражению слететь с его губ, готовясь к тому, что он собирался сказать. Но больше всего за то, что он собирался сделать. Через несколько безмолвных секунд его волчьи уши высунулись из шелковистых рубиновых прядей. Чонин не пропустил, как тяжелые глаза Хенджина слегка расширились при виде его недавно призванных ушей. Пухлые губы Хенджина приоткрылись от удивления; обычно это он умоляет Чонина показать свои пушистые уши, а не наоборот. Чонин издал хриплый смешок, его уши продолжали лениво дергаться на макушке. Он кивнул, ложась рядом с Хенджином, так что его копна бордовых волос лежала всего в нескольких дюймах от карамельных локонов Хенджина. Хенджин не мог остановить ленивую, но такую счастливую улыбку, расползающуюся по его лицу, его глаза, казалось, вновь обрели ту ослепительную искру, к которой так привык Чонин. Какой-то хриплый кашель помешал радости Хенджина, и Чонин увидел, что его глаза вновь стали пустыми. Но, не сказав больше ни слова, Хенджин протянул руки вперед и начал оставлять нежные проглаживания на бархатистом меху двух волчьих ушей. Его большие пальцы провели маленькие круги на задней стороне ушей, Чонин мгновенно прильнул к прикосновению. Чонин не мог не растаять от знакомого ощущения любящих проглаживаний Хенджина, румянец того же оттенка, что и его бордовые волосы, окрашивали его щеки. Но перед его глазами улыбка Хенджина постепенно становилась ярче, и сильнее, и живее; до такой степени, что Чонин почувствовал, как его собственное сердце окуталось мощным жаром. — Так... мягко… — пробормотал Хенджин, его голос был надтреснутым и хриплым, как будто он не пил уже несколько дней. Еще одна ленивая улыбка появилась на губах Чонина, позволив ему полностью расслабиться в нежных поглаживаниях. Хенджин ласкал пушистые уши Чонина в течение, должно быть, нескольких часов, пока его прикосновения не стали все более непоследовательными и неустойчивыми. Затем его рука внезапно застыла, дрогнув, мягко приземляясь на волосы Чонина. Глаза сирены затрепетали, и он еще глубже зарылся в одеяло, когда сон внезапно овладел им. Удивительно, но вскоре Чонин последовал за ним, позволяя себе погрузиться в нежный сон с рукой Хенджина, все еще ласкающей его волосы. Возможно, очень долгий сеанс ласки сделал Чонина более сонным. Но больше всего на свете Чонин доволен тем, что может остаться с Хенджином на ночь, чтобы убедиться, что его состояние стабильно и что он знает, что он не один. Оборотней полагается бояться. В конце концов, они являются предметом ночных кошмаров, рассказов у костра и ночных фильмов ужасов. Но Чонин не такой. Чонин не похож на большинство других оборотней, это ясно видно. Люди должны убегать от оборотней, а не ворковать и ласково гладить их по ушам. Но Хенджин – это не "люди". Он – Хенджин, и он один из самых важных друзей, которые когда-либо были у Чонина. Он – Хенджин, для которого Чонин сделал бы все, что угодно. Чонин предпочел бы быть домашним животным, как послушный щенок, и принести утешение страдающему Хенджину, чем выполнять роль своих сородичей в качестве ужасающего зверя ночи. Он может справиться с возможным неодобрением со стороны своих предков-оборотней, если это означает, что Хенджин будет улыбаться.