Матрешки

Россия не любила командовать в открытую. Ей нравилось увиливать, постоянно прятаться, хитрить, наблюдать за подчиненными со стороны. Сидя в своем кабинете на полу, поджав под себя ноги, она обдумывала план очередной стратегии, одновременно раскрашивая тонкой кистью деревянную фигурку. Краски ложились неровно, нужный цвет не получался, но Брагинскую нисколько это не злило. Россия умела ждать. Сейчас, когда основная работа была завершена, и оставалось самое трудное, Брагинская сосредоточилась, впившись взглядом в, казалось бы, безжизненный кусок дерева. Четкие движения руки выводили ровные линии, матрешка стала обретать болезненно-знакомые для России черты, ей даже показалось, что она слышит голос изображенной. Сморщившись, Брагинская поставила матрешку подле себя, где стояли другие, не менее похожие на своих прототипов фигурки. Взяв в руки одну из игрушек, Брагинская ловко повертела ее в тонких пальцах, соскребая ногтем тонкий слой лака. Она не любила портить свои работы, но удержаться в этот раз не смогла. - Америка… - чуть слышный шепот отозвался от стен, - ты сильная, могущественная держава, сумевшая выбраться из подчинения своей дорогой мамочки. Но ты сильна, пока сильна я, убив меня, ты загубишь саму себя, сама затянешь петлю на своей шее, даже не заметив этого. Ты, наверное, надеешься, что сломав меня единожды, перекроешь мне пути к отступлению, покоришь навеки? Нет… никому не суждено меня сломать. Фигурка с шумом падает на пол, но Брагинскую это уже не волнует. Взяв в руки другую фигурку, она ласково гладит ее по черным как смоль, но все же нарисованным волосам, мило улыбаясь: - Китай - древняя, красивая страна, ты мне всегда нравилась. На твою культуру мне хотелось равняться, твой духовный мир, эта вечная сдержанность и ясность ума меня восхищали. Ты абсолютная противоположность Америки, но в чем-то вы очень похожи. Наверное, в желании меня завоевать. Ну, что же, скажу как Франция: «Удачи, mon cher, у вас все равно ничего не выйдет, к сожалению». Кстати, о Франции. Ты именно та, которую я действительно всю жизнь уважала, стараясь достигнуть твоего блистательного великолепия. Твои манеры, это особенное кокетство в обращении, кухня, искусство, мода, все это покорило меня с первого взгляда, мне не хотелось возвращаться к своему привычному, и как тогда мне казалось, дикому образу жизни. Я стала говорить на твоем языке, забыла свои вековые обычаи; в то время я, кажется, совсем не помнила себя. Наверное, сейчас это глупо и бессмысленно признавать, но я тогда любила, безумно и страстно. И не менее тяжелым признанием для меня будет то, что, кажется, я до сих пор люблю, до сих пор пытаюсь подражать тебе, вместо того чтобы уважать и любить себя, я продолжаю выслеживать и добиваться твоей любви. Ты же наблюдаешь за моими потугами с умилением, но не больше. Тебе нравится осознавать себя выше, тебе, кажется этого достаточно для полного удовольствия. Единственным важным для тебя дополнением будет уединение с Англией. Именно той, о которой мне никогда не удастся забыть. Даже твое воплощение, Алиса – казалось бы, обычный кусок дерева, буравит меня взглядом ничуть не хуже тебя самой. Мы всегда ненавидели друг друга, старались лишний раз не пересекаться, но из раза в раз нам это не удавалось. Иногда мы становились по разные стороны баррикад, ты - чтобы насолить Франции, я – чтобы ее поддержать. Тогда мы ненавидели друг друга еще больше, ибо ревность поглощала все. Даже элементарное чувство самосохранения, не то чтобы четкость и холодность ума и чувств, безупречное ведение и контролирование ситуации. И ты, и я, абсолютно разные, но в то же время настолько похожие, что иногда нам не требуется слов, чтобы друг друга понять. И тебе и мне доподлинно известно, что мы всегда добивались внимания Франции, только обычно разными способами. Наверное, это – то самое, что нас настолько сильно различает. Хотя, пожалуй, это – наш с тобой единственный разный метод. Мы всегда любили силу и власть, привыкли ее добиваться. Тут, мы с тобой идентичны – та же любовь к подчинению и завоеванию, с твоей стороны более открытая, и как это не тяжело говорить, гораздо более успешная. Скрывая эту тайну, ты пыталась выставить меня чудовищем, сильным, конечно, но жестоким и кровожадным. В отличие от тебя, конечно, самой сильной и мудрой страны, действующей только во благо. В этом ты убеждала Америку, наивную девочку, потому что знала, что я могу тебе помешать… Кхм… завоевывать мир? У тебя получилось в этом всех убедить, конечно, но не без моей помощи. Видишь ли, мне это было в какой-то степени выгодно, я не стала противиться распространению твоих мерзких слухов, тем более, останавливать тебя в таких делах было просто абсурдом. Россия сгребла все фигурки в кучу, взяла их в руки, и, занеся их над головой, выпустила игрушки из пальцев. Упав и раскатившись в разные стороны, треснутые, но тем не менее красивые, матрешки блестели в лучах солнца, пробивавшегося через легкие и воздушные занавески на окнах. - Ну вот и все дорогие… - тихо, нараспев прошептала Брагинская. – Вы живете до тех пор, пока ваша жизнь необходима мне.

***

- Мадам Брагинский? – обратилась к высокой женщине девчушка с чистыми небесно-голубыми глазами. Тогда России и в голову не могло придти, что этот ребенок, когда-нибудь станет причиной многих ее бед. - Что, Америка? – ласково спросила Брагинская, опустившись на колени перед девочкой, убирая светлую прядь волос со лба, постоянно лезущую в глаза. Улыбнувшись дрожащей фигурке, Россия достала красивый сверток и протянула его Америке. - Что это, мэм? – с еле сдерживаемым восторгом в голосе поинтересовалась Америка, стараясь следовать всем правилам этикета. Россия знала, что где-то здесь стоит Алиса, тщательно контролирующая процесс. Наверняка, Америка не должна говорить лишнего и показывать положительные эмоции, это было видно по лицу ребенка, который пытался изо всех сил подавить любопытство и вести себя сдержанно и дипломатично – как подобает вести себя с врагами. - Это матрешка… - России было смешно – она объясняла почти незнакомой девочке, которая к тому же являлась подопечной так ненавистной ей Англии, предназначение русской игрушки, которая потом во всем мире станет ее символом, кстати, благодаря стараниям Америки. Тогда Россия была уверена, что Алиса игрушку выбросит, а Америка скоро обо всем забудет. Поэтому она сильно удивилась как во время Второй Мировой, случайно зайдя в комнату Америки, Брагинская увидела ту самую матрешку, одиноко стоящую на прикроватной тумбочке. Тогда Америка раскрасневшись, выбежала из комнаты с криками: «Я тебе отомщу, нахальная Рашка!» Брагинскую это рассмешило, но она все же насторожилась – мало ли что Америка себе надумает. И, действительно, Америка мстила, пытаясь доказать свою ненависть по отношению к ней. - Matrioshka? – девочка старательно пыталась выговорить незнакомое для нее слово, трудное для ее восприятия. - Да, матрешка. Это русская игрушка. – Россия пыталась объяснить достаточно понятно, но чужой язык давал о себе знать, да и девочка говорила не совсем на том языке, что ее названная мамочка. - Красивая… - умиленно рассматривая со всех сторон игрушку, прошептала Америка, протянув игрушку назад России. - Нет, нет! – рассмеявшись, ответила на этот немного странный жест Брагинская, - это подарок. Оставь себе. - Спасибо, мэм… - расплывшись в улыбке, промямлила Америка, и, оглянувшись, заметила Алису. – До свидания, мадам Брагинский! Я была рада приветствовать вас на своей земле, надеюсь, что вы доберетесь домой хорошо! – сменив тон на официальный, протараторила девочка, и, сделав реверанс, последовала за Англией. Тогда Россия решила, что, во что бы то ни стало, освободит ребенка из-под опеки Алисы. И когда последняя со слезами на глазах прибежала умолять Брагинскую помочь остановить восстание колоний, та молча выпроводила ее за дверь. Раздумывая после, чем обернулась это выходка для нее, Россия пришла к выводу, что это была одна из худших ее ошибок. Но, одновременно, и самой сладкой из всех.