Они любили друг друга, но не умели любить

      Маяковский не знал, когда стал взрослым. Когда умер отец, или когда они переехали в Москву. Когда впервые принял участие в митингах, или когда во время первой мировой писал карикатуры. Когда познакомился с футуристами, или когда за этот футуризм его исключили.       Только днем ранее он бежит домой к маме, а сегодня он, по факту вчерашний ребенок, обвиняется в революционной деятельности и приговаривается к заключению. В первый раз он боялся тюрьмы, боялся тамошних людей, тех мест. Во второй уже не так страшно, боязно, но не страшно, конвоиры больше не давят, стены не такие пугающие, а коридоры не такие душные и узкие. В последующие разы он даже не задумывался об аресте, какая разница, здесь али там. Теперь конвой тащится за ним, а не они волокут его, теперь он чувствует романтику этих мест, здесь он слово дома, здесь он спокоен, здесь он дышит полной грудью, здесь он жив. Будучи в остроге он не оставлял своих замыслов, он продвигал революцию, он вел революцию, он был революцией. Здесь он впервые пишет стихи, впервые слышит имя Есенина.       Владимир не знал, когда стал взрослым, и стал ли, но, как любой взрослый, он научился скрывать свои чувства, эмоции. Но порой об этом забывал и срывался на дорогих людей, унижал, гнобил, ответ не заставлял себя ждать, Сергей кричал на него, посылал, уходил из дома. Они ссорились и мирились, мирились и ссорились, такая вот странная любовь, которые оба умело скрывали за враждой. Владимир не знал почему полюбил его, просто любил, он был ему интересен, симпатичен и привлекателен, такого хочется прижать к себе, обнять и не отпускать, Есенин же любил его за прямолинейность, честность и твердость, хоть порой она так больно ранила сердце поэта, что он топил в алкоголе и женщинах. Они любили друг друга, они ранили друг друга во время каждой ссоры, каждый винил себя, каждый обещал стать лучше, каждый просил прощения. Они любили друг друга, но жизнь была против, они любили, но не умели любить.       Только недавно Маяковский понял, когда же стал взрослым, что было счастьем в его бессмысленной жизни. Вместе с этим деревенским мальчишкой погибло то малое, то счастье и свет, что наполняли футуриста. Вместе с ним умер тот радостный, тот светлый и... живой... живой ребенок внутри Владимира... Остался только серый, подавленный, разбитый взрослый... В тот холодный декабрь двадцать пятого, он стал взрослым, но был ли он этому рад..? Та ссора была такой глупой, такой лишней, такой пустой, такой... последней. Это была их последняя ссора... Он так и не набрался сил проститься с ним...       В то утро, Сергей увидел, как Лиля Брик буквально зажимает Маяковского, не заметив незваного гостя, она очень удивилась, когда Владимир умчался вслед за успевшим скрыться Есениным. Он его так и не догнал... Поэт запрыгивает в ближайшее такси и едет на квартиру, а оттуда в Рязань, домой... Ничего не объяснив матери, он просто обнимает ее, тычется лбом в плечо, до последнего скрывает слезы, но у него это не получается, что не проходит мимо женщины: — Сереж, что случилось? Почему ты здесь..?       Усмехнувшись, он отворачивается вытереть рукавом слезы, стараясь хоть сейчас не думать о мужчине, что давно поселился в мыслях парня. — Да ничего, все хорошо, просто скучал. Очень.       С того дня прошло еще несколько суток, Сергей нормально не спал, часто просто сидел, дома или на улице, глядя, как бы сказали третьи лица, в никуда, чаще ночами, вглядываясь в сине-голубое небо. Немногочисленные облака черными колясками выделялись на фоне этой проникновенной синевы. Маяковский был таким же облаком на фоне русской литературы, уверенный, своенравный, гордый, при этом ранимый и мнительный. Такой вот-с парадокс. Вот они с Татьяной Федоровной сидят, пьют чай, разговаривают, время за полночь, тиха ночь над Рязанью, лишь изредка вскрикнет филин или залает собака. Это время откровений, тайн, страхов и мыслей, которые днем и в голову не придут, как подметил в одном из своих романов Федор Достоевский, ночью человек всегда религиозней чем днем. Все что происходит ночью, забывается, заминается к утру, если в темное время вы признаетесь в чем-то очень ужасном и при этом очень нелепом, в чем-то что не дает вам спать уже несколько лет, будь то когда-то украденная бутылка водки или чуть не сбитая на переходе девушка, утром никто об этом не вспомнит, ну или сделает вид, что не вспомнит. Все что было ночью остается в ночи... — Сереж, слушай, а что у вас там за спор с этим... ну с этим... ты знаешь... С Маяковым что ли..? — Маяковским       Фамилия футуриста скрежетом вырывается из груди Есенина, практически уничтожая эмоции, так было всегда, во время конфликта он стремился отгорадиться от причин расстройства, потом отойдет, вернется, они поговорят, помирятся так всегда происходит. Но спрятаться получалось не всегда, и не всегда воля была такой же сильной как обида. В этот раз он продержался долго, целых четыре дня... — Ну да, что он там клевечет? Про алкоголь, про деревенщину? Ты это так оставишь? — Не бери в голову, все будет хорошо, это скоро кончится. Просто у нас. То есть у него и у меня, по отдельности, конечно... вообщем... Если проще... короче, у него распадаются отношения с Лилей, у меня немного кризис творчества, идей вообще нет, ха-ха       Смех был искренним, но не особо радостным, смеялся он над собой, над тем, как глупо и неотвратимо он попался в капкан по имени Владимир Маяковский, как быстро они привязались к друг другу. Он словно наивная девочка возвращался к нему, верил его извинениям, его обещаниям, хотя прекрасно знал, что он не изменится, сам Есенин отвечал писателю тем же, той же жестокостью, теми же изменами, такими же клятвами... Они действительно любили друг друга, передавали, хотели лучшей жизни, чем есть сейчас.       " Какой бы скотиной он не был, но не эта ли скотина согревала меня холодными осенними вечерами? Не он ли поддерживал меня, когда алкоголь перерос из забавы в зависимость? Не он ли тот Володя Маяковский, которого я полюбил..?" - ему очень не хватало мужчины, мать замечает подавленность сына и решает, что его надо "спасать". Сергея отправляют в психиатрическую клинику, диагноз: депрессия, причины неизвестны. Об этом известно близким в столице, от них это узнает Маяковский, в тот момент в нем что-то ломается, какой-то стержень, какие-то железные тиски, сковывающие чувства. Революционер не вспомнит как доехал до квартиры, как открывал дверь, все словно в тумане, но он навсегда запомнит ту боль, то опустошение, что навсегда осталось в его душе, как в один миг его мир начал трещать по швам. Он помнит слезы, помнит как бился руками о стену, как эти два месяца он переживал за мужчину.       В конце декабря Есенин сбежал из "заключения", он хотел к Владимиру, но гордость... Он едет к друзьям, их на месте нет, он заедет в гостиницу. Утром, двадцать девятого декабря, мир Маяковского рухнет окончательно. Официальная версия - самоубийство. Мужчина знает, что версия врет, не мог, не мог его Сережа, его солнечный мальчик, повеситься... Как тогда, в ноябре, стены в его доме содрогаются все сильнее и сильнее, известие настигло его на улице у дома, он чудом не потерял сознание на лестнице, зайдя в прихожую и закрыв дверь, он буквально падает и начинает плакать. Не обессиленно или статично, а навзрыд, громко, задыхаясь и захлебываясь криками... Он так плакал один раз, в детстве, когда отец умер.       "Но тогда было легче, намного... Сереженька, Сережа, как же так..? Прости, прости меня... Это... Это все из-за меня, Сереж... Ты столько раз меня прощал, прости еще один раз, последний... Мы очень скоро будем вместе, обещаю, и там, я не буду таким слепым идиотом... Ты только дождись... Пожалуйста..." - футурист смотрит на револьвер, почти берет, но в последний момент прерывается. - "Нет, еще рано, мне нужно закончить дела здесь, и мы будем вместе... Есень, подожди лет пять, я знаю, это много, но я должен закончить, несколько постановок, с десяток произведений и выставка, я знаю ты хотел, чтоб я это сделал, как закончу сразу к тебе, обещаю... Я люблю тебя, Сереж."       Когда срок, данный Маяковскому им самим, подходил к закату, поэт был уже на грани, казалось весь мир понимал, что до конца немного, стали говорить, что Маяковский исписался, некоторые его постановки запретили, на выставку не пришли политики или писатели. Вероника Полонская - его нынешняя пассия, нет, нынешняя женщина, тоже нет, просто человек, на которого можно было сорваться, снять стресс, не сойти с ума и не сойти с курса за эту пятилетку, вот. Она тоже стала его избегать, что так же сказалось на Владимире, и вот апрель, раннее утро, он сидит за столом, снова не спал, и пишет предсмертное письмо, прекрасно зная, что до истечения времени еще чуть меньше года, но уже все равно, ему уже плевать на это.       "Главное не ошибись, это последний шаг, Володя, не ошибись. Да... так... ве-е-ерно, 《...моя семья : Лиля Брик...》, ее надо написать, хоть из-за нее все и случилось, она многое тебе дала. Так. 《...мать, сестры...》. Не ошибись, Маяковский, не ошибись, и так много ошибок на твоем веку. Не. Ошибись. Не ошибись. 《...Есен...》. Черт. Опять. Это уже второй экземпляр записки, и одна и та же ошибка." - исчерканная и скомканная бумага летит в угол комнаты. - "Давай успокоимся и соберемся. Все хорошо... хорошо... Скоро все кончится, только давай соберемся и один раз хорошо напишем..."       Так в детстве его успокаивала мама, когда что-то не получалось, а в детстве не получалось многое. Как бы он хотел рассказать матери, что у него все хорошо, что он счастлив, сколько счастья ему принес деревенский мальчишка из Рязани, и сколько боли он принес ему в ответ. Он был так счастлив с ним, Есенин, он... он показал ему жизнь, красоту жизни. Хотя они оба не очень-то ее ценили, вот так-с.       "Так, Маяк, последний раз. Ну же, соберись! Не Есенин - Полонская. Ну же, еще чуть-чуть, сегодня все закончится. 《...Товарищ правительство, моя семья: Лиля Брик, мать, сестры, Вероника Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь, спасибо...》Ну вот, можешь же, когда хочешь, молодец. Молодец..."       Вдруг раздался стук в дверь, что отвлекло Владимира от его мыслей, это была Мария Малаховская - своячница художника Альтмана. Поэт поразил ее своим удрученным видом и подавленным пустым взглядом. — Прошу прощения, а супруги Брики здесь проживают? — Брики..? А, да, но они уехали... надолго. Что-то ещё..? — Нет... спасибо       Футурист немного посмотрел на нее и поспешил закрыть дверь, возвращаясь к своей задумке, однако девушка придержала его. — Подождите, вас что-то тревожит... У меня есть возможность. Хотите поехать со мной в Ленинград?       " Она не шутит..? Как она добра, это не спроста. Это шанс, это знак. Он... он хочет чтоб я ехал. Но, чёрт, дела, чертовы дела..." — Я... Я был бы рад, но... но у меня есть дела здесь. Подождите, я должен вам кое-что прочесть, прошу послушайте.       Мужчина прочел ей свое письмо, прочел все, советовался, как лучше написать, что еще написать, Мария была просто ошарашена услышанным и не могла что-либо сказать. Владимир уже в эйфории дочитывал ей свои строки, лихорадочно блеща глазами. — Я - самый счасливый человек в СССР - и должен застрелиться.       Гостья в немом шоке уходила от входа в квартиру после того, как хозяин хлопнул дверью. Он позвонит в союз писателей и попросит включить его в делегацию, отправляющуюся в Ленинград, он должен был выступать 15 апреля, во вторник. К четырем часам дня писатель зайдет на репетицию его постановки "Москва горит".

...Он был мрачен, лицо белое, перекошенное, глаза какие-то воспалённые, горящие, белки коричневатые...

      Так потом его опишут видящее его в тот день актеры, они всегда побаивались Маяковского, потому что уважали, а в тот день он был действительно страшен... К вечеру он пришел к Валентину Катаеву, но его не оказалось дома, открыл его тезка - художник Роскин. Чувствовалось напряжение, поэт надеялся получить наставление, последний раз увидеться с другом, попросить совета. К половине десятого Валя пришел домой, чуть позже подошла Полонская, избегающая его несколько дней... Пришла не одна... С ней были актеры Яншин и Ливанов, журналист Речкин. Напряжение нарастало, Владимир искал встречи с Вероникой, ждал разговора, а теперь не мог сказать и слова, смотря не на нее, а куда-то в стену. Это не обошло цепкого внимания Ливанова, он уже изрядно выпил, захотел повеселиться, поиздеваться над измученным мужчиной. — Маяковский! А, Маяковский, все хорошие поэты скверно кончали: то их убивали, то они сами убивали себя. Когда же вы застрелитесь?       Это стало последней каплей.       " Да как он мог... Скотина, это все, надоело... все надоело, всё надоели. Эта шалава Вероника, она должна была помочь мне прожить эти пять лет, а она доводит. Мне просто надоело... Не переживайте, недолго мне осталось."       Разошлась шальная компания ближе к четырем утра, Маяковский все же договорился о встрече с женщиной, они встретил ее в половину десятого, время поджимало. У Вероники была репетиция, о чем она постоянно напоминала Владимиру, бессонная ночь давала о себе знать, он взбесился, срывался на нее, повез к себе на квартиру. Разговор, случившийся там, был предопределен, они слишком разные, обиды скрывались и выливались в эти скандалы. — Володь, у меня репетиция, говори, что хотел, и я поеду. — Опять теарт, - поэт запирает дверь и показательно убирает ключ в карман брюк. - Уволься, и все будет хорошо! Разведешься и мы будем счастливы. Ну что тебе стоит?! — Нет! Мы это обсуждали! Если тебя это не устраивает, то все кончено. Володь, пожалуйста, мне правда надо идти, - тишина. - Володь? — Всё       Мужчина резко открывает дверь и отходит к окну. Было совсем-совсем тепло, позднее утро, малыши гуляют по улице с бабушками, после холодной долгой зимы дети не могли насмотреться на апрельское солнце, таращились на него, щуря глаза. — Ты даже меня не проводишь?.. — Нет.       Маяковский подошел к столу и дал ей денег на такси, пройдясь кончиками пальцев по револьверу, провожая Полонскую испепеляющим взглядом. Как только она прикрыла дверь, разделяющую комнату и прихожую, он берет ствол и, сев на кровать, подставляет его к виску. Темные глаза последний раз взглянули на небо, а он ведь никогда не замечал его красоты, как оно чисто на фоне грязного мира.       " Я все еще люблю тебя, Сереж. Мне так тебя не хватало, но сейчас все закончится. Мне страшно, страшно, что там мы не встретимся. Я боюсь только этого..."       Выстрел. Владимир падает на кровать, прикрытыми глазами смотря в окно, казалось, что он просто спит, лишь огромные пятна крови и револьвер, валяющийся на полу, говорят, что же случилось. Слабо улыбаясь, мужчина вглядываясь в небесную синеву, а ведь у его Сережи были такие же глаза... Казалось, что Есенин смотрит на него... Вероника мечется, ей страшно, но она все же бежит к нему, склоняется над ним, Маяковский приподнимает голову, чтоб посмотреть на это небо, загороженное телом женщины, в последний раз... — Что же вы сделали...