Лекарство. Яд. Любовь?

Хорошо, что они не в отеле, и посторонних нет. Стафф еще с вечера отрубил все камеры, от греха подальше, и теперь в доме их семеро. Хорошо, что только семеро, плохо, что спальни все на одном этаже, а с двуспальной кроватью одна и в центре. Потому что Чонина снова накрыло, и потому что других способов справиться с этим здесь, за тысячи километров от дома, в чужой стране и даже на чужом континенте просто нет. — Б э к х ё н… Чонин стонет сладко, протяжно, почти плачет. Его голос разносится по этажу, проникает через стены и щели в дверях. От его голоса не спасают ни музыка в наушниках, ни подушка на голове. И Тэён, откинув одеяло, идет курить, а Лукас, глядя в точку прямо перед собой, мечтает о том, как утром, когда закончится эта адская ночь, он размажет Бёна Бэкхёна по ближайшей стене. Он почти воочию видит потеки крови, клочки волос и выбитые зубы. Он мечтает выгрызть с его лица родинку над губой, так, чтобы Чонин, его Ким Чонин, никогда больше не видел ее. Он знает, что в том, что происходит за стеной, Бэкхён не виноват. Что там, через комнату, с другой стороны, точно также сходит с ума Тэён и, наверное, так же мечтает стереть с лица земли, но Чонина. Но Тэён мечтает только о том, чтобы это быстрее закончилось. Он стискивает прогоревшую до фильтра сигарету и слизывает с губ горько-соленую влагу. Он не может обратить свою боль в злость, как Лукас, не может уснуть так крепко, как Марк или уйти в себя, как Тэн. Он может только сидеть на подоконнике распахнутого настежь окна и, глядя невидящим взглядом на город, слушать, как за стеной под его любимым стонет от удовольствия другой. Ни ему, ни Лукасу даже не нужно видеть это, воображение у обоих работает слишком хорошо. Белоснежное белье, смуглая кожа, сплетенные в страсти тела, покрытые капельками пота, и ни следа разума в глазах. Лукас знает, что таким, как с Бэком, с ним Чонин не бывает никогда. Собственно, с ним всегда Чонин, а тот, кто сейчас отдается Бэку, бесстыдно раздвинув бедра, подставляя шею и подмахивая — это не Чонин. Это Кай. Огненный, соблазняющий, горячий, как пламя ада, Кай, король танца и принц сцены. Кай, который после концерта не захотел вернуться туда, откуда пришел, заняв тело Чонина и подчинив себе его. Кай опасен в первую очередь для самого себя. Потому что Каю нужно только удовольствие на грани боли, безудержная страсть. Кай вечно голоден, и все, что ему нужно — это утолить этот голод. Он появляется нечасто, но дома на помощь приходят специалисты, а здесь у них есть только Бэкхён. Единственный, кто смог когда-то усмирить Кая и тот, к кому Кай приходит сейчас. И Каю все равно, что у него самого есть Лукас, а Бэк давно и прочно повязан с Тэёном. Впрочем, Кай — не Чонин и о Лукасе он даже не помнит, а инстинкт собственника в нем настолько силен, что Тэёну вообще не стоит показываться ему на глаза. Но от понимания не легче никому. Ни Лукасу, кусающему подушку в порыве ярости и ревности, ни Тэёну, тихо умирающему от боли. Ни Бэку, который, как только Кай уйдет, вернув тело его законному владельцу, словно исчезнет, оставив вместо себя пустую оболочку с функциями, но без единого проблеска эмоций. И пусть никто не считает это изменой, достаточно того, что он сам будет так считать. Он не винит Чонина ни в чем. Ни его, ни Кая, но сам будет чувствовать чудовищную вину перед Лукасом и Тэёном, на которого даже не сможет поднять глаза. Он будет шарахаться от любых прикосновений, вымученно улыбаться и прятаться за завесой волос, с головой погружаясь в виртуальный мир каждую свободную минуту. И Лукасу будет достаточно одного взгляда на него такого, чтобы буря в нем улеглась, а Тэёну… Тэён даст ему время. Два невыносимо долгих дня, за которые осунется настолько, что на лице останутся только глаза, а потом, поймав после очередного концерта или репетиции, а, может ужина, прижмет к себе с удивительной силой и будет держать так долго, что у Бэкхёна закончится запас матерных слов, силы и слезы, и он снова станет самим собой. Эти отношения больные, неправильные. Потому что даже когда Кай спит, насытившись, Чонин все равно тянется к Бэку. Это не страсть, это потребность чувствовать его рядом, родившаяся еще когда они были сопливыми мальчишками и со временем только усилившаяся. Чонин любит Лукаса всем своим большим и добрым сердцем, но ему плохо, если он не видит Бэка слишком долго. Не видит, не слышит, не касается. Они пытались это изменить. Ради себя, ради тех, кого любили, но добились только того, что Кай стал появляться гораздо чаще. И если Чонину было достаточно быть рядом и держать Бэка за руку, то Кай требовал всего и сразу. Наверное, их кто-то проклял еще до рождения этими странными и безумными отношениями, которые уже не были похожи на дружбу, а если и дошли до любви, то такой вот, искаженной и ломано-больной. Чонин не знал вкуса поцелуев Бэкхёна, а Бэк никогда не обнимал Кая так, как Чонина — нежно и трепетно. Они все прошли через боль принятия. Никто из них не хотел терять. Тэён не мыслил себя без Бэка, Лукас был готов сражаться за Чонина хоть с богами, но обоим пришлось привыкнуть к тому, что иногда Кай не в состоянии отпустить руку Бэка, а Бэк не может и на шаг отойти от него. Это выматывало, выносило мозг и рвало сердце. Но млея в руках Бэка, слушая его голос, целуя его сладкие губы, Тэён думал, что это счастье быть вместе и быть им любимым стоит любой боли. А Лукас, рисуя на шоколадной, влажной после жаркого секса коже Чонина «Люблю» затейливой вязью иероглифов, давал себе обещание, что никогда и никуда не отпустит своего Нинни. Если их бредовая, больная и грязная любовь — единственный способ быть счастливыми… они сделают ее еще бредовее, больнее и грязнее. И, как только заканчивается очередной концерт, Лукас впервые целует Тэёна. По-настоящему, сразу глубоко, влажно, доставая языком почти до гланд. Вылизывает рот, играет с его языком и, отпустив, смотрит в его лицо. Встречается с таким же больным взглядом своего хена и криво улыбается, откровенно облизываясь. — Ты сладкий. Я хочу еще. Тэён только усмехается и прикидывает, что им хватит полугода, чтобы оказаться в постели всем четверым.