«Она была актрисою и даже за кулисами играла роль, а зрителем был я».
Впервые я увидел эту девчонку с волосами цвета красного клена на вечеринке в одном из клубов. Эмма приехала в Голливуд с твердым намерением стать актрисой. Нет, не так. Стать ВЕЛИКОЙ актрисой. Всякий раз, когда позднее она рассказывала мне об этом, я не мог удержаться от иронического смешка. Много их тут таких, мечтающих стать вторым Лоуренсом Оливье или новой Ритой Хейворт, да только почему — то забывающих трезво оценить свои таланты. В самом деле, от обилия смазливых мордашек у меня порой начинался зубовный скрежет. Ну что мне могли предложить эти юнцы, только — только выпорхнувшие из родительского гнезда? Для кинематографа ведь что важно? Сперва — наперво, фактурная внешность. Озвучь я этот тезис Эмме, она тут же принялась бы меня разубеждать, но я — то лучше знаю, что к чему. Буду откровенен, 50 процентов успеха любой картины зависит от грамотно проведенных проб. Впрочем, в этом случае режиссер почти всегда оказывается в затруднительном положении: не быть субъективным в отношении актеров, даже если его видение героя и не совпадает. Еще 40 процентов составляет наличие таланта. Легко сыграть положительного персонажа, который всем нравится. Вы попробуйте сыграть злодея! Попробуйте сыграть человека, сознательно избравшего путь зла. Человека, вызывающего отвращение, отторжение. Человека, способного всколыхнуть тьму внутри вас и заставляющего вас с неподельным ужасом и трепетом осознать, что вы тоже в той или иной степени отрицательный герой. Если подобные ощущения при просмотре фильма вам знакомы, значит, вы поверили актеру. Поверили безоговорочно, поверили настолько, что забыли одну важную вещь: это лишь умелая игра, лицедейство — называйте это как хотите. А что же остальные 10 процентов, спросите вы. Как говорил Джо Дассен, «если таланта нет, остается вкалывать». Поэтому в эту десятку я бы включил трудолюбие, куда ж без него, и способность вовремя раздвинуть ноги перед нужными людьми. Вы удивлены? Простите, но большинство актрис получают роли именно таким образом. Большинство, но только не Эмма.«В душе её таинственной мирились ложь и истина актрисы непростого ремесла.
Ему единственно верна хотела быть она.» Путь, которым девушка решила идти к славе, оказался довольно необычным, если не сказать, экстравагантным. Эмма захотела сначала создать себе репутацию, а уж потом стать актрисой. Да — да, именно так. Но как и всех новоприбывших в «город грез», бедняжку ждало горькое разочарование: ни одна студия не спешила пригласить начинающую актрису в проект, ни один режиссер не предложил ей даже второстепенную роль. Думаете, наша искательница приключений впала в отчаяние? Как бы не так! Она начала ходить на кастинги сама, убежденная в том, что в конце концов удача ей улыбнется. Так все и случилось. Но перед этим в жизни девушки произошел один эпизод, о котором Эмма предпочитала умалчивать в многочисленных интервью популярным изданиям, считая его малозначимым и постыдным. Я же был категорически с ней не согласен. Дело в том, что судьба свела честолюбивую красавицу с Карен. Ну кто в Голливуде не знает Карен? Строгая и требовательная руководитель школы актерского мастерства наводила ужас на учеников, зато теоретическую основу вбивала в их светлые головы крепко — накрепко. Не потому ли её школа считалась лучшей на обоих континентах? Так или иначе, а женщина согласилась дать Эмме мастер — класс и девушка получила свою первую, если не считать той провальной попытки сыграть Элизабет Беннет, роль в жизни. Вы только не смейтесь, хорошо? Я обещал, что этот факт биографии моей возлюбленной останется тайной до скончания веков, но что ж поделать, если мы, мужчины, падки на чужие секреты и просто обожаем сплетничать, в том числе и друг о друге? В общем, по заданию своей строгой наставницы наша дебютантка перевоплотилась в нищенку — оборванку. Подходя к каждому прохожему с протянутой рукой и с надеждой, даже какой — то детской наивностью в лучистых глазах, Эмма рассказывала придуманную на ходу жалостливую историю и театрально пускала слезу. Ни дать ни взять, Сара Бернар времен «Комеди Франсез». Некоторые брезгливо морщились при виде лохмотьев, перемазанного сажей и копотью лица и давно нечесаных волос, которые хитрая девушка предусмотрительно сбрызнула специальным спреем для придания им соответствующей текстуры. Другие попросту проходили мимо с каменными лицами. Должен предупредить вас, что у нас в Голливуде, как, впрочем, и во всей Америке, отношение к нищенству весьма и весьма неоднозначное. Одни считают его наравне с проституцией и детским сиротством социальной болезнью, поразившей мировое сообщество много веков назад и требующей соответствующего лечения. В противовес данной позиции остальные склоняются к мнению о том, что нищенство неизбежно ввиду существования социальной стратификации и разделения людей на очень богатых и очень бедных. Что касается меня, то я давным давно зарекся подавать милостыню на улице. Не потому что черствый сухарь, а потому что придерживаюсь правила: не надо давать человеку рыбу, дайте удочку и пусть он попробует поймать сам. Однако когда Эмма, смущаясь и краснея, показала мне сделанное рукой Карен фото, я потрясенно ахнул. Вот это перевоплощение! Если бы я в тот момент проходил по самой оживленной улице Мелроуз — Хилл, непременно бы вложил в грязную ладошку несколько стодолларовых купюр. Одно дело, когда милостыню просит совершеннолетний, физически здоровый и ни за что не желающий работать гражданин, и совсем другое, когда ребенок. Вам наверняка не терпится узнать, как же я познакомился с Эммой? Что ж, спешу удовлетворить ваше любопытство. Познакомился я со своей возлюбленной в ночном клубе. Только не подумайте, что я заядлый тусовщик. Уверяю вас, это не так. Вечера я, по обыкновению, предпочитал проводить за просмотром черно — белых фильмов с чашкой ванильного рафа в руке, чем давал повод коллегам и подчиненным беззлобно подтрунивать надо мной. Но, поскольку я никогда не любил насмешек над собой, то время от времени все же покидал спасительную тишину стен своего дома и отправлялся на светское мероприятие. Там я старался привлекать к себе как можно меньше внимания, старательно избегая столкновения с вездесущими репортерами и группками, на которые неизменно разбивались приглашенные, становившиеся чуточку развязнее после пары — тройки коктейлей. Изнывая от скуки, я прятался по слабоосвещенным закоулкам, выжидая удобный момент, чтобы незаметно улизнуть. Собственно, на это я и рассчитывал, отправляясь на вечеринку, посвященную выходу в прокат фильма про Безликого. Однако в тот вечер все пошло не по плану. Уже пробираясь к выходу, я услышал, как меня окликнули. — Дэвид! Вот так встреча! Вы уже знаете о таинственной незнакомке, обманом проникшей на вечеринку? Говорят, она восходящая звезда Голливуда! — эффектная длинноногая блондинка (по — моему, её звали Эллен) тараторила без умолку. Глаза её при этом возбужденно сияли. — Идем, Томас расскажет Вам все подробности. При последних словах я брезгливо поморщился, ясно давая понять, что не являюсь охотником до досужих сплетен. Но Эллен проигнорировала эти сигналы и, ухватив меня за руку тонкими изящными пальцами, потянула куда — то в сторону, туда, где раздавались удивленные восклицания и неодобрительные вздохи. Поневоле мне пришлось принять условия игры и, изобразив на лице вежливый интерес, слушать про рыжеволосую красотку в маленьком черном платье, про себя досадуя и на неё, и на Эллен, и на испорченный вечер и на все вокруг. Наверное поэтому услышав за спиной бодрое «всем привет», я моментально съехидничал: — Девушка, а Вы всегда обманом попадаете на вечеринки? Видит бог, я совсем не хотел обидеть Эмму и вообще считал грубость неприемлемой по отношению к противоположному полу, но так уж вышло. Наши рабочие, да и романтические отношения начались со взаимной неприязни, которая затем лишь усилилась по мере развития событий. Нелепость с наркотиками, последующий арест и ночь в одной камере с этой негодницей только еще больше усугубили ситуацию. Хотя нет, я слукавил перед вами. Эмма, сама того не зная, призналась, что обожает мои фильмы, чем мне очень польстила. Но все же я не смог удержаться от колкости и чуть было не поплатился за это. Слава богу, туфля меня не задела, а то не знаю, чем бы все закончилось. После освобождения я долгое время не пересекался с юной нахалкой, пока она не оказалась на съемочной площадке «Города грез», где я, желая досадить вздорной девчонке, дал ей эпизодическую роль уборщицы в кафе. Но когда Эмма неожиданно запела, я едва не поперхнулся своим любимым рафом. Голос у «уборщицы» оказался на удивление сильным и красивым. Закрыв глаза, девушка медленно раскачивалась под музыку, а текст струился из её груди сквозь приоткрытые губы, словно слова были самим дыханием. На площадке стояла мертвая тишина. Бин растерянно моргала, Эрик удивленно таращился в камеру, а исполнительница главной женской роли и вовсе от потрясения забыла текст. Судьба Эммы была решена и я отдал главную роль ей. Надо признать, что с того дня отношения между нами несколько потеплели, но все ж не настолько, чтобы мы стали парой. Это произошло несколько позже, на вечеринке в доме Энтони Вуда. Вероятно, виной всему был тот напиток с небольшим содержанием наркотиков, который Уно любезно предложил девушке. Притяжение между нами было весьма ощутимым. Воздух прямо — таки искрил. С этого дня и начался наш роман, а также стремительный карьерный взлет Эммы. Но как и у всех пар, у нас случались размолвки и вот почему.«И каждый день я шел за ней на зов обманчивых огней и с нею жизнь чужую проживал. Я знал, что ей не быть со мной, она раба любви иной и жизнь её безумный карнавал. И рампы свет заменит ей тепло любви моей.»
Даже вне съемочной площадки девушка продолжала играть роль. Вот только кого? Успешной и красивой хозяйки собственной жизни. Но кто же был её публикой, спросите вы? Мужчины, разумеется. Эмма словно купалась в их внимании, тем самым теша самолюбие. Мол, смотрите, я еще ого — го, оказывается. Впрочем, должен признать, что мужская половина человечества вела себя по отношению к голливудской звезде тактично, практически никогда не выходя за рамки дозволенного. Цветы, подарки, просьбы об автографе или совместном фото и ничего больше. Нет, бывали, конечно, наглецы, осмеливавшиеся пригласить хорошенькую актрису на чашечку кофе в гостиничный номер, но моя возлюбленная быстро давала им понять, что не заинтересована в них. Не знаю, может Эмма отказывала лишь потому, что щадила мои чувства, но, во всяком случае, явных поводов для ревности уж точно не давала. Зато я их находил предостаточно! В каждом прохожем, в каждом партнере по съемочной площадке, в каждом дублере я видел соперника. Видел и всеми силами старался устранить. И знаете что? У меня это получалось. Благодаря моим стараниям Рэй и Майк почти никогда не снимались в картинах, где играла Эмма. Я так захотел. Да что там! Даже по уши влюбленный в Бин Эрик не смел поднять глаза на рыжеволосую красотку. Вот как я всех застращал! Разумеется, моя избранница знала о моей ревности, но лишь посмеивалась над ней, говоря, что я скоро переплюну Отелло. Мы никогда не скандалили на тему поклонников, ведь я знал, что мои подозрения подчас не имели с реальностью ничего общего. К тому же мы оба являлись объектами повышенного внимания прессы, а вы же знаете этих писак, способных любую мелочь раздуть до невероятных размеров. Поэтому нам приходилось держать лицо на людях, особенно мне. Признаюсь, это было непросто, но я старался. Старался ради нас. И у меня почти наверняка получилось бы победить свою болезненную ревность, не появись на горизонте ОН. Его звали Джино Габардини. Он был итальянцем по происхождению и художником по призванию. Самоуверенный, элегантный, с безупречными манерами, этот итальяшка заставил таки меня понервничать. Видит бог, я страстно мечтал съездить по физиономии Джино, при одном появлении которого дамы готовы были падать ниц и укладываться штабелями. Говорят, ревность — это неуверенность в себе, страх, что тебе предпочтут другого, того, кто окажется лучше. Именно поэтому я чувствовал себя крайне неуютно всякий раз, когда оказывался на одном мероприятии с модельером и старался побыстрей увести оттуда Эмму. Нет, я знал, что Габардини мне не соперник, но все же в свои 35 он выглядел моложе и эффектнее. А еще он без труда мог завязать разговор и довольно долго держать подле себя собеседника, умело подогревая его интерес к своей персоне. Согласитесь, этого более чем достаточно, чтобы понравиться женщине. Тем более такой, как Эмма. А где это она, кстати? Обещала в семь часов вечера быть дома, а сейчас часы в холле показывают уже без двадцати минут девять. Ох, Эмма, Эмма. Она же знает, черт побери, как я не люблю опоздания. Даже на пять минут. Даже по уважительной причине. Так в чем же дело? Почему её до сих пор нет? Когда она звонила в последний раз, я различил гул мотора. Девушке приходилось кричать, чтобы я смог расслышать хоть что — нибудь. Она в радостном возбуждении сообщила мне, что постарается покончить с делами побыстрей и что у нее есть для меня сюрприз. Какой, не сказала, а я не стал уточнять. Пусть это будет приятной неожиданностью. Стрелки показывали почти без пяти минут девять, когда я услышал на подъездной аллее рев двигателя и поспешил встретить любимую. Яркий свет фар в первую минуту ослепил меня, но зато потом я все увидел своими глазами. На обсаженной с обеих сторон голубыми елями и посыпанной гравием дорожке стоял черный «Хаммер», а в нем… Я прикрыл глаза ладонью, чтобы получше рассмотреть силуэты пассажиров, но мне мешали блики на лобовом стекле. Оперевшись на мраморную балюстраду лестницы, ведущей от подъездной аллеи к входной двери, я вцепился пальцами в холодный камень, чувствуя, как из — под впившихся в материал ногтей крошится кое — где потрескавшийся мрамор. Я ждал. Наконец Габардини вышел из машины и, обойдя её, распахнул дверцу со стороны Эммы. Она осторожно поставила ноги в изящных замшевых лодочках на гравий и, опираясь на предложенную руку, встала. О чем они говорили с модельером, я, к своему сожалению, слышать не мог из — за внезапно налетевшего ветра. Но зато хорошо все видел. Джино наклонился и, приобняв девушку за плечи, коснулся губами её щеки. Ну и что тут такого, спросите вы? Разве дружеский поцелуй в щечку уже является преступлением? Отнюдь, но в поступке Габардини было столько интимности, что я бы не расценивал его только лишь как дружеский жест. Пытаясь унять стучащую в висках кровь, я расхаживал взад — вперед по холлу, то и дело прислушиваясь и все больше распаляясь. Наконец Габардини уехал и тотчас хлопнула входная дверь. Я обернулся. — Дорогой, я дома! «Красота актрисы так обманчива и влечет напрасными надеждами. Ничего слова её не значили и в судьбе моей все по — прежнему». Голос Эммы радостно прозвенел под каменными сводами. Поставив любимую сумку от Millz Karta на пуфик, девушка хотела было броситься мне на шею, но я мягко отстранил её. Неужели ей не противно целовать меня после ласк этого…этого…даже не знаю, как назвать. А как же самоуважение? Гордость, в конце концов? Ведь сама же говорила, что нельзя начинать одни отношения, не завершив другие! Выходит, лгала? Интересно, а что она говорит Джино? Наверняка у неё для него всегда наготове лживая сладкая сказочка вроде той, которой она потчует меня изо дня в день. И вообще, как давно они вместе? Мысли проносились одна за другой, словно снежинки в метель. Замерев на месте, Эмма напряженно вглядывалась в мое лицо. В широко распахнутых глазах помимо настороженности читались неподдельный страх и… Усталость? Да, пожалуй. В ярком свете люминесцентных ламп я обратил внимание на темные круги под глазами девушки, а также на её нездоровую худобу. Сердце болезненно сжалось. Моя любимая истощена морально и физически, а тут еще я со своей ревностью. Однако внутренний голос безжалостно напомнил о том, что я могу заблуждаться насчет Эммы и что вполне возможно, что мою голову уже украшают ветвистые рога. Вперив пристальный взгляд в лицо возлюбленной, я спросил в лоб: — Эмма, где ты была? Неужели солжет? Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем девушка ответила и голос её прозвучал на удивление глухо. — Дэвид, прошу, не начинай! Вот так всегда. Стоит мне задать этот вопрос вслух, как она тут же уходит от ответа. Может я не так уж далек от истины? — Не начинать? Ты приходишь домой черт — те когда и считаешь это нормальным? — в моем голосе послышались истеричные нотки. Неужели я сделался одним из тех безумцев, что ревнуют своих женщин к каждому столбу? Если нет, то скоро им стану. — Почему тебя подвозил Габардини? Ты была с ним? Эмма вздохнула и провела рукой по волосам, откидывая рыжие пряди от лица. Видимо, хотела успокоиться. А может и придумывала убедительную ложь. Я выжидающе смотрел на неё. Каким будет её ответ? — Ты же знаешь, я была в студии, Джино помогал мне с эскизами костюмов для твоего нового фильма. — Он мог бы обсудить это со мной. — смущенно пробормотал я. — Не мог. Мы хотели сделать сюрприз для тебя. — отвернувшись, Эмма принялась копаться в сумке. Наконец она с победным видом извлекла оттуда маленький квадратик бумаги, похожий на полароидный снимок. — А подвез он меня потому, что мне стало плохо. Почти было поверивший во всю эту историю с эскизами, я не выдержал. Бросившись к девушке, резко развернул к себе и поднял её голову двумя пальцами за подбородок, провел осторожным движением по губам, обрисовал ямочку, положил ладони на подобную натянутой струне шею, ощутив, как бьется под фарфоровой кожей голубая жилка. Хоть бы один мускул на красивом лице при этом дрогнул! Так нет же, спокойна как удав. — Эмма, не лги мне! — в моем голосе прозвучали одновременно и мольба и приказ. Словно я просил быть честной и в то же время обмануть, чтобы не рушить все вот так. — Я сказала правду. Ложь. Тщательно выверенная, заранее спланированная ложь. Как же я устал от неё! — Хватит делать из меня идиота! — глаза девушки широко раскрылись, когда я схватил её за горло. — Он поцеловал тебя, я видел. У тебя даже не хватает смелости признаться в измене! Мои пальцы сжались сильнее. Эмма начала судорожно ловить воздух ртом, пытаясь их разжать. Боже, что я делаю? Наверняка потом останутся следы. Ничего, зато урок строптивая девчонка усвоит на всю жизнь. — Дэвид, что ты делаешь? Мне же больно! — А мне не больно? Я сделал тебя знаменитостью, вывел в свет, дал свою любовь! И вот как ты мне отплатила! Да ты просто… Я хотел сказать «шлюха», но осекся. Эмма обмякла и стала оседать на пол. Широко раскрытые глаза, обрамленные пушистыми ресницами, смотрели в вечность. Девушка была мертва. Кровь отхлынула от лица. Я убил её! Опустившись на колени, я бережно опустил бездыханное тело на пол и прикрыл глаза усопшей. Внимание мое привлек небольшого размера черно — белый снимок, выпавший из тонких изящных пальцев. На обороте рукой Эммы было выведено «Тарино — младший». Я похолодел. Вот тот сюрприз, о котором любимая говорила по телефону. Я чудовище — убил двух ни в чем не повинных людей. Убил любимую женщину и свое еще не рожденное дитя. Не знаю, свидимся ли мы с ними там, на небесах, и простят ли они меня когда — нибудь, потому что здесь, на этой грешной земле, для меня все кончено. Медленно добредя до сейфа, где я на всякий случай хранил пистолет, я вынул его и пять пуль. Впрочем, мне хватит и одной. Вернувшись в холл, я обнял Эмму так, чтобы она лежала у меня на коленях, вставил пули в магазин, снял предохранитель и поднес оружие к виску. Звук выстрела разорвал вечернюю тишину.***
— Капитан, Вы уже видели утренние газеты? — в кабинет Джеффа, покачивая бедрами, вплыла Джина. — Ты имеешь в виду новость о Дэвиде Тарино и Эмме? ‐ Именно. Мне кажется, тут не обошлось без наркотиков. — Не думаю. — А что тогда? — Убийство на почве ревности. — Ревности? При чем тут это? Капитан встал из — за стола, нервно пршелся по кабинету и наконец остановился у окна. Задумчиво глядя вдаль, он произнес: — Да, Джина, ревности. «Она была актрисою и даже за кулисами играла роль, а он хотел любви».