Черничный чай

Уютный кабинет Бенедикта с множеством полок вокруг стен, на которых стоят книги в различных переплётах изданий прошлых столетий, дарит неимоверное нежное чувство уюта. Желтый тусклый огонёк от ламп люстры скудно освещает помещение, предоставляя нам большей уединённости, словно пытается скрыть нас от любопытных глаз, которых, к счастью, в такое позднее время нет, только магистранты пришли на вечерние пары, а с ними и парочка уставших преподавателей от рабочей рутины. За окном уже темнеет, предупреждая нас о том, что прохладный осенний день постепенно близится к своему неизбежному завершению. Крупный ливень отбивает мокрые звуки о стёкла окон, навевая тоску и приятную печаль на наши мятежные души своей серостью. Аромат черничного чая, заботливо заваренного профессором, придаёт теплоты нашему времяпрепровождению вместе. Крепкая рука Бенедикта властно держит меня за талию, пока я сижу на его коленях, укрытая шерстяным бордовым пледом в крупную клетку тыквенных оттенков, и делаю мелкие глотки горячего, но сладковатого ягодного чая из большой тёмно-зелёной керамической кружки. Напиток согревает, расслабляет и успокаивает, насыщая запахом позднего беззаботного лета. Бархатный хрипловатый голос, убаюкивая, читает мою любимую детскую книгу, в которую Экзюпери вложил философию взрослых, затрагивая множество важных тем нашего бытия. Сказка учит каждого взрослого оставаться внутри ребёнком, оставаться чистым и искренним, а главное помнить о том, о чём мечтал Маленький принц… — «Вы красивые, но пустые, — продолжал Маленький принц. — Ради вас не захочется умереть. Конечно, случайный прохожий, поглядев на мою розу, скажет, что она точно такая же, как вы. Но мне она одна дороже всех вас. Ведь это её, а не вас я поливал каждый день. Её, а не вас накрывал стеклянным колпаком. Её загораживал ширмой, оберегая от ветра. Для неё убивал гусениц, только двух или трех оставил, чтобы вывелись бабочки. Я слушал, как она жаловалась и как хвастала, я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она — моя», — чувственно прочитывает Рид отрывок столь прекрасного произведения, полюбившегося мною ещё в далёком детстве. Наверное, тогда и появилась во мне неподдельная и сердечная заинтересованность к литературе, ведь в детстве мы ещё не знали, что свои чувства можно запирать под замок или вовсе их уничтожать в постоянной канители нашей быстротечной и порой бессмысленной жизни. Прижимаюсь плотнее к своему профессору и укладываю голову на мужскую грудь, попутно разглядывая своеобразные картинки в слегка потрёпанной временем книжке. Ровные и ласковые поглаживания ощущаю на своей спине, отчего кроткая улыбка появляется на моих губах. За окном гремит гром и вдалеке сверкают молнии, а мы, как ни в чём небывало, продолжаем насыщаться друг другом: в объятиях, в прикосновениях, в близости. Кладу ладошку на размеренно вздымающую грудь Рида, отчего отчётливее слышу его сердцебиение. Сердцебиение, которое служит мне усладой, ведь пока бьётся его сердце, бьётся и моё. Ведь так было нами решено, когда я дала своё согласие на предложение руки и сердца. Дала согласие, понимая, что мужчины лучше и не существует. Отставляю кружку с горячим чаем на деревянный круглый столик шоколадного оттенка, что стоит рядом с кожаным тёмным креслом, на котором мы и восседаем, наслаждаясь спокойным литературным вечером. Натягиваю слегка колючий плед до плеч, укутываясь лучше, пытаясь усерднее согреться. — А я говорил тебе, что стоит одеваться теплее, — Бенедикт захлопывает книгу в красном переплёте, дочитав главу, и обращает своё чуткое внимание на меня. — Утром было теплее, я не думала, что так резко похолодает, — оправдываюсь, опуская взгляд на закрытую книгу, которую Рид продолжает держать в своей руке. — Мне научить тебя пользоваться интернетом в эпоху информационных технологий? — ухмыляется профессор, убирая произведение на столик, ставя с моей кружкой рядом, в которой остывает недопитый мною черничный чай. Закатываю глаза демонстративно на безобидное издевательство в мою сторону, и только ёрзаю на мужчине, поудобнее усаживаясь. — Не стоит, сама справляюсь, — рука Бенедикта зарывается под плед, касаясь моих ног оголённых, отчего я вздрагиваю невольно, контраст температуры ощущая. — Просто запрещу тебе в следующий раз надевать такие наряды, — ухмыляется, коленку мою поглаживая своей ладонью тёплой. — Ненавижу, когда узколобые студенты засматриваются на тебя. — Укроти свою ревность, — смеюсь нежно, прекрасно зная, что Рид ни черта мне не запретит, — пусть засматриваются, мне нет до них никакого дела. Гром оглушительным раскатом гремит, величие своё демонстрируя, всё же пугая. Бенедикт меня крепче обнимает, жестом своим доказывая, что не стоит страшиться от столь обычного природного явления, тем более он рядом. С ним не может быть страшно. Но боязнь силы небес так и не может меня отпустить всю мою сознательную жизнь. — В детстве, — прерываю тишину повисшую, — когда начиналась гроза, Паркер лишь больше пугал меня, забавляясь эмоциями и страхом. Правда один раз он довёл меня до слёз, — грустно посмеиваюсь, вспоминая счастливые годы детства в отчем доме, — после этого во время грозы он забирался ко мне в кровать и обнимал, дабы я смогла заснуть спокойно. — Почему бы тебе не взять отпуск и не полететь к брату? Ты ведь скучаешь. Я вижу, — усаживает меня Рид поудобнее, перекидывая мои ноги так, что они оказываются по разные стороны от его бёдер. — Мне не дадут отпуск, да и Паркер в ближайшие месяцы должен прилететь, тогда и встретимся, — тоскую невероятно по своему нерадивому братцу, который уже как год работает на другом конце нашего континента, улетев в новое место по контракту. — Тем более мне есть, что ему рассказать, — взгляд невольно падает на моё помолвочное кольцо, надетое на меня чуть меньше недели назад, а счастливая улыбка появляется на моём лице. — До сих пор не сказала ему? — ухмыляется Бенедикт, придвигая меня к себе ближе, располагая свои властные ладони на моих ягодицах. — Нет, не хочу все эти месяцы получать от него сообщения с глупыми шутками, или ты забыл, как он шутил, когда узнал, что мы вместе? — смешок слетает с губ Рида, который я вторю, кладя руки на плечи мужчины. — О нет, — бархатно смеётся Бенедикт, — шутки твоего брата не забываются. Да уж, Паркер не стеснялся похабно шутить, делая свои предположения о том, как я добилась самого привлекательного профессора университета. Даже при Риде братец не останавливал своих изречений, забавляясь моим свирепым недовольством, которым я чуть ли не давилась. — Вот именно! — соскакиваю с профессора, чтобы закрыть вторую форточку, ведь окна деревянные, и задувает, так как постройка университетских корпусов датируется двухстолетней давности, и фасады ни в коем случае нельзя портить пластиковыми окнами. Еле как дотягиваясь до верхней створки, я затворяю плотно окно и наблюдаю за тем, как дождь поливает землю со всей своей бурной жесткостью. Сейчас бы домой, пить такой же вкусный чай и кушать овсяные печенья с шоколадом, зная, что не нужно будет выходить в ближайшее время на улицу. Засмотревшись за тем, как сдувается листва с позолотевших деревьев, оставляя их голыми и демонстрируя причудливые ветви, не заметила, как Бенедикт уже успел обнять меня сзади. Его горячее дыхание опаляет мою шею, вызывая мелкую дрожь по всему телу. Оставляет поцелуй на моей макушке и поворачивает меня к себе лицом. Наши взгляды встречаются, и только дождь является единственным источником звука, ведь кажется, что и дыхание наше затаилось в хрупком уединении. Мужская рука осторожно касается моей щеки невесомым поглаживанием, а я словно заворожённая продолжаю в глаза глубокого серого цвета всматриваться. Рид наклоняется ко мне и завлекает в упоительный размеренный поцелуй, продолжая держать меня за щёку. Ласковым поцелуем передаём всю трепетность сложившегося момента, пока мы наслаждаемся друг другом. А ведь так и не можем насладиться, постоянно скучаем по друг другу и ждём скорейших встреч. Медленно сминая губы, Бенедикт хватает меня за талию и усаживает на прохладный деревянный подоконник. Контраст, что голову дурманит необъяснимо. Горячие руки и прикосновения, и холодная поверхность. Язык Рида проникает в мой рот, вырывая из меня гортанный протяжный стон, что вызван неожиданностью такой. Нёбо щекочет, по зубам проходит не спеша, а я зарываюсь ладонью в волосы профессора и слегка стягиваю их на затылке, ближе прижимаясь к телу будущего мужа. Вторая рука моя ползёт под свитер Бенедикта, и я мерно очерчиваю пальчиками каждый кубик его идеального пресса. Но не давая любимому сейчас управлять ситуацией, я отталкиваю его и опускаюсь перед ним на колени, ведь прекрасно понимаю, что на поцелуе мы не закончим нашу близость. — Софи? — выгибает он бровь в удивлении, словно пытаясь узнать точно, хочу я этого или нет. А я хочу... Расплываясь в милой улыбке, я ловкими пальчиками справляюсь с пряжкой ремня и ширинкой брюк. Моя ладонь через ткань касается уже возбуждённой плоти профессора, чем вызывает громкий мужской вздох. Не мучая долго ни его, ни себя, я освобождаю член из тесной ткани и сразу же приступаю его стимулировать медленными движениями своей ладони. Поднимая взгляд из-под опущенных ресниц на Бенедикта и встречая его мутный взор от возбуждения, я высовываю язык и облизываю головку твёрдой плоти, а после также языком прохожусь по всей длине члена. Смыкаю свои губы вокруг головки и смачно её посасываю с характерными мокрыми причмокиваниями, не забывая нисколько про стимуляцию уздечки языком. Каждое моё движение отзывается утробными рычаниями и стонами любимого мужчины, что больше распаляет меня и раскрепощает. Его рука ласково собирает мои волосы, чтобы мне ничего не мешало, да и в нужный момент Рид сам смог бы задать нужный для него темп, всё же позволю ему это, если так захочет. Вбираю член как можно глубже, дабы принести больших удовольствий Бенедикту, и на время оставляю его в себе без каких-либо ласк, а после выпускаю громко, отчего тонкие нити слюней растягиваются, соединяя мой рот и эрегированную плоть профессора. Закладываю член за щёку, посасывая, и двигаю головой медленно. После же создаю вакуум, меняя положение плоти в себе, отчего Рид стонет, в унисон с моими сдавленными глухими возгласами, что создают вибрацию, удовлетворяя профессора более чувствительно. Но так быстро заканчивать наше соитие, мы не желаем. Мы хотим утонуть друг в друге, почувствовать друг друга, а главное любить... Бенедикт поднимает меня с пола и ведёт к деревянному рабочему столу, завлекая в сладостный и трепетный поцелуй. Упираюсь ягодицами в край стола, в который меня буквально впечатывает Рид, властно придавливая своим телом. Руками, не медля, поднимает подол моего платья, задирая до талии. Блуждает ладонями, изучая каждый изгиб моего податливого тела. Между ног давно стало мокро. Клитор пульсирует от возбуждения, а лоно буквально истекает, требуя удовлетворения неминуемого. Мои трусики спускаются до щиколоток, но, чтобы нам было комфортнее, я ко всем чертям скидываю их на древесный пол. Пособия и какие-то бумаги глухо слетают на пол со стола, на который меня усаживает Бенедикт. Ногами обхватываю мужскую поясницу, и притягиваю Рида плотнее, буквально вжимаясь в него. Самозабвенно ласкаю губы профессора, чувствуя, как узел желания внизу живота затянулся чуть ли не до спазма. Терпеть больше нет сил, я хочу почувствовать своего мужчину в себе, раствориться в нём, отдаться ему... Отстраняясь от профессора, прервав поцелуй, и вновь всматриваясь в его лицо, я тихо, но уверенно шепчу: — Хочу тебя, — прикусываю нижнюю губу, хлопая ресницами, наблюдая за Бенедиктом снизу вверх. — Повтори, — он приподнимает мою голову за подбородок, раздвигая мне ноги своими бёдрами шире. — Я хочу тебя, любимый, — умоляюще шепчу, кладя ладошку на его часто вздымающуюся грудь. Впиваясь вновь губами друг в друга, я ощущаю грубые поглаживания на своих бёдрах, а сама тазом вперёд подаюсь, прося уже наконец-то совершить заветное проникновение. Головка члена скользит по моему влажному клитору, дразня и искушая. А я и готова поддаться этому искушению, испробовать вновь самый страшный грех и ни о чём больше не думать. Мужские поцелуи дорожкой спускаются к шее моей, что явно будут виднеться красные отметины, которые мне придётся скрывать от лишних глаз. Бенедикт посасывает мою нежную кожу, прикусывает, оттягивая, заставляя меня сбивчиво дышать, ведь страсть окутывает нас полностью, не давая отступа назад. Видимо, больше не вытерпливая, Рид решает не мучать нас обоих, оттого он подставляет налившийся кровью член и входит в меня неторопливо, нежно растягивая стенки моего лона, которое наконец-то почувствовало наполненность. Стон громкий слетает с уст моих, который смазано ловит профессор, ведь мы не дома, поэтому привлекать громкими возгласами поздних обитателей университета не стоит. Цепляюсь руками за крепкую шею Бенедикта и прогибаюсь в спине, откидывая голову назад. Толчки во мне постепенно набирают обороты, принося блаженство неимоверное. Ладонью профессор зарывается в мои распущенные волосы и, стягивая их на затылке, заставляет прогнуться ещё сильнее. Сдерживать порывистые стоны становится непосильным трудом, поэтому прикусывая нижнюю губу, я только приглушённо мычу, пытаясь совладать со своими деяниями и не закричать уже громко от ласк моего мужчины. Были бы мы сейчас дома, я б точно не боялась сорвать себе голос, крича от удовольствия. Хлюпающие звуки проникновения туманят мой разум, а взор закрывает пелена разврата. Движения во мне стали резче, что казалось ещё немного и меня вознесёт на апогей удовлетворения. Но Рид выходит из меня, меняя положение моего тела, ставя ногами на пол. Перевернув меня к себе спиной, наклонив чуть вперёд и раздвинув мои ноги пошире, профессор вновь входит в меня. На этот раз резко и достаточно жёстко, отчего я, не сообразив, дала отчаянному крику вырваться наружу. — Не стоит так шуметь, Софи, — хрипит мне на ухо Бенедикт, закрывая мой рот своей ладонью. Я извиваюсь в его крепком хвате, прогибаясь в спине от каждого необузданного толчка. Стону, отныне не сдерживаясь, ведь мои выкрики всё равно заглушаются. Ноги становятся ватными, а на каблуках стоять ещё труднее, когда в меня вколачивается озверевший от любви мужчина. Мокрые проникновения, шлепки тел, утробное рычание Рида — всё смешивается воедино, затмевая весь мир. Сейчас существуем только мы, и кроме нас больше никого нет. Подбиваюсь под ритм бешеный, подаваясь тазом назад, давая нам возможность совершать более глубокие проникновения. Вторая рука Бенедикта блуждает по мне, сжимает грудь до сладостной боли поочерёдно, решительно скользит к шее, создавая хват и перекрывая мне главный доступ кислорода. Вокруг начинает темнеть, но свирепые толчки держат меня на грани. Прекращая душить меня, ладонь профессора спускается, очерчивая ложбинку и ключицы, наливную грудь и плоский животик... и касается моего клитора... Круговые массирующие движения на моих половых губах только усиливают подступающий оргазм. Ноги сотрясаются, а естественный сок стекает по внутренним сторонам бёдер. Ускоренная стимуляция клитора помогает мне быстрее достичь кульминации... и меня накрывает эйфория, что аж в глазах рябит от экстаза накатившего. Бьюсь в судороге приятной, но пытаюсь не свалиться, понимая, что моему профессору также необходимо кончить. Совершая во мне с пару десяток неудержимых толчков, Рид с рычанием обильно изливается в моё лоно, мышцы которого продолжают крепко обхватывают его член, и сдавливает в тиски своим волевым объятием на талии моей. Восстанавливая дыхание, Бенедикт аккуратно прерывает нашу соединённость, а из меня его сперма вытекает, капая на пол немного. Завидя, да и почувствовав, данное зрелище, кажется, щёки мои розовеют от распутства такого, становясь пунцовыми. — Это было превосходно, — признаюсь я тихо, опираясь до сих пор ладонями об стол. — С тобой на работе задерживаться всегда превосходно, — отвечает профессор, убирая свою руку с талии моей. Лёгкий мокрый поцелуй Рид оставляет мне на шее и приводит себя в порядок. Достаёт коробку с салфетками, пока я нормализуюсь окончательно от дикого секса, и помогает мне избавиться от следов нашего недавнего занятия. Бенедикт поднимает мои кружевные трусики с пола и кладёт их себе в карман, пока я глупо хлопаю ресницами на его выходку. — Хочешь, чтобы я поехала без белья? — ухмыляюсь, поправляя рукава платья, и смотрю на профессора влюблённо. — Оно тебе незачем, — поясняет мой мужчина, поднимая с пола улетевшие бумаги, — всё равно дома продолжим. Стеснительно улыбаюсь на такое изречение, но соглашаюсь с его правотой. И пока Рид приводит кабинет в прежнее положение, я, взяв со стола кружку, допиваю свой любимый, но уже остывший, черничный чай. И всё в моей жизни будет хорошо... Надеюсь, что родители примут мой союз с Бенедиктом, ведь их так тревожит разница в возрасте... Надеюсь, что с братом я буду видеться чаще, и шутить он станет чуточку меньше... Надеюсь, что с работой станет полегче и появится больше свободного времени... А с возлюбленным мне и так чудесно... Кто же мог тогда знать, что, выбрав себе научного руководителя для дипломной работы в лице преподавателя истории языка, я ещё и найду себе спутника жизни...