Котам нужна живая мышь,
Их мертвою не соблазнишь.
«Фауст» И.В.Гете.
Белокурый наконец заставил себя открыть глаза, медленно моргая и пытаясь прийти в себя. В глазах пелена, словно комнату заволокло туманом, хотя, наверное, в этом тусклом освещении он не смог бы увидеть ничего сразу в любом случае. Выделялись лишь размытые силуэты незнакомого помещения. Нужно время, чтобы привыкнуть к полутьме. Голова нестерпимо болела и тот потряс ею в стороны, чтобы прекратить внутренние мучения. Но безуспешно — боль только усилилась, не давая хозяину передышки. Оказавшись в другой ситуации, Николай бы скинул всё это на похмелье, но сейчас не было сил даже думать о чём-либо, не говоря уже о действиях. Достоевский с тихим, естественным для неё хлопком, закрыл старую толстую книгу, которую читал и отложил её на пол, переводя всё своё внимание на очнувшегося товарища. Он прекрасно знал это чувство. Когда просыпаешься после сильного снотворного и ещё несколько минут не можешь осознать что произошло и почему ты вообще проснулся. Наверняка, у жертвы ужасное самочувствие после лекарства, подмешанного в алкоголь. Но даже это уже не важно. Главное, что теперь он здесь, в обители Достоевского, наконец-то заполнил пустоту этого дома собой. Теперь только его хозяин сможет решать судьбу Гоголя, терпеть ли тому боль или принять таблетку, чтобы хоть немного полегчало. Чужая жизнь теперь полностью в его руках, он обладает ею целиком и полностью. Когда ещё в жизни происходило что-то прекраснее этого? Лицо старшего, как всегда, выражало полное спокойствие, словно его не заботило ничего вовсе и ни один предмет или живое существо не заслуживало внимания. Но если бы Николай не находился в таком паршивом состоянии, то даже он бы сразу понял, что это спокойствие напускное — маска, скрывающая за собой множество чувств и эмоций, к сожалению, не значащих ничего хорошего. — Что случилось? — сонно спросил Гоголь, поймав на себе взгляд приятеля и потянулся руками к лицу, чтобы потереть глаза, может, хоть тогда зрение улучшилось бы, но не смог даже поднять руки — запястья были скованы чем-то тяжёлым и холодным. Чёрт, серьёзно? Тем, что приковывало его тело к кровати действительно были кандалы? Парень резко подскочил от неожиданности и внезапно накрывшей паники. Он даже не понимал где и почему находится, что тут делает и, тем более, почему прикован. Испытывая сильное желание освободиться, блондин в порыве адреналина потянул цепь на себя, но руки лишь сильнее передавило, причиняя сильную боль ослабшему телу. Толстые звенья лязгнули, соприкасаясь друг с другом, напоминая о положении юноши. Бесполезно. Нельзя просто по желанию избавиться от металла. Белокурый обессиленно опустил руки на кровать после очередной попытки освободиться и еле сдержал слёзы от накатывающей истерики. Почему он оказался в таком положении с самого утра?! Почему кто-то лишил его той свободы, за которую он готов отдать жизнь? Нет, Николай не плакса, нисколько. Он всегда скрывает свои истинные эмоции за улыбкой, он же всё-таки клоун и редко кто может увидеть такого человека в плохом настроении. Но Достоевский видел. В последний раз спустя месяц после их первой встречи. И если стоило бы гордиться увиденным, то он гордился, был рад, что ему выпала подобная «честь». Возможно, именно поэтому Гоголь сейчас здесь. Потому что считал товарища особенным, важнее остальных. — Как ты себя чувствуешь? — лукаво улыбнулся Фёдор, дотронувшись до лба коллеги, проверяя нет ли у него температуры. Он прекрасно видел моральное состояние человека рядом, но искусно игнорировал что его, что заданный вопрос. — Я в порядке, — соврал Николай, пытаясь переварить информацию, — но где мы и почему я прикован? Нас взяли в плен? — юноша искренне пытался найти оправдание всему этому и даже натянул на лицо улыбку, чтобы добиться объяснений. Лучше бы он этого не делал, это кривое подобие улыбки выглядело ужасно и ни капли не правдоподобно. В ответ, тот получил только насмешливый взгляд и тихое хихиканье, изящно прикрытое ладонью, будто сказал что-то действительно глупое. Может, так и есть, но что же случилось? Не до конца проснувшись, мозг младшего истерически твердил о том, что это помещение, как и вся ситуация в целом представляет угрозу. И его владелец полностью верил, ни насколько не засомневался в собственных мыслях. Здесь явно что-то не так. Почему Фёдор молчит…? Почему не подтверждает чужую теорию? — Сейчас ты заткнёшься и просто послушаешь то, что я скажу, — медленно прошептал Достоевский, заставляя блондина замереть и притаить дыхание, словно жертва в своём укрытии. Почему-то страшно было даже пошевелиться, но парень никак не мог отвести взгляд от лица старого приятеля. Этот пристальный взгляд светящихся фиолетовых глаз и улыбка — всего-лишь приподнятые кончики губ. На бледном лице читалось лишь слегка прикрытое лицемерием безумие, от чего бросало в дрожь. Жутко. — Ты находишься у меня дома, вернее, под ним, — начал Фёдор, пытаясь корректнее подобрать слова, — в подвале. — Никогда бы не подумал, что смогу быть гостем в таком месте, как подвал самого Достоевского. Какая честь, ты не представляешь! — по-актёрски съязвил Николай и улыбнулся, слегка наклонив голову вбок, пытаясь скрыть страх. Один момент и рука брюнета удобно устроилась на чужом затылке, сильно сжимая волосы в кулаке. Хозяин дома мило улыбался, глядя в глаза собеседнику и, казалось, сейчас могло произойти что угодно. «Жертва» побоялся язвить и бросать дурацкие шуточки дальше, нельзя точно предугадать, что мог сделать старший. Сейчас он словно другой человек, совершенно отличается от того, которого Гоголь знал уже много лет. Это не его лучший друг и близкий душой человек. Нет, белокурый отказывается в это верить. Немного подождав, Достоевский наклонился к партнёру и поцеловал, после чего больно укусил того за нижнюю губу и отстранился, наблюдая, как капелька крови стекает по подбородку. Белокурый шокированно смотрел на парня, нисколько не ожидая чего-то подобного. Он думал, что чем-то сильно насолил другу или в очередной раз «плохо» пошутил, не думая о чувствах других людей и не запомнил этого. Но причина оказалась иной. Втянувшись в размышления, Николай вовсе не замечал боли и жжения на губе, он мог лишь продолжать смотреть и ждать продолжения. — Я ведь говорил слушать меня, неужели это так сложно? — цокнул языком глава Крыс Мёртвого Дома, встречаясь глазами с «гостем». Повезло же ему любить такого человека, как Гоголь, не замечающий чужих чувств или предпочитающего их игнорировать. Как раздражает. Бесит это красивое лицо и зашуганный взгляд. Думалось раньше, он даже бояться не будет, если столкнётся лицом к лицу с опасностью, но все люди одинаковы и ужасно предсказуемы. Говоря «Я хочу умереть» изо всех сил цепляются за жизнь, подсознательно желая оттянуть этот момент как можно дольше. Брюнет приблизился к уху напарника и с подобием нежности прошептал: «Ты теперь мой». По телу незамедлительно пробежался табун мурашек, но это всего лишь нормальная реакция организма на подобные действия. Но что значит «мой»? Он говорит о парне как о вещи? С чего бы ему кому-то принадлежать? И какая выгода с этого Фёдору? Белокурый вздрогнул от пристального взгляда и, собрав все силы ослабшего тела, направил свой «злобный» взор на коллегу. — Ты кем себя возомнил? Отпусти меня! — Николая неимоверно сильно тревожила неспособность свободно шевелить руками, это забирало даже иллюзию существующих прав и возможностей. Способностью воспользоваться тоже не получится — неподходящая одежда. Конечно, Достоевский просчитал все возможные исходы. Это в его стиле. — Тогда, думаю, мы можем пропустить правила и приступить к тому, что следует за плохим поведением. Непослушных детей нужно наказывать. — старший мягко провёл по щеке приятеля, пока тот завороженно наблюдал за происходящим — сил на то, чтобы ответить не нашлось. Но сразу спустя несколько мгновений поглаживания сменились на глухую боль в щеке и неприятный звон в ушах. Пощёчина… за что? Блондин вдохнул воздух носом, выдыхая ртом, чтобы успокоиться. Голову прошибло очередной волной невыносимой боли. Если бы пришлось оценивать её от одного до десяти, то Николай смело, не задумываясь, бы поставил девять. Но он выдержит и договорится с хозяином дома по поводу всего этого и тот мирно отпустит младшего домой. Всё будет как прежде. По крайней мере, хотелось в это верить. — Знаешь сколько лет я терпел твоё своевольничество и дурацкое поведение? — с угрозой спросил Достоевский, получая в ответ неуверенный кивок. «Хуже всего то, что всё это мне в тебе нравится. Все твои недостатки.» — Предпочёл не оглашать свою мысль старший, быстро оглядев чужое тело. Что бы сделать с ним в первую очередь? Столько лет приходилось сдерживать себя и свою садистскую натуру, что тот не знал с чего начать. С тем же спокойствием, глава Крыс Мёртвого Дома взял с тумбочки неподалёку канцелярский нож и навис над парнем, садясь на его ноги. — Не двигайся, иначе я могу тебя задеть. — дал полезный совет юноша, беря в руки ворот старой футболки и делая надрез на ней, слегка задевая нежную кожу на шее кончиком лезвия. Николай нервно сглотнул и предпочёл не двигаться, чтобы не напороться на острый предмет. Разрезав тонкую ткань, парень снял футболку и бросил уже ненужную тряпку на пол, а после подставил оружие к чужому горлу, пугая. На коже проступила ещё одна тонкая полоска крови, но тот и не думал убирать нож. Плевать что может случиться, главное — попытаться. Зрачки Гоголя расширились от страха и он ещё раз попытался потянуть руки, доставляя себе лишь больше неудобств. В такой ситуации он и думать забыл о головной боли, отбросив её на последний план. — Н-нет… — всё, что вышло произнести у младшего, после чего похититель разочарованно отвёл металл от кожи, пряча лезвие и отложив оружие обратно на своё место. Как грустно, что у юноши такая жалкая реакция на подобное. Аура Достоевского сейчас столь подавляющая, что кто угодно бы испугался, увидев впервые, даже не предполагая о её существовании. Снять боксеры и вовсе не составило труда, пришлось лишь немного повозиться с брыкающимся Николаем. Всё равно его сопротивление ничего не даст и у старшего получится добиться того, чего он хочет. Всегда получается, вне зависимости от обстоятельств. Теперь Гоголь лежал полностью обнажённый под брюнетом, чувствуя себя максимально неловко. Да, тот видел его голышом и не раз — с чем только не приходится сталкиваться за столько лет дружбы. Такие мелочи, как голое тело уже совершенно не должны напрягать. Но младшего довольно сильно пугало это ощущение подавленности, а из-за пристального взгляда на его тело, уши залились краской. «Что ты собираешься делать?» — хотелось спросить парню, но он никак не мог решиться. Слишком страшно и странно всё это. Силой разведя чужие ноги и уместившись между них, Достоевский услышал протестующий вскрик, полностью игнорируя его. Гоголь попытался спрятаться за руками, но, конечно же, кандалы не позволили оттянуть запястья далеко. «И где же твои обычные шутки сейчас? Уверенность в своих мыслях и идеях? Именно из-за