Такая работа

До чая у них ожидаемо не доходит, потому что у Грома этого самого чая вообще не водится. А ещё потому, что Олег самым банальным образом припечатывает Игоря к стене, едва за ними захлопывается дверь квартиры.  Его руки неожиданно обнаруживаются под рубашкой Игоря, колено удобно вклинивается между ног, а ртом Олег приникает куда-то под челюсть.  И это не то чтобы неприятно, скорее непривычно. Оттолкнуть его, по крайней мере, не хочется.  И Грому даже жаль.  Наверно его могло бы оправдывать то, что в какой-то далёкой, другой жизни у него существовали три абсолютно прекрасные, непохожие друг на друга дамы, из которых, при желании, можно было соорудить неплохую конкуренцию для «Виагры», или просто рисовать каждую из них в простыне и предрассветных сумерках.  Удивительные, в общем, женщины ему встречались — по одной на жизненный этап. Первая была ещё в школе: веселая верткая голубоглазая Люба села с ним за одну парту в пятом классе, когда Игоря перевели из-за очередной драки.  Он носил ее портфель, в который подбрасывал шоколадки, купленные с первых заработков, с ней он целовался на выпускном, она провожала Игоря в армию. Люба вышла замуж и родила сына, прежде чем он успел домаршировать до дембеля.  Вторая встретилась Игорю в университете. Саша была гордой обладательницей очаровательных рыжих веснушек, старостой группы и дочкой отставного полковника. Она красила волосы во все цвета радуги, страшно любила безразмерные свитера, шоколадное эскимо и ругать Игоря за мятую форму. Он даже как-то написал об этом песню и романтично набренчал на гитаре под ее окном, за что был наказан тапочком, метко брошенным соседями.   Скорее всего, Игоря Саша тоже любила, но ее звездоносный отец этих нежных чувств не разделял.    Ирина появилась сразу, как Игорь поступил на службу. Она занималась кадрами, имела весьма условное отношение к погонам и знала буквально каждую собаку в участке и за его пределами. Ирина пекла умопомрачительные воздушные рулеты, пела раннюю Земфиру, разбиралась в кинематографе и очень хотела замуж за Игоря. А Игорь очень хотел победить все возможное и невозможное зло разом.  Через полтора года Ирина перевелась из их отдела.  После этого события ребята, знавшие Грома достаточно долго, наперебой упражнялись в остроумии на тему того, что Игорь рассматривает женщин исключительно в качестве базового конструкта для социального взаимодействия в новой среде, не размениваясь на романтическую ерунду.  Сначала Игорь отправлял их по известному адресу, потом отмалчивался, а теперь вот вляпался в Олега Волкова, который совершенно точно не собирался заниматься его обустройством и освоением, где бы то ни было.  И Олег не был женщиной. Стопроцентно. Гром лично удостоверился, когда неуклюже пытался облапать его в ответ.  Нет, Игорь определенно не считал себя хорошим, правильным парнем, он был по общепризнанному определению «нормальным», при этом вертелся и умудрялся творить разное. Точнее совершенно разное, например в учебке или на последнем курсе, когда разошелся с Сашей, а общага казалась самым невыносимым местом во вселенной. Или вообще всегда, когда позволяла совесть.  Но «из этих» Игорь точно не был. Только вот его визави очевидно похуй, а еще он одурительно пахнет табаком и тяжёлым травяным парфюмом. Им хочется надышаться впрок.  «В том все и дело, Игорёш», — участливо стебёт подсознание.  Преодолевая очередной призрачный рубеж, Олег, наконец, добирается до его губ — без трепетной нежности, но до насилия не дотягивает. На пробу.  В начале, к чести Игоря, он обмирает и напрягается. Впрочем, быстро решает, что до пизды. Тем более что вкус у Олега тоже предсказуемо приятный, отдаленно напоминающий о том коньяке, который Игорь прихлебнул в тачке, и о чем-то ещё, неуловимо знакомом. В попытке определить поточнее Гром сам подставляется, позволяя углубить поцелуй. Попутно велит себе завалить мыслительную чехарду, отложив составление отчета под заголовком «случайный перепихон с Олегом Волковым» на завтра.  Слово «случайный» в выдуманном названии некстати вспыхивает под ребрами.  Цепной реакцией что-то внутри Игоря вздрагивает и начинает вяло барахтаться, не желая эмоционального вовлечения. Но хватает этого «чего-то» совсем ненадолго — слишком уж уверенно ладонь Олега проезжается вдоль Игорева живота, перетекая на поясницу, надавливая, заставляя прильнуть ближе. А потом он и вовсе ощущает, как Олег дергает его мокрую рубашку.  По этому поводу Гром испытывает отдельную гамму ярких эмоций, но прежде чем перейти к более интимному витку затягивающихся коридорных обжиманий, он чувствует, что было бы неплохо подышать, и все-таки отталкивает Волкова. Следом наступает довольно неловкая тишина, потому что Олег, вопреки всему, продолжает трогать и раздевать Игоря, который, к собственному стыду, осознает, что почти не участвует в развратных действиях.  — То есть я не ошибся, — хрипит он, пытаясь отдышаться. Голос дрожит в границах допустимого, и на том спасибо.  — Ты о чем? — без должного интереса уточняет Олег, не прерывая своего занятия.  — О том, что ты меня клеил.  — Какая наблюдательность, товарищ майор. Я впечатлен.   Олег задорно фыркает ему на ухо и ныряет всей пятерней в те же самые абсолютно точно неформенные джинсы.  Игорь с опозданием понимает, что у него давно и совершенно недвусмысленно стоит.  Вот это неожиданность. Кто бы мог подумать? Если бы месяц назад кто-нибудь сказал старшему следователю и майору полиции Игорю Грому, что у него будет так стоять на довольно абстрактное лицо мужского пола, то говоривший, скорее всего, загремел бы на сутки в обезьянник. А то и на все пятнадцать. Но прежде Игорь, вероятно, не раздумывая, полез бы в драку. И возможно тоже сидел бы в том же самом обезьяннике. В воспитательных целях, разумеется.  Если бы всего за пару дней до сегодняшнего, ему сообщили, что стоять у него будет на весьма конкретного бывшего военного наемника, участника черт знает скольких политических скандалов, а ныне начальника охраны гениального миллиардера Сергея Разумовского, то Игорь просто упал бы в обморок. Даже спорить бы не стал.  Закон трёх «ф», состоящий из столь любимых им физики, физкультуры и фактов, выведенный персонально, даёт нешуточный сбой или в целом не работает рядом с Волковым. В определенный промежуток времени Игорь перестает ориентироваться в пространстве, находясь в блаженном неведении, каким образом они оба переместились из прихожей на хлипкий диван.  А ещё Игорь чувствует себя совершенно, не эфемерно голым, отмечая, что на Олеге одежды ровно столько же. Пружины запоздало вскрикивают под весом двоих мужчин. Гром уверен, что готов соперничать с ними в звуковом сопровождении.  Олег вдруг резко прекращает всяческое взаимодействие и внимательно вглядывается в лицо Игоря, которое, по расчетам последнего, должно сейчас выглядеть неописуемо.  — С мужиками раньше трахался? — уточняет он, не обнаружив искомое. Вопрос своей бестактностью вышибает последние крупицы вербальных навыков, и Игорь неопределенно жмёт плечами.  Олег, безуспешно покусав губы, все-таки начинает смеяться, но прекращает до того, как «собеседник» успевает очухаться. — Не боись, разберемся, — в жесте сомнительной поддержки он хлопает Игоря по бедру и тянется к брюкам, выуживая из них нехитрый набор из резинки и маленького тюбика смазки.  По достоинству оценив близкое к шоковому состояние Грома, Олег самостоятельно и без малейшей доли скромности осуществляет скудную, по далёкому от экспертного мнению  Игоря, подготовку.  Последний же остается с кристально честной смесью ужаса, вожделения и любопытства наблюдать, как Волков, оперевшись коленями по обе стороны от его ног и заведя руку за спину, сосредоточенно себя смазывает.  Игорь успевает отчаянно пожалеть, что никто не удосужился зажечь свет, да и угол обзора катастрофически неудачный. Параллельно он пытается смириться с собственным, четко неоформившимся, желанием потрогать, возвышающийся буквально перед лицом, тот самый орган, или же, хотя бы, притянуть его обладателя ближе для поцелуя. Но для первого Игорю нужно смириться, что он как раз таки «из этих», а для второго, предположительно, посмотреть Олегу в лицо. Ни к тому, ни к другому он пока не готов, поэтому решает нейтрально погладить напряжённые мышцы на Олеговом животе.  Кожа под ладонью горячая и немного влажная, перемежающаяся несколькими крупными неровными шрамами.  Если говорить совсем откровенно, Игорь в душе не представляет, где ему прикоснуться, и что вообще можно делать непосредственно самому в отношении Волкова. Вопрос упирается уже не в желание, а в разумное сомнение, и это довольно необычно.  Олег истолковывает его жест неуклюжей ласки на собственный лад и прекращает неприличные манипуляции за своей спиной, но, перед тем как приступить к ещё более неприличным, насмешливо тянет:  — Ну что, товарищ майор, продолжаем или зассал?  Игорь отрицательно мотает головой, сопротивляясь досадному чувству, что его мастерски берут на слабо. И резинку по его члену раскатывают тоже, к слову, мастерски.  Игорю хочется думать о побелке потолка или, как вариант, о починке оконной рамы — то есть о чем угодно, кроме того, что нехитрые манипуляции Волкова с его достоинством вызывают такой сумасшедший отклик. Но достаточно посокрушаться ему не случается — едва убрав руки, Олег наваливается сверху, фиксируя Игоря тяжестью жилистого тела. Вот так, сразу и весь.  Мгновением позже Игорь чувствует, как чужая плоть обхватывает его — слишком туго даже по смазке, но на эти ощущения тут же накладывается сильный укус в плечо. Что из вышеперечисленного заставляет стонать — Игорь, ей-богу, не в курсе.  Олег глубоко дышит, дрожит от напряжения и нависает над Громом гомоэротической неотвратимостью. На него хочется смотреть во все глаза, не упуская малейшей детали, но Игоря неумолимо ведёт и обносит жаром, когда Олег опускается до упора и полностью усаживается к нему на колени, ни на секунду не прекращая кусаться.  «Мстит что ли?» — вспыхивает у Грома единственная связная мысль, но и ее безжалостно прерывают.  — Ты двигаться вообще собираешься? — сдавленно шипит Волков, — А то я тут перед ним...  Игорь включается в процесс ровно в середине фразы и подаётся бедрами вверх, не позволяя договорить.  Он напрягается всем телом и ждёт любой реакции на свои действия — то есть абсолютно любой — но то, что Волков обовьет его руками и часто задышит в шею, торкает даже сильнее, чем осознание самого факта происходящего.  Это открытие в прямом смысле отключает Игорю голову, и он автоматически тянется к волосам Олега — то ли погладить, то ли ухватиться потуже, но сверху предупреждающе  рычат:  — Руки убрал.  Игорь слушается и рефлекторно замирает, соображая, куда бы деть конечности. Выходит очень затруднительно, и он просто опускает их вниз — точно на поясницу Олега. Сильную такую, внушительную, не имеющую ничего общего с изящными девчачьими изгибами.  Гром позволяет себе вцепиться в неё до красных отметин, когда Волков сам начинает покачиваться на нем.  Одновременно с этим Игорь сполна испытывает все нюансы их невозможной близости: твердой грудью Олег упирается в его собственную, короткими ногтями скребёт по загривку, а по поджавшемуся животу то и дело проезжается до недавнего времени почти обмякший, но теперь крепнущий с каждой секундой, член, оставляющий вязкие полосы естественной смазки.  Отвращения не вызывает, даже наоборот.  Собрав воедино остатки мужества, Игорь решает, что было бы очень недурно поцеловать Олега. Что он, собственно, и делает, с нескрываемым удовольствием ловя на коже чужие судорожные вдохи.  Отрывисто проезжается языком по тонким губам, толкается глубже, не чувствуя сопротивления, и думает, что до более удачного момента для перехвата инициативы может просто не дотянуть. Поэтому он бесцеремонно поддевает Волкова под коленом, придерживает за спину и резко толкает корпусом вперёд.  К собственной гордости Игорь умудряется перевернуть их обоих так, что даже ритм поступательных движений почти не страдает. Олег оказывается на лопатках. Игорь оказывается на нём.  — Охренел?  Маленькую победу омрачает некогда расслабленное, а теперь угрожающе сложное ебало Волкова, глядя на которое, Игорь понимает: ежели чего-нибудь не предпринять, то разрядки ему не видать как своих ушей. А заодно и теоретически важных органов.  «Либо до конца своевольничать, либо не начинать вовсе», — подначивает врожденный идиотизм. Гром в очередной раз ведётся, жадно втягивает воздух, как перед прыжком в воду, и обхватывает член Олега цепкой пятерней.  Если судить по первым тактильным ощущениям и обстановке вокруг — катастрофа откладывается, поэтому Игорь, окончательно осмелев, действует по принципу «как себе, а там видно будет». В довесок он намеренно усиливает и без того частые фрикции.  Волков заламывает брови и вцепляется зубами в пальцы на правой руке, ногтями левой же он шарит по Игорю, где дотягивается, и так, должно быть, выглядит передача контроля в его понимании. Игорь не уверен, но недовольство в мимике Олега стремительно уходит на второй план. Зрелище на сто из ста, хоть фрески пиши.  — С-сука, — низко стонет Олег сквозь сжатые зубы так скоро, что Гром не успевает как следует войти во вкус и приноровиться. Он по-джентельменски притормаживает с толчками и контрастно увеличивает амплитуду движений руки, повинуясь велению какого-то шестого чувства. Оргазм Волкова сопровождается жалобным воем дивана и лаконичным: «Мать твою, Игорь».  С протяжной, раскатистой «р» на конце.  Гром завороженно наблюдает за его открытым горлом и вздрагивающими судорогой, ярко очерченными ребрами, не замечая, как его самого утягивает следом, оглушая захлестнувшими физическими ощущениями.  Кажется, Волков снова целует его, но Игорь при всем желании не может ответить.  Некоторым количеством времени позже, когда Гром все же умудряется отлепить свое ватное тело от Олега, стащить с себя резинку и принять более-менее удобоваримую для ноющего организма позу, то пытается обнаружить в себе необходимость щёлкнуть табельным у виска, но вместо неё натыкается на острую потребность в какой бы то ни было жидкости. А следом приходит неожиданная идея спросить и «этого» тоже.  — Пить хочешь?  — Хочешь, — сипит Волков и надсадно кашляет, — за водой пойдешь, патроны мне захвати.  — Что, блять? — ошарашенно переспрашивает поднявшийся было Игорь.  Волков прицокивает языком и закатывает глаза:  — Сигареты, Гром, у меня в куртке. Она где-то.., — Олег приподнимается и вытягивает шею, чтобы осмотреться, но тут же морщится от неприятных спазмов пониже спины. — В общем, где-то там.  Пространно махнув рукой в сторону коридора, он растекается на диване в полный рост, не предпринимая попытки прикрыться, и лениво изучает искусанные костяшки.  — Ты собираешься курить прямо здесь? — Гром не столько спрашивает, сколько просто констатирует факт, потому что Олег вполне демонстративно не одевается.  — А ты возражаешь? Я ещё много всего собираюсь делать прямо здесь, — в подтверждение словам Олег ведет пальцами по бедру до тазовой косточки, а от нее выше — на живот, небрежно обрисовывая каждую каплю собственной подсыхающей спермы.  Глядя на это, Игорь испытывает постыдную, жгучую необходимость повторить маршрут Олеговой руки, и предпочтительнее языком. Попутно пытаясь вникнуть в масштаб бедствия. Но прежде он должен принести Олегу сигареты из куртки, а не обнаружив их там — пробежаться по соседям, прямо так, одетым в одно лишь собственное безобразие. И если все его соседи внезапно окажутся лютыми зожниками, Игорь на полном серьёзе готов обшарить в поисках пачки-другой весь свой чертов район. Или даже город.