Birthday letter

Лука ведёт плечом. Он сидел над этим не первый день, беспощадно перечёркивая и выверяя самые неважные моменты. Выложенные в слова буквы (уже в который раз) теряют смысл для уставших глаз, но Лука позволяет себе лишь удручённо вздохнуть, в следующий момент вновь сгорбившись над несчастным листом бумаги. Предыдущие попытки разбросаны комьями по обеденному столику, откуда их невероятно легко смахнуть в море бумаг на ковре: исписанные, изорванные, выброшенные из-за одного неверного синонима. Так много. Луку это не заботит. Он и раньше устраивал беспорядок, стоило ему только ухватиться за какую-то будоражащую идею и посвятить себя ей целиком и полностью. Он пишет и пишет, стараясь угнаться за неугасающей мыслью в её абсолютном соответствии. Боже, да ведь мистер Лоренс может даже не взглянуть на это письмо! Он может отправить его в груду остальных вежливо отклонённых, не бросив на содержимое и взгляда, а может и вовсе рассмеяться от одного имени на конверте! Нет, уверяет себя Лука, Лоренс не из таких людей. Его изобретения прекрасны и открыты перед каждым — о таком человеке и подумать-то плохо стыдно. Прочь сомнения. Всё получится. Погружённый в свои мысли, едва ли не идущие паром из ушей, юный изобретатель не замечает ничего вокруг. Ни того, как сдержанный стук за дверью сменяется раздражённым, ни того, как дверь со скрипом претворяется, впуская аккуратный силуэт. Лука не слышит оклики и шорох за спиной, он не обращает внимания на все передвижения таинственной фигуры, не прекращающей что-то ворчать себе под нос (или она говорит в полный голос?). Что уж там — Лука не уловил и тот момент, когда на его стол упала тень. Наверное, облака собираются. Дождя не было неделями. Первая за всё время отвлечённая мысль, неизбежно навлёкшая вторую: за спиной юноши раздавался бумажный хруст. Неужели горничная сегодня так рано? Неважно. Удар. Удар. Ещё один. Горничная не стала бы кидаться в своего господина бумажными шариками. Даже в худшие времена они не насмехались над ним! Так с чего бы начать сейчас? — Бальза. Лука наконец оборачивается, да разглядеть ничего не успевает — прямо в глаз прилетает комок исписанной бумаги. Недостойный визг вырывается из него вместе со слезами. Быстро отбросив комок в сторону, Лука много-много раз моргает, прежде чем вновь открывает пострадавший глаз. Он клянётся, что на сжатых губах Эдгара остывала спрятанная улыбка. — Это заслуженно. — Я мог пострадать, Вальден! — Ты улыбаешься. — И плачу тоже. Эдгар закатывает глаза, громко хмыкнув. — Идеально соответствуешь своей комнате. — М? Лука непонимающе оглядывается, готовясь возразить. Слова застревают в горле. Нет, ситуация в комнате вовсе не плачевная. Что-то близкое, но не абсолютное. Лука смеётся мягко, почёсывая затылок и не замечая, как художник щурится на покрытые чернилами пальцы. — К гостям я не готовился. Но и гости пришли сами. — Я стучал. — Правда? Я не слышал. — Заметно! Ты опять засел над чем-то, не выходя дальше столовой, и потерял связь с внешним миром. — Я потерял её с тех пор, как доверился отцу. — Не переводи тему, — Эдгар нахохлился подобно воробьишке за окном, и Лука тихо прыснул. Слуги называют их перепалки семейными ссорами, никогда не говоря большего, но одной этой фразы всегда достаточно, чтобы смутить обоих. Хочется отрицать и перевести всё в шутку, как он делает это при других, но стоит им с Эдгаром остаться наедине, как Лука храбреет. Неизвестной силы огонёк загорается в глазах и развязывает язык, заменяя вежливого и отзывчивого Бальзу обычным отроком, готовым на любую шалость ради желаемого результата. Ведь Лука знает — Эдгар не злится. Раздражён, обижен, недоволен — что угодно. Злости здесь нет, ведь иначе его бы ни днём больше не задерживали в поместье Вальденов, где так любезно предоставили кров. Предоставил, причём, кто-то невероятно конкретный. — Мне жаль. Что ты хотел? Напряжение выходит из Эдгара как воздух из шарика, и он окидывает комнату недовольным взглядом. Слова излишни. Но Лука не ценит расплывчатые намёки. — Я уберусь, когда закончу. Клянусь, осталось совсем немного! — Ты говорил это два дня назад. — Правда? Эдгар выглядит так, словно в нём борются два величайших желания: сдаться чужой простой искренности или ударить Луку чем-то тяжелее бумажного комочка. — Это твой день рождения, Бальза. Расслабься хоть на минуту. Тот непонимающе смотрит в календарь. Сегодня же седьмое. Эдгар прослеживает за его взглядом, в два шага приближаясь к цели. Карандаш, удивительным образом всегда у него имеющийся, вычёркивает три дня за раз. — Ради всего святого, Бальза. Последний раз ты был так потерян только после инцидента. — Я не потерян! А занят, — звучит уже не так уверенно. Как быстро он отвык от чужой заботы, что вовсе позабыл о мире за стенами комнаты? Становится стыдно. — Лоренс? В голосе Эдгара больше нет той искры недовольства. Типичная сварливость — не более. Дыхание чуть выравнивается. — Угу. — Это просто письмо, Бальза. Тебя не будут проверять на грамматику и знание химических… — Физических. —… Любых формул. Не через письмо. Уверен, мистер Лоренс дважды подумает, прежде чем выкинуть твоё письмо в мусорку. … … — Сделай вид, что я не запутался в словах. По шее Эдгара пополз румянец. Только пытаешься поддержать — изо рта вырывается ровно противоположное! Как людям удаётся не позориться в таких ситуациях?.. — Пф-ф-ф… Ха-ха-ха! Луку не пугает острый взгляд, тут же на него брошенный. Он прикрывает рот ладонью и позволяет себе рассмеяться, свободной рукой опираясь на стул, дабы подняться. Смеётся он недолго — пока от пыльного воздуха не заходится кашлем, — и после этого устремляет весёлый взор на сжавшегося Вальдена. Он ударит его. Не бумагой, а прямо кистью, но если совсем не повезёт — принесёт старый мольберт, которым угрожал в детстве. Лука не знает, заслужил он или нет, но улыбку с лица не прогоняет. — Прости-прости. Не смог сдержаться. — Хмпф. — Ну не злись. Эдгар отворачивается. Лука плавными шагами подходит так, чтобы быть в поле зрения. Эдгар отворачивается снова. Лука не отстаёт. — Как ребёнок малый. — Только с друзьями! Надо же иногда развлекаться, чтобы не стать как светский народ. Эдгар смотрит исподлобья недолго. Смягчается. — Направь свой энтузиазм на что-то более возвышенное. Например, — он вновь смотрит сквозь Луку. Обернувшись, тот замечает забытое мокрой тряпкой пианино. Боже, возможно ему действительно необходима уборка. Руки сами тянутся к инструменту, нежно проводя кончиками пальцев. Пыльно. Эдгар насмешливо фырчит. Лука не осуждает. — Хочешь, чтобы я сыграл? — Ты сам предложил, Бальза. Он просто кивает. С Эдгаром сложно добиться прямого ответа, но в этом и кроется вся прелесть. Под слоями дорогих шелков он закутывается в собственную колкость и опасливость, с неугасающей уверенностью защищая своё истинное лицо. К Эдгару сложно подобраться, не задев тонкие чувства художника, и однажды Лука сравнил его с капустой. Эдгар посмотрел тогда злобно, задрав бровь выше обычного. И не возразил. — Есть конкретные пожелания? — Лука разминает шею. — Что-то не слишком резкое. Как угодно. Лука дует незаметно на клавиши, улыбаясь им мягко, и заводит весёлую мелодию. Эдгару она смутно знакома, но точного образа в голове нет: мелодия льётся подобно ручейку, ни на секунду не замедляясь. Поток не спокоен и не быстр, он живёт в своём собственном бесконечном ритме, успокаивая и спасая души заблудших путников. Освежающий и волнующий, открытый и вводящий в транс. Эдгар прикрывает глаза. Стыдно признавать, как сильно на него воздействует музыка, да ничего от неё не спасает: открыв окно и выглянув наружу, Эдгар вдыхает свежий воздух непривычно расслабленно. Шум в голове постепенно растворяется в окружающей атмосфере, сменяя вечную настороженность спокойствием. Эдгар тихо напевает, отходя от оконной рамы. Внимательно поглядывая на Луку, он находит такую точку, с которой его точно не будет видно. И всплёскивает руками так, словно напротив него стоит партнёр. Танцевать с кем-то (даже если вымышленным) — лучше, чем в одиночку, не так ли? Эдгар надеется. Отбивая ритм, он начинает кружиться по комнатке, гордясь собой тем больше, чем больше комьев бумаги удаётся обогнуть. Он кружится и кружится, выпуская из-под ледяной клетки мягкость улыбки и отбрасывая все-все заботы. С Бальзой легче. С Бальзой до невозможного странно и иногда стыдно, но также столь свободно, что Эдгар искренне восхищается каждой минутой. Где бы ещё он мог держать за талию несуществующего партнёра, танцуя вальс под бойкую мелодию? С кем бы ещё он мог настолько забыться, что даже не заметил бы затухание музыки? Эдгар открывает глаза, мгновенно теряясь. — На что ты смотришь? Звучит ужасно глупо, ведь Вальден всё прекрасно понимает. Возможно, даже больше самого Бальзы, и от этого так… Странно. Не горько и не сладко, но, кажется, больно. Колет где-то в грудной клетке под рёбрами, куда пожирающий взгляд пробраться не способен. По крайней мере, на это художник надеется. — Ты похож на ангела. — Ты приверженец науки. — Я видел картинки. Эдгар фыркает. — Картины, Бальза. Картинки в детских книжках. — А ты, значит, во взрослых? — Бальза! И вот они снова здесь. — Я шучу, шучу!.. Эдгар. Эй, п-погоди, Эдгар… Эдгар! Поздно. Отложив в сторону новенький берет, Эдгар с мстительной ухмылкой налетает на Луку. Сложно щекотать светского человека, спрятанного под тремя рубашками, но на одном конкретном из них он слишком хорошо натренирован. Его победа была бы абсолютной, не начни Лука с громким смехом метаться из стороны в сторону. Кажется, они пару раз задели клавиши несчастного пианино, снесли нотную папку и устроили ещё больший беспорядок. Кажется, Лука даже плакать начал. Заслужил. — Возьми свои слова назад. Лука пытается отдышаться, одновременно поднимая взгляд до уровня Эдгара. Зря. Нависающий над ним юноша из последних сил держит вертикальное положение, не решаясь поднять руку и смахнуть пот со лба. Тяжёлое дыхание разбивается о губы самого Луки в излишней близости. Раздражение сменялось спокойствием. Спокойствие — радостью, а радость вернулась к истокам. Игра окончена. Началось сражение. — Заставь меня. Как они пришли к этому? Как они каждый раз приходят к этому? И как им удаётся постоянно избегать финала? Что-то щёлкает в голове Эдгара. Как только он поднимается и собирается выдать очередную отговорку, комок бумаги слишком удачно попадает под ногу. Его попытки не упасть похожи на хождение медведя по канату, натянутому в метре от земли. Вправо, влево, завалиться назад и громко подпрыгнуть, слишком мелкими шагами доходя до конца. Напоследок чуть не поскользнуться вновь, недовольно пнув ближайшую бумагу. Это до ужаса смешно, и, дабы позор не длился и секундой дольше, Вальден бросает последний разъярённый взгляд на фыркнувшего Луку и с красным лицом подходит к столу, откуда с излишней гордостью кидает в него пару комков бумаги. Бальза не успевает и возмутиться. Искомое Вальденом быстро находится — самый аккуратный из всех листов чуть помят по бокам, но в целом выглядит прилично. Критически пробегаясь по строчкам, Эдгар удовлетворённо кивает. Он чувствует себя победителем, когда Лука (наконец Лука, а не он) растерянно поглядывает на него, неловко открывая и закрывая рот. — Сегодня же отправлю. Щёлк. Лука оживает. — Оно не закончено! — Внизу стоит подпись. — Я придумал, как могу выразиться лучше. Пожалуйста, Эдгар! — Это не экзамен, Бальза. Если Лоренс не оценит твои старания здесь, то он и большего не стоит. — Не говори так. — Разве не ты восхищался его добротой и проницательностью? Или я что-то путаю? Им обоим нужно отдышаться, чтобы не перейти на детский лепет, но внутренние часы не дремлют — чем быстрее, тем лучше. Тем легче. И не так смущающе. Эдгар отступает на шаг от Луки, показательно сгибая письмо несколько раз. Это помогает занять чем-то руки и разум, но не развеивает напряжение в комнате. Открытое окно и свежий воздух никогда не развивают эффект, оказываемый Лукой Бальзой, и этот факт уйдёт с художником в могилу. Хотя он надеется, что произойдёт это не слишком скоро. И не по его же вине. — Эдгар… — С днём рождения. Считай это моим подарком. Шуточная колкость не ладится. Лука из всех сил старается придумать что-то эдакое, что-то связное, но удаётся лишь сверлить друга взглядом, не обращая внимания на выпавшую из хвоста чёлку. Эдгар неловко приближается, убирая её за ухо. Прикосновение на щеке расплывается красным маком. Красиво. Лука не знает, с какой вообще целью протянул руку. Для приветствия уже поздновато, для прощания — неуместно. При любом оправдании не придумать удачную причину, по которой можно было бы перехватить руку Вальдена и взять так, словно они в самом разгаре бала. Они не жмут руки, но и не расходятся. Лука мельком бросает взгляд на лицо Эдгара, не решаясь подшутить над чужим смущением: уверен, что сам выглядит не лучше. Неизвестные эмоции побуждают сильнее сжать вложенную в руку ладонь. Эдгар вздрагивает и наконец поднимает взгляд. Как Лука может ответить на чужой вопрос, сам не зная объяснения? — Спасибо. За всё. — Всегда пожалуйста, Лука. Провожая юного Вальдена за дверь, Лука не может отделаться от мысли, что проводил с бала суженую. Забавное чувство. И до странного согревающее. Как только дверь за ним захлопывается, Эдгар сползает по стенке вниз. Снова не справился и снова проиграл этому милейшему идиоту. Какой позор. Бумага, плотно сжатая между пальцев, лёгким шелестом приводит в чувство. Эдгар смотрит на неё долгим взглядом. Он потребует самый дорогой конверт, какой только сможет найти в офисе отца, и сам лично передаст письмо послу. У Бальзы всё получится. У Луки всё получится. И если он справится с этой миссией, то принесёт к двери изобретателя настоящий свой подарок.