Папоротник

Он двигался беззвучно и быстро, запугивая в полуночной тишине. Это весело. Зоя. Её зовут Зоя, он успел услышать это имя. "Зой, только в лес не уходи, мало ли на Лешего набредешь" Он, конечно, не Леший, но кое-что значительно более интересное, чем простой дух леса. Оно скалится по-кошачьи. Будет ему и развлечение, и угощение. Девчушка дрожит и смотрит своими ланьими глазами меж деревьев. Хищник клыки обнажает, глаза алым горят. Говорила бабка, не лезь в чащу в праздник, не навлекай беду. Не послушалась девица, “Нет твоей нечисти, нет, сказки всё”- проговаривала в мыслях. Нема же, чтоб голосом сказать. Страшное Зое, страшно, только дыхание сбивается, да босые ноги на камни натыкаются. Деревья сливаются в единое полотно, густое и черное, словно дёготь, лишь редкие проблески лунного света сквозь кроны проходят, выстраивая шаткий путь неудачливой девушке, хлипкую спасительную соломинку. Да только малы шансы на спасение, коль нечисть своей “женой” покрестила. Всюду взгляд ощущается, всюду шепот слышно и дыхание его тяжелое, звучное, как у пса на охоте. “Не беги, красавица, не беги.”- слышится голос зверя, бархатный и приятный, словно вкус мёда на языке. Лишь быстрее мчали ноги Зою вглубь леса, ведомые искренним ужасом. Учили её в школе, что нет духов никаких, нет Бога и Дьявола, лишь будущее где-то там впереди, светлое и безоблачное, да только зашептала комсомолка все молитвы, что только помнила, что бабушка передать успела. А оно засмеялось заливисто, что хохот эхом меж стволов отдается. “Не поможет, Зоюшка, не поможет.”- только шепчет говор в листве, всё такой же манящий и пугающий. Уж совсем силы покидают девушку, да глаза сами закрываются - морил сон испуганную душу, морил и к себе тянул, одно сердце горящее поддаться не дало. Поддаться-то не дало, но вот ноги уставшие держаться больше не смогли, споткнулась девчонка об корягу и свалилась за сырую от росы землю. Он вышел во всей, красе, сверкая в лунном отблеске. Чешуя то или кожа, янтарь или глаза зверя в темноте? Не дано понять комсомолке, совсем ужас её холодом поглотил. Последние силы собрала она из тела и попыталась подняться, пошатываясь на тонких ногах. - Что ж ты, Зоюшка, боишься, я же совсем не страшный, - ухмыляется оно, тряхнув светлыми кудрями. Точно молодец из сказки вышел, но отчего глаза его так кровью налиты? Лишь миг прошел, а он вдруг перед ней прямо стоит, даже лицо рассмотреть можно. Красивый, красивый до безумия, а глаза, точь-в-точь как два омута, что в душу заглядывают. Ладонь взяла девчушку за подбородок. Кожа у него холодная, но мягкая, столь приятная, будто бархат. - Какая красавица, чего же дрожишь, не суженого ли загадывала? - усмехнулось оно, издеваясь. Видел черт, как комсомолка венок в реку бросала. Она пятиться, руки к груди поджимая. Путаются строчки молитв, перемешиваются слова и даже буквы - рассудок в дурманящих очах теряется, растворяясь на дне. Сильная рука приобнимает за талию и прижимает к телу зверя, и хорошо вдруг становится Зое, так хорошо, как никогда в жизни не было, совсем морок застилает взор девичий, уж горят глаза дурной влюбленностью, пьянящей, желанной. Жмется девчонка к зверю и смотрит в лик ангельский, да не видит, как блестит алый янтарь довольно, а пальцы к шее подбираются, под кожу лезут. Улыбается комсомолка и не чувствует, что тело всё отнимается, и виснет она в звериных лапах, как кукла на ниточках. Холод чувствуется на теплых губах. Поцеловало оно, да так нежно, что млеет девчонка, ничего не замечая. Зверь отпрянул и скалится довольно от сытости, и сходит медленно здоровый румянец с лица Зои, да глаза стеклянеют. Утром на слуху стояла вся деревня - Зойку немую в лесу нашли бездыханную, тело в папоротнике лежало. Полиция третьим кругом лес проверяла, родители за детей своих ахали, а бабки же шептались себе, слухи распуская. “Бес её забрал, вон как улыбалась мёртвая-то” И вправду улыбалась она, да сладко так, будто не умерла, уснула...