Шаг

Слэш
NC-17
Завершён
40
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
40 Нравится 8 Отзывы 1 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Занзас не знал, зачем пришёл сюда, но думал о том, что лучше бы этого не делал. Ему, несмотря на статус, ни разу не приходилось бывать в этом месте – подобные звонки и извещения он до этого игнорировал. Коридор был хорошо освещён и жутко выбелен. Временами на стенах появлялись красные стрелки, мол, давай же, Занзас, двигайся вперёд. Ты же решил, что должен это увидеть. Ты же не мог не попрощаться. Острый конец очередной стрелки ухмылялся – вперёд, Занзас, огреби за свою сентиментальность. Он долго стоял у металлической двери, и ладонь, лежавшая на ручке, вспотела. Вторая, вообще-то, тоже. У Занзаса, кажется, подгибались колени – он давно не чувствовал подобного, потому не очень хорошо помнил. Но чертовски хотелось упасть. Хотелось побиться в истерике хоть немного, хоть самую малость – отпустить себя. Но Занзас, блядь, держал лицо. Перед дверью, самим собой и ухмыляющимися стрелками. Он чувствовал, как духота коридора бьётся о взмокший воротник его рубашки, чувствовал, как она лижет влажным языком и без того мокрые волосы у основания шеи. Шаг – это сложно, вот что думал Занзас. В воздухе пахло больницей. Настолько тошнотворно, как не пахло ни разу до этого. В этом запахе было много чего-то незнакомого, такого, от чего перед глазами начинали мелькать мошки. Он был готов ко многому, видел многое – не думал, что когда-то его будет коробить и трясти. Занзас стоял, сжав кулаки, как первоклассник, впервые оказавшийся в школе. Он робел, совершенно не зная, что делать. Он даже не знал, нервозно смеяться ему или молчать. Было до жути тихо – Занзас слышал собственное дыхание. Тихое и нечастое. Было до жути жарко – Занзас чувствовал себя, как в парилке (как в адском котле). Было до жути страшно – Занзас был, казалось, в кошмаре. Лоб под чёлкой покрылся испариной, а по виску вот-вот должна была прокатиться капля пота. Вот-вот. Тяжёлая. Солёная. - Блядь, - наверное, так себя чувствуют тупые молокососы перед своими, такими же тупыми, свиданиями. О, да, у Занзаса сейчас тоже будет свидание. Со смертью. В морге. Дверь с оглушительным грохотом – тихим шорохом – открылась. Занзас дёрнул её настолько сильно, что чуть лбом не врезался. В нос резко ударил запах каких-то незнакомых препаратов – еще хуже, чем в коридоре. Они, густые, вязкие, забивали ему нос, заставляя дышать ртом. Занзас чувствовал жутко тошнотворный вкус почти-что-кладбища, оседающий на языке. У него по коже побежали мурашки – целая куча, целое стадо. Холод сраного мертвецкого холодильника забирался под рубашку, под кожу. Он вскрывал череп и вливался в мозг. Из-под белого куска ткани свисали вниз, не доставая до пола пары десятков сантиметров, такие же белые патлы. Чёртовы патлы. Акульи. Всё вокруг было холодно-белым и металлическим. Несколько кушеток на колёсах и целая стена со встроенными в неё камерами. К ним были приклеены стикеры, на стикерах – написанные небрежным почерком имена и фамилии, даты, время. Занзас не видел – предполагал. Он вообще ничего сейчас не видел, кроме чуть посеревшего тонкого водопада. Занзас шёл медленно, как по минному полю. Ступал сначала носком, будто бы проверяя, а потом уже всей ступнёй. Чем ближе к кушетке, тем слаще становилось на языке. Если бы мог, он заткнул бы себе нос и рот рукой, но тело совершенно не слушалось. Только ноги шли еле-еле. Едва-едва. Шаг – это сложно, вот что думал Занзас. Ему не хватало духу сдёрнуть эту чёртову простыню. Он обошёл кушетку раз, наверное, пятнадцать – голова кружилась неимоверно, – и стоял, смотря на бугор носа. Острого и прямого. Тело не дышало – Занзас усмехнулся про себя. Конечно, чёрт возьми, это тело не дышало. Здесь вообще ни одно тело, кроме него самого, не дышало. Занзас елозил взглядом из угла в угол – большая корзина для отходов, раковина, куча каких-то причиндалов, назначения которых ему даже знать не хотелось. Он, наверное, пытался зацепиться за что-то. Хоть за что-нибудь. Лучше бы не пытался. На небольшом металлическом столике недалеко от той самой кушетки лежал протез. Разъёбанный и грязный. И стальной. И родной. Занзаса перемкнуло – он рванулся с места и скинул, наконец, эту чёртову ткань. Этот день был днём сожалений. У этого дня было кодовое название «Зря». На Занзаса смотрела пустота. Мёртвая, заплывшая пустота. «Какого чёрта!», - думал он. «С каких пор они оставляют глаза покойников открытыми?». Занзас никогда не видел это тело таким бездвижным, и ему казалось, что так близко он его тоже никогда не видел. Было видно всё. Совсем всё. Белые ресницы, колкость которых Занзас прекрасно помнил, каждый волос, омертвевший и посеревший, каждое пигментное пятно – пока что они были совсем небольшими. Занзас видел кровавые сгустки прямо под кожей, царапины, синяки – на лице. Это был не Скуало, Занзас не сомневался. Скуало – орущий, снующий туда-сюда и совершенно, абсолютно живой. А это… к этому даже прикасаться страшно было. Занзас совершенно не понял, зачем начал стягивать простынь ниже и зачем окончательно сдёрнул её, уронив на пол. На правой ноге не-Скуало, на большом пальце, висела бирка – ёбаная бирка, которую вешают на покойников, и Занзаса это абсолютно не устраивало. Или он просто не хотел, чтобы его это устраивало. Этот не-Скуало – кого Занзас пытался обмануть? – был всё ещё Скуало. Тем самым, который вечно орал, маячил перед глазами туда-сюда и был абсолютно живым. Совершенно живым. Просто теперь, кажется, он стал немного другим. Занзас хотел быть уверенным, что ему это кажется. Хотел, чтобы ему привиделось, будто все положительные знаки сменились на отрицательные. Хотел, но не мог. Он вглядывался в пустоту, ощущая, как сквозняк из приоткрытой двери скребёт по шее. Вглядывался, не в силах отвести взгляд, бессознательно пытаясь разглядеть хоть немного жизни. Еле существующей и не до конца вышедшей. Нихрена не получалось. Занзас думал о том, как же он не желает верить в эту херню. Там мог лежать кто угодно, любой другой мусор. Любой, кроме этого. От этого места несло безысходностью, едкой такой, давящей на виски. От Скуало несло смертью, и Занзас отчётливо представлял, как через несколько дней тот начнёт разлагаться. В гробу. На кладбище. «Эй, чёртов босс, если я и сдохну, то от твоей руки!» Грёбаная сучья акула, думал Занзас. Да он собственноручно убьёт его ещё десять раз, а потом кремирует. Тоже раз десять. Шаг – это сложно, вот что думал Занзас. Он оглаживал лоб с полупрозрачной кожей, проводя пальцем по просвечивающимся венам. По сдутым венам. Кожа мялась под пальцами, обжигая своим неживым холодом, и Занзасу почти непреодолимо хотелось согреть. И только на периферии сознания запоздало билась мысль о том, что греть-то фактически нечего. Казалось, будто Скуало стал ещё худее, ещё нескладнее, как сломанная кукла. Одно плечо – вывихнутое, очевидно – было выше другого, а культя выглядела как-то особо сиротливо. Занзас провёл пальцем вдоль носа, соскальзывая в ямку над губой. Кожа была сухой-сухой, напоминая простыню, валяющуюся на полу. Он наклонился к самому скуалову лицу, втягивая воздух и ртом, и носом. Занзас, наверное, думал о том, что бы снова почувствовать запах Суперби, такой до жути неповторимый в своей многогранности, что аж в дрожь бросало. Но нет. Скуало пах пропаренной тканью, как та, что валялась на полу и была расстелена под ним. Казалось, что от него всё ещё несло порохом, сражениями и потом, но… Он был стерильным. Ужасающе, мертвенно стерильным, и пахло от него, всё-таки, чёртовым паром и чем-то удушливо тяжёлым – вкус напрочно въелся в занзасов язык. Скуало всегда был острым – во всех смыслах. Но сейчас мослы торчали совсем уж неестественно, а кожа на особо выступающих местах была натянута так, что казалось, будто вот-вот порвётся. Занзас проверял. Сминал её, пытаясь сбить в складки, массировал для чего-то пальцами. Он обводил мраморные узоры вен, будто стараясь проследить какой-то путь, неизменно натыкаясь на блядское затишье в том месте, где должно было колотиться сердце. Оно у Скуало всегда колотилось, когда его трогали – от гнева ли, удовольствия, но всё же. Руки Занзаса резко контрастировали с простынной бледностью Скуало, Занзас весь резко контрастировал с этим помещением – выбеленным, полуметаллическим и умертвлённым. Он был неуютно живым и неправильно горячим. И неосознанно грел то, что согреть уже нельзя. Руки обводили бока Скуало – некоторые рёбра проминались под ладонями, будучи, видимо, сломанными. Они скользили по его солнечному сплетению, выше, к соскам – взгляд скользил за ними. Занзас провел подушечкой пальца сначала по правому – он был мягким, еле виднеющимся, молочно-кофейным, почти что белым, – а потом по левому. Потёр его между пальцев, отрешённо думая, что уже совсем слетел с катушек, раз лапает… покойника? Не то что язык, даже извилины не поворачивались назвать так Скуало. Занзас ещё раз посмотрел в его глаза – теперь уж точно будто рыбьи, – не найдя там ни крупицы того, что было раньше. Наклонился к лицу, смазано коснулся губами переносицы, соскользнув к верхнему веку, и опустился ниже. Провёл языком по адамовому яблоку, непривычно расслабленному, провалившемуся, казалось, вовнутрь. У Скуало отчего-то был вкус бинтов и какой-то островато-желчной дряни – Занзас понятия не имел, чем его тут намывали. Он чувствовал сухие поры под своим языком, будто плетения нитей в ткани. Чёрт возьми, Занзасу казалось, будто он вылизывает простыню. У Скуало было прострелено правое плечо, а ещё печень и лёгкое. Тоже правое. Занзас сунул в одно из отверстий указательный палец. Мышцы дряблой массой тёрлись о его кожу, и было ощущение, будто он ковыряется в желе. Ха, подумал Занзас, патлатый мусор сдох и стал ебучим рыбьим желе. Эта мысль оставила на языке жгучую кислоту, а в черепе – маленькие долбящие молоточки. Вкус ран Скуало отдавал тухлым мясом. К горлу, казалось, подскочило не только содержимое желудка, но и он сам. Занзас сглотнул, делая глубокий вдох. В глотке как будто бы образовалась плёнка из-за грёбаной трупной вони. «Сука!». Занзас смотрел на расквашенные мышцы живота – вверху, внизу – спотыкался взглядом о бедренные кости, и всё ещё не мог поверить, что теперь это бесполезная груда мяса. Подтухающего и низкосортного – даже Бестер жрать не стал бы. Он провёл рукой от локтя до культи, потрогал сморщенную кожу – будь Скуало жив, завопил бы, что босс долбоёб, отворачиваясь и чуть смущаясь. Занзас скользил взглядом – руками – по низу живота, по лобку со светлой, серо-простынной, порослью, по члену. Мягкому, вялому, лежащему. Прихватил пальцами крайнюю плоть, теребя её, провёл ладонью вдоль и опустился к яйцам. Помял, даже не понимая, зачем это делает – ждать какой-то реакции было бесполезно. Какой-то, кроме своей: он чувствовал, как собственный член начинает твердеть и упираться в ширинку. Чёрт возьми, да он совсем уже, походу, ебанулся! На что у него могло стоять? На удушающий запах, от которого даже двигаться было сложно? На металлические камеры, встроенные в стену, на мертвецки стерильный кафель, на пропаренные простыни? На голого Скуало? На дохлого Скуало? Занзасу хотелось заржать в голос – у него, блядь, стояло на покойника! Рука скользнула ниже, к участку под яйцами – непривычно мягкому, расслабленному. Занзас наткнулся на простынь. Он думал о том, что зря сюда поехал. О том, что надо было меньше дышать этой хернёй. Шаг – это сложно, вот что думал Занзас. У Скуало всегда были костлявые лодыжки. Совершенно не мужские, по-бабски тонкие. Занзас приподнял его ноги, сгибая их в коленях. Прижал одной рукой к животу, целуя куда-то в голень, и уставился на ягодицы. Узкие и острые – даже ухватиться не за что. Свободной рукой он начал расстёгивать свою ширинку, на боксерах расплылось влажное пятно от смазки. Занзас перевёл дыхание. Было не поздно одуматься, было не поздно застегнуть чёртовы брюки и свалить отсюда. Нахуй, нахуй, нахуй. Но нет. Он смачно сплюнул на ладонь, размазывая слюну по члену, и со всей силы толкнулся в расслабленное очко. В холодное, трупное очко. По самые яйца. Шлепок получился совсем уж приглушённым – мышцы Скуало просто промялись. Занзас чувствовал, как влажная от пота рубашка трётся о мурашки, до сих пор бегающие по коже, слышал шелест хлопковой ткани, слышал, как пиджак свалился с плеч на пол – слышал всё, кроме того, что сейчас хотелось услышать больше всего. Молоточки в голове отбивали хриплое и громкое врайканье, оставляя в ушах непривычной звон, жутко давящий на мозг, а Занзас вдалбливался в тело Скуало, не чувствуя привычного давления бархатистых мышц, не чувствуя, как длинные, жилистые ноги обхватывают его талию, не чувствуя ничего. Не слыша скрежета ногтей по простыне, сопений и поскуливаний, переходящих в стоны, не слыша ничего. Занзас был в вакууме. Таком же пустом и мёртвом, как тело под ним. Занзас. Был. В. Скуало. И в этот момент совершенно ясно представлял, что хочет быть рядом. В пустоте – где угодно. Ему периодически приходилось доставать член, сплёвывая на него снова, потому что внутри было сухо. Мягко, сухо и чересчур просторно – ничто не сопротивлялось. Чёртова акула не сопротивлялась. Занзас сжимал размякшие синеющие бёдра, с нажимом проводя по гематомам – бордовым таким, фиолетовым. Он смотрел на мягкий член, дёргающийся от каждого толчка, и никак не мог до конца осознать, что это конец. Всё, приплыли. Собственное расплывчатое отражение ухмылялось ему с металлических камер – Занзас, это реальный конец. Маршрут пройден, добро пожаловать на конечную остановку. Ещё раз толкнувшись, Занзас увидел под коленкой мечника засос – было недавно… Он кончил. А потом долго пялился в прострацию, обводя пальцами гематомы на теле Скуало, оглаживая его кожу, такую непривычно сухую и жёсткую. Скуало коченел. И уже после, смотря в его синюшное лицо, проводя губами по побелевшим и приоткрытым скуаловым губам, Занзас думал о том, что сделать шаг – это сложно. Ступить за порог, оставив патлатый мусор в этом морге, будет самым сложным шагом в его жизни.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.