***
Ужас вновь проливается по телу, когда он видит эту комнату, там, где перед смертью в последний раз были они. Но сейчас она вновь пустует. Лёва знает, что случится сейчас, но не хочет этого. Он старается дотянуться до стакана с водой через сон, но его словно и не существовало вовсе. Именно этот момент мешает Лёве закрыть уши, чтобы не слышать, не слышать крики родителей, которые проклинают его. Проклинают за то, что не спас. Так долго он никогда не слушал эти слова, и всегда находил способ проснуться. Но двигаться нельзя, иначе упадёшь с кровати и санитары неделю будут наблюдать за тобой и кормить ещё более мерзкой едой. Голос отца остаётся где-то вдалеке, когда голос матери шипит над ухом. Вмиг шею Лёвы обвивает змея и продолжает шипеть материнским голосом, на фоне которого затмился отцовский. Змеиный акцент и близость делают своё дело: он уже дрожит от страха в поисках заветного стакана. Голос отца тоже начинает приобретать змеиный акцент, а то, что могло бы зваться матерью, что-то выжидает. Страх давно накрыл Лёву с головой, когда в руке нащупывается форма стакана и вылитая вода выводит из жуткого кошмара вновь.***
Дышится тяжело. Он повторяет себе, что это лишь кошмар и здесь он именно для того, чтобы такие кошмары и их последствия не тревожили его душу. Когда Лёва оборачивается, чтобы поставить на место стакан, застывает в ужасе. Тот выпадает из руки прямо на мягкую поверхность одеяла. Рядом с каркасом кровати, матрас которого давно забрали, стоял человек. Но, только проснувшись, Лёва видел мыльно и не мог разглядеть лицо человека. — Кто ты? – Эти слова настолько тихи, что не каждый услышит. Голос охрип и звучит полумёртво. Никто даже не догадается, что когда-то он был мелодичен и красив. — А ты? – Его голос тоже слегка хрипит, но не настолько сильно, как у Лёвы. Зрение ещё не даёт разглядеть его обладателя, но по голосу становится понятно, что это мужчина. — Я Лёва... Вроде даже живой. – Сам себе удивляется Лёвка и начинает разглядывать проявляющиеся черты лица. — Шура. Я у тебя тут прилягу, хорошо? – Он рукой указывает на тот самый каркас. — Можешь, конечно, но там матраса нет. – Лёва начинает уверять себя, что это лишь галлюцинации и ему повезло, что стакан не разбился и никто не услышал его разговор с тем, кто представился Шурой. А тот же со спокойствием заваливается на пустую койку, без подушек и прочей лабуды. — Может тебе одеяло дать? – Но Шура уже спит крепким сном, и Лёва даже видит, как этот человек(?) утром ноет о больной спине. Остаётся лишь поставить злосчастный стакан на его законное место. Лёва почти полностью уверен, что Шура является выдумкой, поэтому не делится с ним даже подушкой, иначе у санитаров появятся подозрения о Лёве и ему вновь придётся сидеть под их вечным присмотром. Он с этим знаком и уже уверен, что в данных условиях ему помогут лишь самовнушения. Отворачивается к стене, чтобы не задумываться о поступках своего разума, и медленно проваливается в сон, в надежде, что его и вовсе не будет.***
Сон обрывается со слов "заебали орать" и звука падения. По крайней мере, именно так Лёва услышал. Сначала нехотя он поднялся с подушки, понимая, что если сейчас не встанет, то может запросто отхватить по шее за то, что лёг слишком поздно. Через решётку на окне пробиваются лучи утреннего солнца и падают на фигуру Шуры, лежащего на полу. Отличный момент, чтобы лучше разглядеть этого человека, но всё же его положение припятствует этому. Шура бурчит себе что-то под нос, чем вызывает недовольство Лёвы, слышащего надвигающиеся шаги. Даже с утра, не подумав, он ещё тише, чем обычно произносит: — Замолкни, там санитары. – В глазах Шуры появляется какая-то доля боли, а после он залезает под каркас кровати, на котором спал. Лёва уже про себя начинает считать, что Шура, видимо, тоже поехал мозгами. Он выдыхает и начинает заправлять постель, чтобы санитары ничего не заподозрили. Когда становится слышен звук поворота ключа, Лёва с безэмоциональным лицом укладывает одеяло на кровать. Вошедший санитар кажется совсем юным. Может, это студент-практикант. Он глядит на Лёву и ставит тарелку с чем-то, что напоминает самую простую манную кашу. Лёвина полумёртвость явно пугает санитара, и он спешит смыться из самого корпуса. Ведь весь корпус это люди, которых огородили от других по каким-либо причинам. Для Лёвы причиной стали его галлюцинации, с которыми в начале он хорошо спалился и никого, кроме санитаров, с того момента не видел. Шура, заслышав, что дверь закрыли, выполз из-под кровати и глянул на Лёву, которому в росте немного уступал. Сам Лёва в состоянии то ли ужаса, то ли удивления, разглядывал его волосы. И удивило его не то, что Шура когда-то осмеливался ходить с такой длинной волос в обществе, где за цветной носок могут избить насмерть, а то, как странно выглядели концы. Словно кто-то специально оборвал их. С одной стороны длиннее, а с другой короче. Но, казалось, что это вовсе и не Шуркиных рук дело. Самая длинная, и, по всей видимости, единственная выжившая прядь спускалась чуть ниже его плеч, а самая короткая еле доходила до уха. Лёва не понимал, кто так поиздевался над Шуриными волосами. В Лёве наконец-то появилось чувство сожаления, но разум кричал о том, что Шуры нет. Он кричал о том, что Лёве стоит одуматься и начать подавлять подобные галлюцинации. Но слова словно сами срываются с уст. — Кто? – раздаётся тихий и всё такой же хриплый голос Лёвы. Он глядит на Шуру с некой опаской и не заглядывает в его глаза. Но Шура лишь вопросительно смотрит на Лёву, явно не понимая, что тот имел ввиду. — Чьих это рук дело? – Он берёт в руки пару прядей, как бы указывая, что именно о них и спрашивал. Составление нормальных предложений вне мыслей даётся Лёве тяжело. Он даже не может понять, как раньше так легко рифмовал слова на бумаге. — Это не важно. – Шуру явно трогает эта тема и потому он поворачивается к Лёве спиной. Второй же тихо фыркает и садится на кровать. Кормят здесь не самой приятной и, казалось бы, не съедобной вовсе пищей, но доесть нужно до конца. Иначе санитары начнут насильно закармливать или устраивать допросы. Поэтому он съедал то, что мог, а остатки разбавлял с водой и за несколько раз сливал в унитаз. Лёва сел на кровать и, взяв тарелку в руки, принялся завтракать. — Неудобно у тебя тут, везде решётки. – доносится со спины, но он игнорирует. Игнорирует Шуру, будучи вновь уверенным в том, что это просто приступы его болезни. Те приступы, из-за которых Лёва сейчас здесь, те приступы, которые рушат его жизнь. Но вот почему он выдумал для себя именно Шуру? Этот вопрос оставался без ответа, даже когда Лёва смывал первую партию остатков каши в унитаз. Он мечтал выйти отсюда и попробовать обычной еды. Простых пельменей или котлет, которые годами лежат в морозилке. Но ему не становится лучше, а только хуже. Не помогает ничего, и так просто он уже не выйдет. Хотя бы пока не пропадёт результат очередного приступа – Шура. Лёва ещё раз повторяет себе, что Шуры нет, что Шура – это всего лишь его приступ. Но какая-то частичка его души жалела Шурика даже больше, чем кого-либо ещё. Она брала верх слишком быстро и умело, не давая отвертеться от своих глупых слов. Лёва был готов проклинать её вечно, но не мог. Сам чувствовал, что эта единственная часть души, которая ещё не потеряла настоящего Лёву в глупых иллюзиях. Она заставляла жить, но она так же и губила. Губила душу, а душа губила тело. — И долго ты тут? - доносится со спины, но Лёва решает игнорировать Шуру, зная, до чего доводят подобные разговоры с плодами воображения. Он продолжает сидеть на кровати и смотреть на стену, которая скрывает за собой ванную комнату. В затылок прилетает что-то похожее на камень – видимо, стена сыпется. Но всё же намерения понятны и Лёва, оборачиваясь, кидает камень обратно отправителю. — Идиот. – хрипло шипит Лёва, вновь оборачиваясь на стену. Странно всё это: плоды его воображения так просто кидаются камнями. — Я с тобой поговорить пытаюсь, а ты сразу на оскорбления переходишь. – Фыркает Шурка из-за спины. — Я не хочу с тобой разговаривать. – Хрипит Лёва, а после кашляет, но не оборачивается на собеседника. — Почему? – Как-то обиженно спрашивает Шурик и, по звуку, слезает с подоконника. — Потому что... Потому что... Потому что тебя нет! – Фыркает Лёва, а после кидает в Шуру подушку. Горло предательски болит и даёт лишь закончить мысль. — Ты плод моего воображения! — Ну и дуйся дальше, раз уж меня нет. Нет - так нет – Шура как-то спокойно принимает этот факт и заходит в ванную, щёлкая замком. Если Лёве не померещился этот звук, то санитары явно не будут в восторге. Тогда он решает вновь лечь и поспать пару часов, готовясь к тому, что когда услышит шаги, то сразу проснётся. Но вот только сон не хочет приходить к нему от слова совсем. Да и это оказывается кстати, ведь в коридоре эхом отдаются шаги и чьи-то крики. Видимо, кто-то новый занимает место в корпусе. Лёва понимает, что если зайдут к нему, то смогут заподозрить что-то неладное. Тихо, еле слышно, сползает по кровати и доползает до двери. Пару раз глухо ударяет об деревянную поверхность и склоняется к ней, косаясь лбом. — Шур, открой, пожалуйста. Там санитары... – Но в ответ лишь молчание, словно его и вовсе нет. Но Лёва знает, что Шура там, что из-за Шуры сейчас может начаться апокалипсис для Лёвы. Тихий выдох и найденное решение. — Шура, прости. Я сглупил, сказав, что тебя нет. Ты существуешь, я слишком часто ошибаюсь. – Дверь открывается, заставляя Лёву упасть на холодную плитку лицом. Чьи-то мозолистые руки поднимают его голову и заставляют глаза увидеть всё того же Шуру. Слёзы капают на пол, и Лёва обнимает Шуру. Не подумав о том, что твердил себе, кладёт голову на его плечо. — Прости, прости, прости... пожалуйста... Дальше он чувствует тепло и как руки Шуры обнимают того в ответ. Он словно берёт пример с самого Лёвы и кладёт голову точно так же. Да и Бортник готов пообещать, что никогда не отпустит Шуру первым. Возможно, ему не хватало того самого общения, которое было на воле. Разум медленно погружается в туман, словно пьянеет от потока мыслей. Хочется вновь заплакать, но не от страха вновь попасть к санитарам в руки, а от счастья. Счастья того, что он кому-то нужен, что кто-то в действительности обнимает его по своей собственной воле. — Лёв, санитары. – шепчет Шура, чуть поднимая голову и готовясь встать самому. Но именно в тот момент, когда он встаёт, Лёва хватает его за руку. — Не... уходи... – Проклинает себя за то, что говорить сложно. Настолько, что, чтобы собрать пару слов в целое предложение, понадобилось не мало бы сил. Шура удивляется и чуть дёргает его руку, как бы призывая подняться вместе с ним. И Лёва слушается, в действительности боясь, что Шура пропадёт в один миг. В один миг его не станет. — Не уйду, обещаю. – После этих слов слёзы, которые уже почти остановились, хлынули с новой силой. Он дал обещание, а значило ли это то, что Лёва больше не один? Вновь кладёт голову на плечо Шуры, даже не подумав, касается его волос. На ощупь они кажутся соломой, словно высохли при малейшем попадании воды. Но сейчас это не так уж и важно, сейчас важнее то, что рядом в действительности могут быть санитары. Санитары... Точно. Из-за всего, что произошло за такой короткий период времени, Лёва что-то забыл. По крайней мере чувствовал, что что-то забыл. Но в таком состоянии он явно не вспомнит его.