Чаша для капитана

Каблуки громко стучали по мраморным плитам пола, и в такт шагам в сердце стучал жгучий страх. Ее не было целых две недели, она неслась в Новую Серену, непрерывно спрашивая себя: все ли в порядке с Куртом? Де Сарде до боли прикусила губу. Себе можно не лгать, звенящий в ее натянутых нервах вопрос на самом деле звучал иначе: «Жив ли..?» Она взлетела по лестнице, едва не толкнув плечом служанку, лениво протирающую перила, под удивленные взгляды придворных стремительно пересекла тронный зал. Мелькнула мысль, что переодеться с дороги все же стоило: она выглядела, как гонец с плохими вестями – в запыленном плаще, встрепанная, с рукой, лихорадочно стискивающей эфес шпаги. Наверняка это даст пищу каким-нибудь глупым сплетням. Ну и пусть. – Константин, – кивнула она ему, изображая вежливость. – Моя дорогая кузина! – воскликнул тот с неизменным восторгом, и у нее немного отлегло от сердца. Если Константин ведет себя, как ни в чем ни бывало, значит, Курт точно жив. Де Сарде поспешно пересказала кузену последние новости, и он, видя ее нетерпение, не стал тратить время на долгие расспросы и просто кивнул. – Как он? – все же не выдержала де Сарде и с тревогой вгляделась в его лицо, ожидая ответа. Константин опустил взгляд: – Неважно. Твой лекарь-островитянин говорит, болезнь развивается слишком быстро. Он облегчает боль, но вылечить малихор ему не по силам. Узор на красных обоях перед ее глазами смазался в безумном калейдоскопе. Де Сарде стиснула зубы, удержав болезненный выдох. Но мысленно схватила себя за шиворот и как следует встряхнула. Время отчаяния не пришло – Курт жив. А значит, у них есть надежда. – Я пойду, – она посмотрела на кузена умоляюще, и тот поспешно махнул рукой, отпуская ее. Курт сидел у жарко растопленного камина с книжкой в руках, но не читал, а разговаривал с Катасахом, меланхолично перетирающим что-то в ступке. Де Сарде замерла на пороге, словно влетела в стену, и едва не ахнула вслух. Красота Курта с детства заставляла ее терять дар речи от восхищения: даже грубые шрамы нисколько его не портили – уж скорее наоборот, добавляли шарм. Когда они виделись в последний раз, предвестники болезни только начали накладывать на него свои уродующие тени. И вот сейчас жуткие следы малихора окончательно украли четкие черты, спрятали их под безобразной личиной мокнущих сукровицей корост и темных рубцов. Болезненно-бледное лицо покрывала бурая сыпь, вокруг глаз, по лбу и щекам гадкими пауками расползлись скопища кривых жгутов и отвратительных сизых уплотнений. Светло-голубая радужка окончательно выцвела, став неприятно белесой. Жуткий незнакомец слегка приподнялся с кресла ей навстречу, и его мутные вылинявшие глаза засияли: – Зелень! Но голос оказался все тем же, знакомым, и прозвучавшее в нем счастье – тоже. Де Сарде вдруг почувствовала, что снова может дышать. В этом взгляде горело сейчас столько жизни, что зловещая маска болезни поблекла и растворилась в этом свете. Де Сарде бросилась к нему, притянутая голосом, словно магнитом, опустилась на пол и крепко обняла колени Курта, прижавшись к ним лицом. Напряжение, сжимающее ее все эти дни, будто в латной перчатке, разом отпустило. Ей показалось, что пока она рядом, пока держит его в своих руках, с ним не может случиться ничего страшного. О матери она думала так же... Но теперь все будет иначе. Она не даст ему умереть! Широкая ладонь Курта ласково прошлась по ее волосам. – Со мной все в порядке, правда. Этот парень – настоящий чудодей, – в его голосе все-таки появилась незнакомая ей хрипотца, но он все еще звучал спокойно и уверенно. Де Сарде посмотрела на Катасаха, и тот сдержанно покачал головой: – Я избавляю твоего минунданема от лишних страданий, только и всего. Мне жаль, карантс. – Нет, не надо, не извиняйся! – воскликнула она сердито. – Просто сделай все, что можешь, и немного еще. Я тоже не остановлюсь. Мне сказали, если я найду вашего короля, Винбарра, он позволит мне встретиться с Эн-он-мил-фрихтменом. Если кто-то и сможет исцелить малихор, так это бог, который его наслал. – Она перевела взгляд на Курта, глядя на него снизу вверх с такой яростной надеждой, словно могла вылечить его, превратить обратно в мужчину, которого знала, одной лишь силой своего желания. – И я найду его, обещаю! – Я тебе верю, зелень, – он снова осторожно погладил ее по голове с самым серьезным и торжественным видом. – И тоже обещаю, что уцеплюсь за жизнь, как никогда раньше. Я не собираюсь умирать, только не теперь – когда ты здесь. Ладонь Курта мягко скользнула по ее щеке, а потом отдернулась. У ее матери тоже была эта неуверенность в жестах: она тоже боялась заразить свое дитя, невзирая на все заверения лекарей, что это невозможно. Де Сарде смотрела на Курта, и на искаженной болезнью безобразной маске, которая теперь была у него вместо лица, видела то же самое выражение: нежность, припорошенная грустью и страхом. Княжна и телохранитель ее дочери были разительно непохожи – Ливи казалась нежным цветком, но была отлита из стали, а суровая внешность Курта надежно скрывала его необыкновенно доброе и чуткое сердце. Но малихор будто бы превратил их в отталкивающие тени самих себя, сделал копиями друг друга. У де Сарде заломило сердце. Мать всегда находилась у нее на глазах, и страшные изменения происходили с ней постепенно. Здесь же перемены оказались внезапными и слишком разительными. Она поймала ладонь Курта и крепко прижала к своим губам, не давая ее отнять. Его кожа отдавала горечью, но все еще пахла им самим. Только де Сарде знала, что этот отчетливый привкус – недобрый знак. Должно быть, Курт уже начал терять зрение, как и ее мать. В горле застрял ком, и она поспешно его проглотила, вместе с непрошенными слезами. Она не будет, не будет отчаиваться! – Мне нужно подумать, – медленно произнес Катасах, вставая со своей скамеечки, – и ненадолго уйти из города. Я вернусь вечером, карантс. Приготовленного лекарства должно тебе хватить. Курт кивнул, не отрывая глаз от де Сарде, а когда Катасах вышел, опустился рядом с ней на колени и бережно прижал лицом к своему плечу. Его сердце гулко стучало, грудь вздымалась часто и неглубоко, в ней переливались тихие хрипы. Де Сарде сглотнула и, чтобы отвлечься от заново скрутившего ее страха, решила перейти к важной для Курта новости. – Курт, я была в Сан-Матеусе. Генерал Зиглинда рассказала мне о Германе и о призрачных лагерях, которыми он заведовал... Его тело моментально напряглось, словно в него попало магическим зарядом, а дыхание сбилось. – Ты нашла его? – Да. Отец Петрус и Васко помогли мне его поймать. Его казнили, Курт, – сожгли на главной площади города, как еретика, у меня на глазах. Судя по тому, что рассказала о нем генерал Зиглинда, он этого заслужил. В комнате повисла долгая пауза. – Жаль, я не видел. А что именно она тебе рассказала? – голос Курта прозвучал еще более хрипло, чем раньше. Де Сарде с удивлением подняла на него взгляд, глядя глаза в глаза, так ей было проще: – Только то, что у тебя к нему личные счеты. Он опять замолчал, потом вздохнул, снова привлек ее к себе, стараясь не касаться ее кожи, и до нее дошло, что Курт не хочет, чтобы она на него смотрела. Наверное, думает, что ей противно. – Так и есть, личные счеты, и по ним теперь уплачено. Не будем об этом сейчас, ладно? Я ужасно благодарен тебе, зелень: за все, что ты для меня сделала. И за то, что ты сейчас рядом. Она почувствовала смущение в его словах, и на ее глаза все-таки навернулись слезы. Де Сарде решительно закинула руки ему на шею и коснулась губами его обметанных губ – осторожно и ласково. Курт на мгновение замер, готовый отстраниться, но она сжала объятия крепче и поцеловала уже по-настоящему, настойчиво проникнув в его рот языком. И привкус горечи перестал казаться ей чуждым или неприятным: это был ее Курт – ее, с головы до ног, душой и телом. – Люблю тебя, – прошептала она, прижавшись своим лбом к его. – Мой, навсегда. Люблю. И снова его поцеловала. И на этот раз Курт ответил: с нежностью и страстью, которые – она знала это! – скрывались в нем всегда, в его верном, благородном и сильном сердце. Именно это было по-настоящему важно, а вовсе не то, как он теперь выглядел. Де Сарде осталась у него на ночь, окончательно наплевав на сплетни. И твердо решила, что, вернувшись из следующей экспедиции, вне зависимости от того, найдет она Винбарра или нет, попросит Константина и отца Петруса скрепить их с Куртом брак. Следующие две недели она провела в лесах, в тщетной погоне за неуловимым королем. А потом решила, что вернется в Новую Серену, возьмет с собой Курта и Катасаха, и они отправятся в святилище Креденес сами, без спроса. Если Фрихтмен и вправду бог, он все поймет. У нее обязательно получится его уговорить, она пообещает ему все, что угодно! В конце концов, она ведь тоже он-ол-менави и его дочь, а значит он непременно им поможет. Если же нет… Но об этом де Сарде старалась не думать. Главным стало – успеть. Но когда она вновь поднималась вверх по дворцовой лестнице, тревога и страх ее догнали. Она вошла в тронный зал, дрожа от напряжения. Что, если Эн-он-мил-фрихтмен не станет с ней разговаривать? Что, если откажется Катасах? Что, если Курту сделалось хуже, и он не сможет проделать этот путь? Что, если… Додумывать эту мысль де Сарде себе запретила. А потом и вовсе о ней забыла, потому что рассмотрела – лицо ее кузена сияет. – У него получилось! – драматически произнес он громким шепотом. – У этого островитянина. Они сейчас за городом, гуляют. Каждый день теперь там пропадают. Катасах говорит, что чему-то там его учит. А Курт просто обалдело кивает. Ты удивишься, когда его увидишь, – Константин весело ей подмигнул. – Ну, не стой, беги к ним. И де Сарде действительно едва удерживалась от того, чтобы сорваться на бег. Но бегущий эмиссар, снова пыльный и заляпанный грязью, наверняка вызвал бы в городе панику. Так что помчалась она во весь опор, как только лишь немного отошла от городских ворот. Вот так, сломя голову, она и влетела в рощицу, в которой, как ей сказали, проводили свои ежедневные занятия победивший малихор капитан Монетной Стражи и его дикарь-учитель. Курт сидел на земле рядом с Катасахом, погрузив в грунт ладони, и на его лице было написано радостное изумление. Именно это де Сарде заметила первым. А потом разглядела, что язвы от малихора у него полностью зарубцевались, оставив после себя некрасивые зеленоватые шрамы, причудливо и густо исполосовавшие кожу, сквозь волосы уверенно пробиваются древесные ростки, а глаза отливают светло-зеленым, а не голубым. Его вид стал по-настоящему дикарским и абсолютно непривычным, будто перед ней сейчас оказался подменыш в вырезанной из коры маске, что забрал у Курта фигуру. Она в нерешительности остановилась, передумав с разбега бросаться ему на шею. Услышав ее шаги, Курт немного напрягся, но глаза не поднял, словно ему сперва было нужно закончить какое-то важное дело. Но потом все же выдохнул и посмотрел на нее. – Зелень! – он вскочил на ноги легко и ловко, совсем как раньше, и бросился к ней. Курт взял ее за руки, улыбаясь какой-то новой, удивительно яркой и радостной улыбкой, и де Сарде поняла, что никогда раньше он не был так прекрасен. – Это невероятно, – голос Курта немного дрожал от переполняющих его чувств. – Катасах провел обряд и соединил меня с островом. Это так здорово, зелень! Я столько всего ощущаю. Он сказал, что ты тоже так сможешь, обязательно попробуй! Де Сарде еще ни разу не видела, чтобы он вот так открыто и несдержанно показывал свои эмоции, и это тоже выглядело до невозможности красиво. – Твой минунданем – прирожденный донейгада, – улыбка на лице Катасаха тоже смотрелась непривычно и чудесно, сняв ему разом лет двадцать. – У него хорошо получается соединять разрушенные связи и создавать новые. Он слушает, что говорит земля, и она охотно делится с ним силой. Ему нужно пройти обучение в клане beraig nodas, у Дункаса. Его место там. – Ну, чинить сломанные вещи мне всегда нравилось, – Курт застенчиво усмехнулся. – Но я понял, в чем дело, зелень. Понял, что такое малихор, и откуда он взялся. Его нельзя вылечить, но можно изгнать из земли. Мы сможем вернуться и все исправить! Понимаешь? – Не очень, – покачала она головой, не отрывая от него взгляда и чувствуя, как по ее щекам катятся счастливые слезы. – Но я тебе верю.