Cucumis sativus

Соленые огурцы – посреди лета. Жаркого, пыльного, раскаленного казахского лета, лета на киностудии, с жаром софитов, стрекотом кинокамер, студийной пылью, бумажной пылью, тряпичной пылью, бесконечным табачным дымом, и Мишку уже ведет, жарко, душно, софиты светят в глаза, и Мишка уже не помнит, когда он последний раз ел, духота, но окна открыть нельзя, что-то там испортит по свету, а может по звуку, не помнит, все перемешалось в мозгу, и Мишка думает, как же это всё выдерживает другой… если он, Мишка, молодой и здоровый… Молодой и здоровый, упрямо повторяет себе Мишка, цепляясь за стенку. Слышите все?!! МОЛОДОЙ. И. ЗДОРОВЫЙ. Тому, другому, все-таки не надо париться в плотном черном кафтане с толщинками, может ходить в рубашке, и даже, в общем-то, если захочет, ее расстегнуть… Мишку это чуточку утешает. Мишку ведет от жары и усталости. И, наверное, голода. Он даже не помнит и даже не чувствует. Если б не было отработано до автоматизма, он бы не понял, куда разворачиваться к камере. В глазах стоит муть, надо долго промаргиваться, чтобы сфокусировать взгляд. «Не минует». Мишка с удивлением слышит, что он хрипит. На пленке на себя смотреть страшно, он почти рад, что Сергей Михалыч и не показывает. Наверное, он сейчас похож то ли на одну из чапековских человекоподобных машин, то ли на выходца из преисподней. И вот, среди всего этого, в перерыве – Сергей Михалыч с завлекательно-хитрым видом манит из-за декораций. Показывает нечто. Если верить рассказам, в марсельском порту торговцы порнографией вот так украдкой показывают свой товар. Соленые огурцы в протекшей картонной коробке. Сергей Михалыч протягивает ему: - Держи. Всё тебе. У Мишки нет сил выяснять. Только что буркнуть «спасибо». Он плюхается на какой-то мешок с неизвестно чем и откусывает огурец. Огурец неожиданно прохладный. Твердый и раскусывается с хрустом. Ощущается вкус чеснока, укропа и хрена. Чеснока, пожалуй что, многовато. И Мишке, непонятно отчего, сразу делается намного легче. Уже не так жарко, голова больше не кружится, и в мозгах прояснилось. Соленые огурцы посреди лета в Алма-Ате… тут горы яблок, много дынь и еще много чего, но вот как раз огурцов не очень богато. Еще и соленых… Соленые огурцы – как будто дверь нараспашку в ту, другую, нормальную жизнь. Где летом огурцы закатывают на зиму в банки, ну или в бочки под гнетом, у кого что есть и что кому больше нравится, и едят их зимой, с отварною горячей картошкой, всей семьей, за столом, накрытым чистой скатертью с красными петухами. Сергей Михалыч… Мишка просто видит: как Сергей Михалыч уже собрался сказать что-то насмешливое, и тут выражение его лица меняется. Насмешка тает. Он просто говорит: - Потерпи еще чуть-чуть, Миша. Еще немножко осталось. Дверь нараспашку – а через нее не пройти. - До чего? – срывается Мишка. – До конца войны? До конца фильма? До конца… В воздухе повисает непроизнесенное: жизни. У Сергея Михайловича светлые глаза. Какие-то такие прозрачно-светлые, что даже не понять, какого цвета. Серые? Голубые? Серо-зеленоватые, как вода? - До конца эпизода, Миша. А дальше по графику неделю у тебя репетиций нет. Мишке вдруг приходит в голову идиотская мысль: что Сергей Михалыч сейчас притянет его к себе и погладит по головке, как несмышленого расстроенного ребенка. И еще более идиотская: что не только ему. Мишке этого почти хочется... Но Сергей Михайлович убирает руки за спину, как японский атташе на параде. Мишке стыдно своей идиотской мысли. - Простите, - неловко говорит он. – Я… я сейчас. Только чуть-чуть отдышусь. И покурю, можно? - По графику укладываемся. Доешь спокойно, - Сергей Михайлович перекладывает руки в карманы. – Тут немного. За декорациями, невидимый, Сергей Михайлович своим странным голосом что-то кричит Москвину. «Не минует». На пленке – все-таки больше похож на выходца.