Колыбель

Вернулся Джонни и сказал, что они убили Ю Кюхана. Сехун был на кухне с Тэилем, а Кенсу поднялся к отцу, чтобы спросить, не хочет ли он чаю. Часы в гостиной пробили четверть седьмого, но отяжелевшее от штормовых туч небо впитало в себя остатки солнечного света и обратило ранний августовский вечер предночью. С юго-востока доносилось глухое бормотание грозы. Пахло пашней и озоном. Сехун никогда не любил Кюхана, но от слов Джонни внутри у него что-то оборвалось. Наверное, в глубине души он еще надеялся, что все образуется, а казнь Кюхана лишний раз подтвердила, что дороги назад нет. — Скоро они будут здесь. Нужно предупредить отца, — сказал Сехун. — А дальше что? С инвалидом на руках далеко не уйдешь. — Что-нибудь придумаем. — Поздно. Надо было заняться этим месяца полтора назад, когда они еще не перекрыли железнодорожное сообщение и не разбомбили аэродром. Сехун поджал губы. Конечно, Джонни был прав. Он всегда был прав, так уж повелось с самого детства. Но Кай говорил, что все обойдется. Что им не причинят вреда. Пока он рядом, никто их не тронет. Но Кай не давал о себе знать восемь дней, а Ю Кюхан был мертв. Просто потому, что в средней школе обзывал Кая монстром и выцарапывал всякие мерзости, на которые так изобретательны тринадцатилетние избалованные мальчишки, на крышках дорогущих парт их классной комнаты. Они все так делали. Все, кроме ребятишек О. Но в глазах повстанцев они были еще хуже. — И все же, нужно предупредить. Тэиль, ты свободен. Возьми отцовскую машину и езжай в город. — Не могу, — сказал он. — Врачебная клятва. Джонни молча глядел на Сехуна. Весь мир, казалось, глядел в этот миг на Сехуна. — Я, как опекун отца, отказываюсь от твоих услуг. Ты больше ничего нам не должен. Уезжай. Тэиль упрямо скрестил руки на груди. — Твою ж мать, Мун Тэиль, ты понимаешь, что они не оставят в живых никого? Они убили Кюхана, его домработницу и собаку. — Голос Джонни дрожал, хоть он и пытался держать себя в руках. — Ими движет слепая ярость. Они не контролируют собственные действия. Там выжившие из ума, обиженные на весь мир мальчишки и девчонки со способностями капитана Марвела, а ты — один из их угнетателей. Не нужно усугублять и без того хреновую ситуацию. — Но ты останешься? — Дядя О мне все равно что отец. — Я никуда не еду. В чем смысл? Сначала они прикончат тех, кто хоть как-то связан с проектом "Приют", а потом возьмутся за остальных, и будут убивать, покуда не изведут всех, кроме новорожденных младенцев, и Земля не превратится в блуждающую среди звезд планету-ясли. Иронично, не находите? Интересно, предвидела ли фестийская ассамблея наций или кто там стоял за Колыбелью, чем все обернется? — Никто не мог этого предвидеть, — сказал Кенсу, неслышно входя на кухню. — Тем более — они. Цивилизация, которая никогда не знала разрушительных войн и не была знакома с концепцией расизма и ксенофобии, вряд ли могла предположить, что их дети вырастут и поднимут вооруженное восстание против тех, кто их приютил и вырастил. — Он обошел кухонную стойку и пристроил поднос с грязной посудой на краю хромированной мойки. — У отца разболелась голова, я дал ему обезболивающее и уложил спать. Тэиль, хочу, чтобы ты забрал портфель из сейфа. Если они в самом деле придут, тебе придется это сделать. Такова воля отца. Сехун прикрыл глаза. Ему следовало это предвидеть. Отец еще год назад подписал соглашение на эвтаназию, и Тэиль хранил все необходимое для процедуры в сейфе отца, код от которого знали лишь они двое. Профессор О — один из лучших специалистов в области нанотехнологий, общественный деятель, филантроп и отец троих детей — не мог представить себе жизни на одном месте. Он всегда был в движении, много путешествовал, занимался спортом и даже сеанса в кинотеатре не мог высидеть до конца, настолько разум его и каждая клеточка организма были не приспособлены к покою, статичности. И когда паралич в одночасье отнял у него все, он не сумел примириться и выбрал добровольную смерть. У Сехуна с Кенсу такой прерогативы не было, хоть Сехун и хранил отцовский револьвер в тумбочке у кровати. Он знал, что никогда им не воспользуется. Ни для того, чтобы лишить жизни себя, ни для того, чтобы лишить ее кого-то другого. Тэиль тут же отправился в кабинет отца, а Джонни вышел, чтобы проверить, надежно ли заперты двери. Кенсу с Сехуном молча глядели каждый в свою стену. — Думаешь, он вернется? — спросил наконец Кенсу. — Вернется. Это же Кай. Он всегда возвращается. Как собака. Верный пес, что покорно идет к хозяину, который избил его палкой. Но О никогда не обращались с ним дурно и ничего ему не запрещали, в отличие от большинства приемных семей. "Пособие по воспитанию юных фестийцев" настаивало на разумных ограничениях в случае, если за приемышем числился проступок средней или высокой степени тяжести, сопровождаемый неконтролируемым (и еще хуже — если намеренным) проявлением силы. Кай попал в их дом после несчастного случая в его первой семье. Тогда серьезно пострадали двое и один человек пропал без вести, но отец запретил домочадцам говорить об этом. Кай был младше Кенсу и Сехуна на полтора земных года и старше — на тридцать четыре световых*. Он был обездоленной сиротой на родной планете и превратился в бесприютного монстра на чужой. В ушах Сехуна невольно загремел едкий, полный скрытой угрозы и бесконтрольного страха голос Ю Кюхана, что выкрикивал "проваливай на свою родную планету, монстр! надеюсь, ты поджаришься там до хрустящей корочки" в сгорбленную спину Кая. Сехун знал, сколько усилий требовалось приложить, чтобы не ответить обидчику. Кай не мог сорваться и снова причинить кому-то боль и страдания, более страшные, нежели любые слова Ю Кюхана. В такие мгновения Кенсу брал Кая за руку и крепко ее сжимал, а Сехун… Сехун позволял себе то, чего Кай позволить себе не мог. Он сбился со счета, сколько раз их, дерущихся, разнимали старшие ребята или воспитатели. Отец никогда Сехуна не ругал, но и родители Кюхана ничего не делали. Они тоже ненавидели фестийцев. — Собери сумку. Я займусь его вещами, — сказал Кенсу. — Я уже все собрал. — Сехун две недели, как держал рюкзак с самым необходимым у дверей своей комнаты. Пару раз его разбирал, раскладывал вещи по полкам, но спустя полчаса тяжелых раздумий снова скидывал все в рюкзак. Он знал, что Кенсу делает то же самое. Вернулся Тэиль с небольшой докторской сумкой в руках. Сехун догадывался, что можно найти внутри: два тщательно закупоренных шприца со строго отмеренными дозами барбитурата, пара флакончиков с успокоительным и набор первой медицинской помощи. — Идите к нему, — сказал Кенсу. — Я подойду через пару минут. — Лучше я. Сехун боялся подниматься к отцу, словно тот уже умер. Ему было шесть, когда не стало матери, но он отчетливо помнил ее худое, желтоватое лицо в окружении белоснежных подушек, приоткрытый в последнем вдохе рот и неплотно сомкнутые веки. Застывший, потухший взгляд сквозь ресницы словно прирос к лицу маленького Сехуна. Он преследовал его в кошмарных снах следующие десять лет, пока Сехун не рассказал о них отцу, и тот не подыскал ему хорошего психотерапевта. Сехун боялся, что они могут вернуться. Но разве это имело значение, если они все равно следующие? Сехун на миг зажмурился и быстрым шагом, пока его никто не остановил, поднялся в комнату Кая. Там всегда царил прохладный полумрак, пахло морем и фацелией в цвету. Постель стояла разобранной; подушка еще хранила отпечаток Каевой головы. Сехун провел по ней ладонью, разглаживая складки. Он мог поклясться, что чувствует влажное тепло чужого тела под кончиками своих пальцев. Дорожная сумка Кая нашлась на дне платяного шкафа. Сехун побросал туда белье, пару свежих футболок, носки и худи, собрал банные принадлежности в прилегавшей к спальне ванной комнате и порылся в ящиках стола, отыскивая личные вещи, с которыми Кай не захотел бы расстаться. Отыскал папку с набросками: еще в младших классах Кай решил, что станет инженером-дизайнером космических кораблей, но когда пришло время поступать в университет, приемная комиссия отказалась принять его документы. Он был пришельцем категории А, которым запрещалось посещать общественные места, где собиралось больше десяти человек. Университет был таким местом. Отец пытался устроить его на заочное отделение, но ректор лично явился к ним домой и объяснил, что правительство не хочет, чтобы кто-либо из фестийцев участвовал в работе важных отраслей промышленности. Сехун пролистал пожелтевшие альбомные листы, но времени разглядывать детальные чертежи и рисунки не было. Он уложил папку поверх одежды, пристроил рядом разрядившийся айпад и запертую на ключ шкатулку, и отнес сумку в свою комнату. Из прихожей доносился голос Джонни: он говорил по телефону. Сехун устроился на верхней площадке лестницы, еще не готовый идти к отцу. Комната его находилась в дальнем конце коридора. Дверь в нее стояла приоткрытой. Из нее лился тусклый свет прикроватной лампы. С ужасающим грохотом, будто столкнулись два скоростных поезда, разверзлись небеса, и по крыше и окнам особняка застучали первые, самые крупные капли дождя. Джонни запер оконные ставни изнутри, и Сехун не видел масштабов разразившегося ненастья, но по доносившимся снаружи звукам мог сказать, что ближайшие час или два до них вряд ли кто-то доберется. Спустя десять минут отрубили электричество, но особняк О размещался в элитном районе пригорода, где подачу электроэнергии не прекращали из-за небольшой грозы. За этим явно стояли повстанцы. В подвале загудел, включаясь, автономный электрогенератор. Особняк вновь залил яркий свет потолочных люстр. Сехун прошелся по комнатам, выключая их. Джонни ушел в гараж и теперь сливал бензин со всех машин в канистры, которые затем укладывал в багажник внедорожника. Какое-то время Сехун помогал ему, но когда часы показали четверть девятого, он понял, что медлить больше нельзя, и поднялся наверх. Свет в коридоре не горел, и потому Сехун сразу заметил их. Полупрозрачные голубоватые узоры на темном полотне стенных панелей. Микроскопические разряды электричества, пронизывающие стоячий воздух. Волосы на теле встали дыбом, кожу защипало. Воздух завибрировал. Низко, глухо. Звуковая волна прокатилась от лестницы к двери отцовской комнаты. У Сехуна заложило уши. Он зажал их ладонями и обернулся к лестнице. Он знал, что последует за этим. За волной звука пришла другая. Секундная стрелка на наручных часах Сехуна замерла, а затем, дрогнув, принялась отсчитывать секунды в обратном порядке. За временны́м искажением пришло искажение пространственное. Воздух сделался похожим на воду, в которую бросили камень. За миг в центре комнаты образовалась область такой плотности, что у нее появилось собственное излучение Хокинга. Она все сужалась, пока не превратилась в ослепительно яркую точку. Сехун зажмурился, а когда открыл глаза, все исчезло. Кай одернул мокрую футболку и в два шага оказался перед Сехуном. В коридоре было темно, но Сехун мог поклясться, что заметил в его непроницаемо-черных глазах облегчение. Кай порывисто его обнял, обжег шею судорожным вздохом. Сехун, помедлив секунду, обнял его в ответ. Прижал к себе крепко, носом в ухо ткнулся и шепнул: "Еще раз исчезнешь, не предупредив, и я тебя убью". Кай ответил ему коротким, примирительным поцелуем в плечо. — Где остальные? — спросил он тихо. — Кенсу с Тэилем у отца, Джонни внизу, готовит машину. Кай, они убили Ю Кюхана. — Знаю. — Они идут сюда? Кай кивнул. — Отец хочет, чтобы Тэиль сделал это сегодня. — Это я тоже знаю. — Кай поймал взгляд Сехуна. — Отпусти его. Он здесь только из-за тебя. Сехун поморщился. Он догадывался, что отец отсрочивает свой уход, боясь снова его травмировать, но не мог заставить себя отпустить его. После смерти матери отец и Кенсу стали всем его миром, и теперь этот мир рушился у него на глазах. — Так надо, Сехун-и. Не держи тех, кто не хочет остаться. — А ты? — Сехун поймал Кая за руку, крепко сжал его запястье. — Хочешь остаться? Или уйдешь к ним, когда все это кончится? Кай смотрел на него не мигая долгие полминуты, а потом тихо сказал: — К людям, которых я не знаю? К людям, которые для меня никто? Я не испытываю никакого родства с этими существами, разве ты не понимаешь? Да, мы родились на одной планете и прибыли на одном корабле, но я не знаю о них ничего. Для меня они чужаки, пришельцы, которые явились, чтобы разрушить мой дом и уничтожить мою семью. Сехун, я не примкну к ним, даже если это будет означать смерть. То, что они делают, ничего не изменит. Если прежде люди лишь считали их монстрами, теперь они убедились в этом окончательно. Фестийцы по собственной воле превратились в тех, кого в них видели земляне. Так ради чего они воюют? Неужели, казня людей одного за другим, они добьются доверия человечества? Сехун медленно разжал пальцы, но Кай не отнял руку. Он вопросительно глядел на Сехуна, и тот, не выдержав, отвел взгляд. — Прости, — прошептал он. — Знаю, мы это уже обсуждали, но… дочь капитана Сато тоже говорила, что никогда не оставит семью, а позавчера звонил их душеприказчик: Мика выдала родителей и старшего брата, и их казнили в парке при дворце Осаки. Кай поймал ладонь Сехуна и притянул его к себе. Сехун обнял его за пояс и лицом зарылся в длинные, влажные от дождя волосы. От Кая пахло дымом и электричеством; казалось, он всегда находится под высоким напряжением. Сехуна это пугало и завораживало одновременно. — Как хорошо, что ты дома, — сказал он вполголоса. На миг, совсем краткий, он поверил, что все еще может наладиться. Кай провел ладонью по его шее, смял короткие волосы на затылке в кулаке. — Ничего не бойся, — сказал он. Сехун кивнул и повернул голову так, чтобы чувствовать под губами шероховатую, испещренную старыми шрамами щеку. Кожа Кая была холодной и медной на вкус. Сехун поцеловал старый синяк в уголке его рта и нехотя разомкнул объятия. — Сходи, переоденься, — сказал он и потрепал Кая по плечу. Должно быть, дождь застал его в городе. Кай мог при необходимости совершать дальние прыжки, но предпочитал использовать серию коротких. При переходах на малые расстояния материя пространства и времени искажалась незначительно, тогда как прыжок на внушительную дистанцию требовал огромных затрат энергии и слишком сильно сминал полотно реальности. Сехун видел одну из волн, порожденных подобным прыжком. Тогда Кай полностью разрушил восточное крыло дома, погребя под завалами отцовскую библиотеку и оранжерею Кенсу. Повезло еще, что произошло это ночью, и домочадцы крепко спали в своих комнатах в противоположном конце особняка. Кай не стал спорить и отправился к себе, а Сехун наконец осмелился заглянуть в отцовскую спальню. Отец спал, укутанный в одеяло по самый подбородок; его исхудавшее лицо с мягкими, крупными чертами, что, несомненно, достались от него и Кенсу, выглядело слишком уж умиротворенным в столь тревожный час. Кенсу сидел подле отца и читал его любимую книгу. Это был уже третий томик "Цветов для Элджернона" в коллекции отца: два предыдущих рассыпались на отдельные страницы, так часто он перечитывал эту книгу. Тэиль сидел за письменным столом и просматривал записи в медицинском журнале. — Он вернулся, — сказал Сехун от порога. Кенсу поднял глаза от книги. — Значит, они идут за нами? Сехун кивнул. — Что говорит Кай? — Чтобы мы не боялись. — Я не боюсь. Отец, уверен, тоже. Ты? — Не знаю. — Это была ложь. Сехун боялся. Всю жизнь это делал. Даже набрасываясь на Ю Кюхана с кулаками, он терзался всепоглощающим, животным страхом. Его ужасала одна лишь мысль о том, что Кай когда-нибудь сорвется, и его у них заберут. Он не представлял себе мира, в котором нет отца, нет Кенсу и нет его Кая. Такой мир не имел права на существование. Сехун отказывался его принять. — Пускай он еще немного поспит, — сказал он и прочистил горло, желая убрать из голоса непрошеную слабость. — Думаю, время у нас еще есть. Будто в подтверждение его слов затрещал гром. В закрытое окно хлестал неуемный дождь, словно кто бросал в стекло пригоршни риса. — Думаю, есть. — Кенсу перевернул страницу книги. Тусклый свет прикроватной лампы придавал бумаге ржавый оттенок. Сехун не вынес этой картины и вышел из комнаты, неплотно притворив за собой дверь. Кай принимал душ. Свет включать не стал, и ванная утопала во влажном, блестящем запотевшими зеркалами полумраке. Дверь стояла открытой, отчего свет из спальни широкой полосой ложился на кафельный пол, где горой была свалена мокрая одежда. Сехун переступил через нее и встал у душевой. Грохот воды на миг стих. Кай заметил его присутствие и отодвинул дверь в сторону. Он ничего не сказал, и Сехун тоже промолчал. Кай повернул регулятор и пустил горячую воду. Мощные ее струи разбивались о широкие плечи и крепкую грудь, стремительными потоками бороздили рельефные мышцы живота и путались в густых, курчавых волосах на лобке. Сехун так привык к Каю, что едва замечал, насколько он красив. По-настоящему, словно сошедшее с небес божество, что, пожалуй, было не так уж далеко от истины. Кай явился на Землю из бескрайних глубин космоса, с планеты, более древней, нежели Солнечная система, и первые цивилизации на ней достигли своего расцвета и заката в ту пору, когда по Земле еще бродили динозавры, посему в глазах многих людей он и ему подобные представлялись богами нового мира. Огромную роль в обожествлении фестийцев сыграли и их необычайные способности, столь характерные для языческих богов древности. Сехун верил, что именно это в итоге и настроило массы против них. Людям нравилось в богов верить, но не жить с ними по соседству. Кай заметил, что Сехун смотрит и бросил на него ответный взгляд из-под спадавших на глаза волос. — Присоединишься? — спросил он, заведомо зная ответ. Сехун споро избавился от одежды и шагнул в наполненную горячим паром душевую. Кай скользнул ладонями по его спине, зарылся пальцами в волосы и прижал к запотевшему пластику стены собственным телом. Наверное, им не стоило это делать. Ни тогда, когда все это только началось — с невинных прикосновений под обеденным столом, пока домочадцы наслаждались малиновым шербетом, и украденных друг у друга первых поцелуев, — ни сейчас, когда у всего этого попросту не было будущего. Но Сехун не мог остановиться и потому голодно, кусая полные, пресные от воды губы, ответил на поцелуй. Тело Кая походило на наэлектризованный кусочек металла, и когда они целовались, Сехуну казалось, что его губы жалит рой микроскопических пчел. Занятия любовью приносили еще более странные ощущения, но Сехуну нравилось. Ему все в Кае нравилось. Сехун прогнулся под скользнувшей на поясницу ладонью и откинул голову назад, затылком уперся в рифленый пластик перегородки и закрыл глаза, когда губы Кая прижались к шее чуть ниже кадыка. Времени на что-то особенное у них не было, и они просто помогли друг другу снять напряжение. На пару бесконечных минут Сехун вновь почувствовал себя человеком. Кай целовал его плечи, грудь и ладони, что бесцельно блуждали по его лицу, и Сехуну казалось, что он все это выдумал. Ю Кюхан был жив, портфель Тэиля покоился в сейфе, а Кай обнимал его так крепко не оттого, что боялся — больше не доведется, а потому, что просто скучал. — Обещай, что если я буду первым, ты позаботишься о Кенсу, — попросил Сехун, когда они выбрались из душа и помогали друг другу обсушиться. Махровое полотенце замерло в руках Кая. Сехун не стал дожидаться ответа и продолжил: — Мы оба знаем, что я буду первым. С моим-то норовом. — Он невесело улыбнулся. — Думаю, с нашей семьи достаточно и нас с отцом, поэтому сделай так, чтобы Кенсу жил. — Лучше сделаю так, чтобы жили все. — Кай провел полотенцем по его шее, и Сехун невольно вздрогнул. По спине побежали мурашки, и это было приятно. Сехуну как никогда прежде хотелось Каю верить. Отец проснулся ближе к полуночи. Гроза утихла, но дождь все стучал по окнам, не позволяя гнетущей тишине заполнить комнаты сумеречного особняка. Кенсу спустился на кухню, чтобы приготовить отцу попить, когда Кай, что сидел у изголовья его кровати и о чем-то тихо с ним переговаривался, вдруг напрягся, будто собака, почуявшая чужака. Миг стояла тишина столь пронзительная, что Сехуну показалось, он оглох, а затем они одновременно метнулись к двери. — Кенсу! Джонни! — закричал Сехун, вылетая в коридор. Сердце так яростно грохотало в груди, что дыхания едва хватило на эти два коротких звука. В спину ударила пространственно-временная волна. С первого этажа донесся голос Кая. Зазвенела брошенная в раковину посуда. Кенсу что-то прокричал; за миг его шаги уже гремели на лестнице. Со стороны гаража грохнуло. Никогда еще звук поднимающихся рольставней не казался Сехуну столь ужасающим. Он, не раздумывая, бросился в собственную спальню, выдернул верхний ящик прикроватной тумбочки и, едва не уронив его себе на ноги, выхватил отцовский револьвер. Проверил, заряжен ли он, взял сумки с вещами и побежал обратно. Все фестийцы обладали сверхъестественными способностями и пуль не боялись, но бессмертными они не были, и это внушало надежду. Если револьвер их и не остановит, то хотя бы задержит на время. Сехун уже добрался до комнаты отца, когда на лестнице показался Джонни. Он жестом велел двигать дальше и бегом бросился за Сехуном. — Запри дверь, — скомандовал он, когда оба оказались в спальне. Кенсу метнулся к бюро, где хранились ключи, которыми вечность никто не пользовался, и запер дверь на замок. Джонни и Сехун тем временем передвинули старый платяной шкаф к окну: ставни больше не казались надежной преградой. Волосы у Сехуна на загривке знакомо зашевелились; слух уловил потрескивание слабых электрических разрядов. Воздух завибрировал, сдвигаясь к центру комнаты. — Все, к кровати, — скомандовал Кай. Ослушаться его никто не посмел. Кай остался стоять посреди спальни и неподвижно глядел в запертую дверь. Из-за нее не доносилось ни единого звука. А потом она дрогнула. Раз, другой, третий, словно кто-то бил в нее обернутым пуховым одеялом табуретом. Сехун поднял руку с зажатым в ней револьвером, не зная, готов ли спустить курок. Кай же "замерцал". Сехун лишь раз видел, как он это делает: стремительно перемещается в одну и ту же точку пространства, создавая вокруг себя гравитационное поле такой мощности, что отец назвал его Вселенской Стеной. Пространство-время в радиусе нескольких метров от Кая искривлялось так сильно, что сквозь него не проникал даже свет. Кай создавал вокруг себя подобие рукотворной черной дыры. Комната за пределами Стены стремительно погружалась во тьму, но Сехун успел увидеть, как дверь сорвалась с петель, и в спальню вбежала девушка с багряными, будто испачканными кровью волосами и, выставив перед собой руки, ударила в Стену незримой силовой волной. Мощная отдача отбросила ее обратно в коридор, и ее мигом поглотила тьма. Вслед за девушкой в комнату ворвалось двое парней; в руках у одного черной сталью блеснул автомат. Больше Сехун не видел ничего: Стена полностью отрезала их от остального мира. — Как долго это продлится? — спросил Тэиль, прижимая к груди портфель. — Я стабилизировал поле минут на двадцать-двадцать пять, — сказал Кай. Он больше не прыгал, но пространство внутри Стены все еще искрилось короткими разрядами статического электричества. Время волновалось, отчего секундная стрелка наручных часов Сехуна прыгала туда-сюда как обезумевшая. Джонни вынул из кармана мобильный, но тот не работал. Сехун знал, что телефоны вне Стены тоже перестали принимать сигнал. Это не позволит нападавшим вызвать подкрепление. — Что дальше? Ты не сможешь "мерцать" до бесконечности. — Кенсу присел на кровать подле отца. Тот глядел на Кая так, словно знал ответ. Сехуна это не удивило. — Ты знаешь, что делать, правда? — спросил отец утвердительно. — Я верю, у тебя получится. — А если нет? — Но ведь уже получалось. — Он недостаточно стабилен. А если он захлопнется раньше, чем я проведу всех? Последний раз, когда это случилось, погиб человек. Ребенок. Пап, ты же знаешь… — Это произошло семнадцать лет назад. Тебе было шесть, ты потерял контроль. Но сейчас этого не случится. Я в тебя верю, сынок. Сехун смотрел только на Кая. Он понял, чего отец от него хочет. Кай должен сотворить посреди их дома червоточину. Проложить кротовую нору сквозь пространство и время. Это было ему под силу. Они все об этом знали. Именно из-за этого Кай оказался в их семье. Будучи ребенком, он уже пытался пройти таким коридором с приемным братом и двумя кузинами. Девочкам повезло: червоточина схлопнулась прежде, чем они в нее вошли, — а вот брат Кая так и остался там. За пределами времени и пространства. Нашлись люди, которые ему позавидовали, ведь он узнал, что было до начала всего. Познал божественный замысел. "В Пустоте нет ничего, — сказал Кай в ответ. — Пустота страшнее смерти". — Если ты мог увести нас раньше, то почему не сделал этого? — спросил Джонни. Вопрос оказался вполне резонным, и Сехун тоже хотел знать на него ответ. — Зачем было ждать до последнего? — Чтобы они увидели, — сказал отец. — Чем раньше они познают силу Кая, тем скорее оставят вас в покое. Им уже известно, что он способен соприкасаться с Пустотой, но неведомо, что он может ее контролировать. Выпусти Пустоту из клетки, и она поглотит их всех, и если поблизости не окажется Кая, чтобы вернуть их обратно — им не спастись. Против этой силы им не выстоять. Среди всех прибывших на Колыбели малышей лишь один мог частично соприкасаться с Пустотой, манипулируя временем, но его силы оказались ограничены: родители постарались. Да и он, насколько нам с Каем известно, не примкнул к повстанцам. Кай, расскажи им о велитах. — Сейчас? — Не думаю, что это займет много времени. Кай поморщился, словно у него разболелись все зубы разом. — Не все фестийцы примкнули к повстанцам. По меньшей мере три десятка по всему миру отказались участвовать в геноциде человечества и учредили свою подпольную организацию. Они называют себя велитами. Разыскивают причастных к проекту "Приют" и переправляют их в безопасные места. Таких, скажем так, на планете не очень много. Я отыскал восьмерых велитов. Среди них был и тот, о ком говорит отец. Тао манипулирует временем, но его семья не позволила ему развивать силу, боясь последствий — неумелые игры со временем чрезвычайно опасны, вы все знаете про эффект бабочки, — так что его способности очень ограничены. Также я узнал, что велиты получили доступ к Колыбели. Не знаю, в каком она состоянии и сможет ли выйти в космос, но это, похоже, единственный способ уберечь хотя бы часть людей от уничтожения. — Хочешь отправить нас на корабль? — Кенсу хмурил широкие брови. По взгляду его больших карих глаз было сложно понять, о чем он думает. Кай кивнул. — Но всем там места не хватит. Это и дураку понятно. — Потому я и остаюсь, — сказал отец. — Нечего тащить в космос бесполезный мусор. — Ты специалист в области нанотехнологий, — отрезал Сехун. — Твои знания бесценны. — Все мои записи с идеями и разработками находятся на накопителе, который я передал Кенсу. Твое образование позволит в них разобраться. Кай, если что, поможет. Я хорошо вас подготовил. Вы не пропадете. А я свое уже отжил. Пора и отдохнуть. Тэиль, прошу. Тэиль бросил на Сехуна беглый взгляд и расстегнул портфель. — Кай, можешь начинать. — Отец улыбнулся, хоть и это давалось ему с трудом: паралич затронул часть лицевых мышц. Кенсу отыскал руку отца под пуховыми складками одеяла и крепко ее сжал. Сехун стоял на месте, не в силах пошевелиться, и смотрел, как Тэиль готовит шприц с первой дозой барбитурата. Кай подошел к отцу и, шепнув ему что-то на ухо, нежно поцеловал укрытый глубокими морщинами лоб. Сехун понимал, что должен сделать хоть что-то, проститься с отцом как полагается, но тело его, казалось, окаменело, и с каждым вдохом в груди делалось все теснее. Отец поймал его взгляд и едва заметно кивнул. — Обещаю, что не стану являться тебе во снах, — сказал он. Сехун отвернулся и отошел к краю защитного поля, как можно дальше от постели отца. Опустился на корточки и накрыл голову руками. Если он не увидит, как отец умирает, то сумеет поверить, что этого не случилось. Они просто уйдут, а отец останется здесь, дома. В той точке Вселенной, которую любил больше всего. Подошел Джонни и взял из рук Сехуна револьвер. — Лучше, если он побудет у меня, — сказал он. Сехун зажмурился так крепко, что заломило в висках. Воздух в шаге от него едва ощутимо завибрировал. Стена медленно разрушалась. Кто-то опустился на пол рядом с Сехуном, обнял его за плечи, притянул к себе. Сехун извернулся в сильных руках, лбом уткнулся в широкую грудь и разрыдался. — Уже все, — шепнул Кай и губами прижался к его макушке. — Все. Пора и нам уходить. Он поднялся на ноги и утянул Сехуна за собой. Тот мертвой хваткой вцепился в его футболку, не желая отпускать. Кай остался единственной его опорой в этом мире, и он не мог ее лишиться. Не так сразу. — Еще будет время, слышишь? — Кай обхватил его мокрое от слез лицо ладонями, заставил поднять голову и посмотреть на него. — Позволь мне тебя спасти. — И еще тише, прислонившись лбом ко лбу Сехуна: — Пожалуйста, я хочу создать новый дом с тобой... Сехун заплакал еще сильнее, но пальцы разжал. Стена замерцала, делаясь тоньше. Сквозь нее вновь просматривались очертания комнаты и заполнившие ее люди. В руках некоторых угадывалось оружие, другие явно намеревались атаковать посредством своих способностей. — Время, — сказал Кай. — Когда открою коридор, гравитационное поле начнет стремительно ослабевать, так что прыгаем по моей команде. Джон, дай мне револьвер. Кенсу, идешь первым. Кенсу встал по левую руку от Кая. Выглядел он спокойным и собранным, чем Сехун похвастаться не мог. Джонни отдал оружие Каю. Тот снял его с предохранителя. Звук поднимаемого затвора заставил Сехуна вздрогнуть. Он оглянулся на Стену. Силуэты людей сделались четче. Теперь Сехун различал их лица. На всех читалась решимость: они пришли, чтобы убивать. Ждать от них пощады не стоило. Сехун шагнул к Каю и накрыл ладонь, в которой он сжимал револьвер, своей ладонью. Кай поймал его взгляд. В глазах Сехуна все еще стояли слезы, но он кивнул твердо, уверенно, и Кай молча вложил револьвер ему в руку. Поле завибрировало и пошло волнами, словно озерной глади коснулось дыхание ветра. Тело Кая откликнулось на эту вибрацию. Воздух в шаге от него зарябил и из газообразного сделался жидким. Чернота из коридора хлынула в комнату и завертелась воронкой вокруг Кая. — Пошли! — скомандовал он. Кенсу, не раздумывая, шагнул в самое сердце тьмы. За ним, не мешкая, последовал Тэиль. Джонни бросил беглый взгляд на Сехуна и устремился за Тэилем. Сехун вскинул руку с зажатым в ней револьвером и выстрелил. Девчонка с кровавыми волосами схватилась за простреленную ладонь, однако посланная ею силовая волна достигла цели. Сехуна сбило с ног, и он кубарем полетел к кровати отца, роняя оружие. — Ну уж нет. Сехуна ударило с новой силой, но на сей раз удар шел из эпицентра тьмы. Мощнейший выброс энергии содрал со стен шелковые обои, сорвал занавески с запертых окон, сдернул с кровати одеяла и опрокинул тяжелые резные стулья и бронзовые торшеры. Люди попадали на колени, прикрывая головы руками. В них летели куски картинных рам и осколки стекла. Сехун потянулся к ножке кровати, но неведомая сила поволокла его к воронке. Его коснулась Пустота. Никогда прежде он не ощущал ничего подобного. Казалось, он замер на тонкой меже, что пролегла между всем и ничем, и не мог решиться на последний шаг. Он все падал и падал, проваливался куда-то и в то же время оставался на месте, разрываемый на части невозможностью сделать выбор, и длилось это, казалось, целую вечность. А потом в спину ударил холодный, мокрый камень; по зажмуренным глазам захлестал дождь. Совсем рядом ревели исполинские турбины и слышались людские голоса. — Ну все, все... — Сехуна рывком подняли на ноги. — Идти можешь? Сехун открыл глаза. Кай, мокрый от льющего стеной дождя, заглядывал ему в лицо со смесью тревоги и ярости. Он не мог не понять, что Сехун собирался сделать, и злился. Сехун его не осуждал. Он бы тоже на себя злился. — Наверное. — Сехун слизнул с губ пресные капли. В дожде чувствовался привкус керосина и тропического леса. Взгляд Сехуна скользнул вбок, и он увидел обеспокоенные лица Кенсу и Тэиля. — У тебя кровь, — сказал Джонни. Выглядел он не лучшим образом, но прыжки сквозь пространство мало кого делали красавчиками. — Должно быть, задело осколком. Там столько всего летало. Что это было? — Сехун тронул саднящую щеку кончиками пальцев. — Временны́е возмущения. Идем. Чем меньше торчим на виду, тем лучше. — Кай взял Сехуна за локоть и повел к огромным ангарам, что стальными грибами вырастали меж тиковых деревьев и цветущего палисандра. Широкое полотно взлетной полосы по щиколотку ушло под воду: дождь явно лил не первый час. Вокруг ангаров суетились люди в невзрачной серой униформе и прозрачных дождевиках. У некоторых было оружие: Сехун заметил притороченные к поясу кобуры. — Это велиты? — спросил он. Кай кивнул. — Нас ведь ждут? — Кенсу едва поспевал за Каем, волоча за спиной три дорожные сумки. Кай притормозил и отобрал у него пару. Закинул их на плечо и тихо сказал: — Помните, место на челноке ограничено. Мы должны убедить Сухо, что необходимы ему. Джонни отличный механик, Тэиль — врач, Сехун — инженер-программист, специализирующийся по ПЛИСам, но Кенсу… Сехун не дослушал. Схватил Кая за руку и сжал ее так сильно, что ногти проткнули кожу. — Ты обещал. Кай тяжело вздохнул. — Я обещал, что вытяну всех, значит — вытяну. Но вы должны мне помогать. Хорошо? — Мы сделаем все, что в наших силах, — сказал Кенсу и взял Сехуна за руку. Сехун вздрогнул и отпустил Кая. У ворот самого большого ангара их остановили двое в спецназовских куртках и с винтовками на изготовку. Паренек нервничал, а вот девушка выглядела невозмутимо-спокойной. — Пропуск, — потребовала она безжизненным, будто у киборга голосом. По взгляду, которым она окинула Кая, Сехун понял, что она фестийка. Кай вынул из кармана брюк небольшую шестиугольную штуковину, смахивающую на жетон, и предъявил девушке. Та кивнула и пропустила их внутрь. — Стремное местечко, — сказал Джонни и повел широкими плечами. Он был недалек от истины. Изнутри ангар напоминал декорации к какому-то фантастическому боевику: куча лестниц и перекрытий, по которым сновали люди в рабочей и военной униформе, бесконечные провода, сыплющиеся с незримого потолка искры, рев двигателей и скрежет металла о металл. Гул турбин подутих, но бетонный пол едва ощутимо вибрировал, будто ярусом ниже находилось еще одно помещение, а внутри него размещалось нечто исполинское, мощное, страшное. Колыбель. — Я ждал вас позже. — У одной из лестниц их остановил мужчина в посеревшем от частого использования медицинском халате. Лицо его было таким же бледным, как и его халат, молодые еще глаза окружали глубокие морщины, уголок рта едва заметно подергивался, когда он говорил, а нервные пальцы бегали по экрану планшета, выискивая одному ему известную информацию. — Непредвиденные обстоятельства. Пришлось прыгать прямо из дома. Последняя воля отца, — сказал Кай. — Мои соболезнования. — Мужчина не выглядел особо огорченным, но кто в сложившихся обстоятельствах мог его винить? — Кого за вами послали? — Орлову, Чавеса и горстку людей с автоматами. По тому, как хреново провели операцию, могу предположить, что новобранцев. — Орлова — сильный ту-рога. Защиту ставить не умеет, но среди нападающих — одна из лучших. Быстро подзаряжается, может черпать энергию буквально отовсюду. Чавес и люди должны были ее прикрывать, но они явно не знали про "мерцание". — Теперь знают. И им это не понравилось. В следующий раз дважды подумают, прежде чем сунуться. — У них нет времени думать. Им известно, что мы захватили Колыбель. Благо, наше местонахождение еще не раскрыли, но так не может длиться вечно. Рано или поздно кто-то сольет и эту информацию. — Мужчина поморщился. — Покажу ваш бокс. Отдохните, пока есть время. Он жестом приказал следовать за ним. Узкие стальные коридоры вывели их в жилую часть ангара. Здесь на голову ничего не падало, да и грохот стоял не такой ужасающий. Жилая зона представляла собой железные боксы, обустроенные по-спартански: никаких окон, экономка под потолком, дешевые настенные часы, показывающие половину седьмого (утра или вечера разобрать было сложно), пластиковый стол, четыре разномастных стула, металлическая перекладина, служащая шкафом, вместо коек — гамаки; совмещенный санузел, выглядящий так, словно им пользовались роботы, а не люди. Мужчина — его звали Сухо, и он был одним из лидеров велитов — выдал Каю ключ-карту от бокса и в двух словах обрисовал установленный у них распорядок дня. Завтракали местные в общей столовой, но еду можно было брать и на вынос. Выходить наружу дозволялось исключительно с разрешения командования, когда поблизости не сновали зонды-разведчики повстанцев: те захватили несколько орбитальных спутников и пытались вычислить базу велитов из космоса; общаться с другими беженцами не возбранялось, но люди были так напуганы, что предпочитали лишний раз не покидать своих боксов. Фестийцам предписывалось проходить спецподготовку, дабы в случае необходимости защитить базу и Колыбель. Члены их семей при желании могли присоединиться к ним. Добровольцев, однако, еще не нашлось. Пока они говорили, Тэиль усадил Сехуна на один из хлипких пластиковых стульев и обработал его царапины и порезы. Сехун не чувствовал боли. Тело онемело, и он словно парил в невесомости, ощущая лишь тяжесть собственных мыслей. В горле комом стояли невыплаканные до конца слезы, но Сехун не давал им выхода. Кенсу не плакал, и он не смел. Это было слишком эгоистично. Они оба потеряли отца, и если Кенсу повел себя как взрослый, ответственный человек, не позволив горю взять над собой верх, то Сехун едва их всех не погубил. — У нас есть пара часов на поспать, — сказал Кай, когда Сухо ушел. — В десять по местному нас ждут на плановую проверку. Все, кто прибывает на базу, должны пройти комиссию. Велиты хотят убедиться, что мы пригодны. — Продолжить род людской средь бескрайних космических просторов, — пропел Джонни, выдвинул стул и уселся на него верхом. — Именно. Поэтому помните, что я говорил. Мы работаем вместе. Нужно убедить начальство, что без нас команде челнока не обойтись. — Но я всего лишь воспитатель, — сказал Кенсу. — Зачем на космическом корабле воспитатель? — Затем, что мы, как выразился Джон, вполне вероятно будем продолжать род людской. И кто будет заниматься его воспитанием? Механики и программисты? Или, может, вояки? Многому же они научат детишек. Кенсу пожал плечами. — Делайте упор на это. Если нужно — угрожайте и шантажируйте. При вас флэшка с заметками отца. Он работал на НАСА, и велитам точно захочется узнать, что он для них разрабатывал. — Они нас приютили, а мы будем их шантажировать? — Тэиль недоверчиво глядел на Кая. — Да. Это сделка. Они предоставляют нам убежище, мы — информацию и ресурсы. Мои способности могут изменить ход войны. Мне под силу проникнуть куда угодно и раздобыть что угодно. Но повстанцы знают об этом и будут охранять важные объекты. Значит, мне придется убивать и калечить. Это стоит дорого. Но место на корабле стоит еще дороже. Каждый лишний рот — тонны и тонны ресурсов. Фестийцы могли себе позволить подобное: их солнце должно было вот-вот превратиться в нейтронную звезду, люди уже не нуждались в деньгах и энергии, к тому же детишек поместили в криогенные фуги, что вычеркивало из списка затраты на питание, гигиенические средства и одежду. Да и брать на борт взрослых, которые бы ими занимались, не пришлось. Но мы не знаем, как погрузить человека в криогенный сон, а потом вывести из него, не повредив мозг и жизненно важные органы, плюс капсулы слишком малы. Значит, мы будем на корабле жить, а это не то же самое что проспать шестьсот тысяч лет. А чтобы выжить, нужны люди, которые делают полезную для всех работу. Врач — ценный ресурс, механик — ценный ресурс, человек, разбирающийся в схемах и компьютерных программах на космическом корабле, — ценный ресурс. Нужно доказать, что в будущем нам не обойтись без людей, которые бы занимались воспитанием наших детей. — Думаю, мы сможем это устроить. Если на борту будет хотя бы пара беременных женщин или молодых мам, я смогу убедить командование, что Кенсу нам необходим, — сказал Тэиль. — Если каждый пассажир Колыбели будет выполнять свои профессиональные обязанности, то заниматься детьми окажется просто-напросто некому. Кенсу печально улыбнулся. — Наверное, стоило послушаться отца и стать врачом. — Ты все сделал правильно. И мы сумеем убедить в этом комиссию. — Сехун поднялся на ноги. — Давайте на боковую. Думаю, в ближайшем будущем нам будет не до сна. Все устали, так что спорить с ним никто не стал. Гамаков оказалось всего четыре, так что Кай устроился на составленных вместе стульях. Маловаттная лампа в санузле не отключалась, так что сквозь матовое оконце в двери в комнату проникал тусклый оранжевый свет. Сехуну было от него не по себе, и он не мог уснуть. Дешевые пластиковые ходики на стене отсчитали три четверти часа, когда он, не выдержав, выбрался из гамака и устроился на единственном свободном стуле. Кай не спал: просматривал новостные сайты. — Об отце что-то есть? — спросил Сехун, передвигая стул поближе к нему. Кай покачал головой. — Видимо, еще не заявили о его смерти в полицию, — сказал он. Сехун выждал с минуту и прошептал: — Прости за то, что там случилось. Я не знаю, что на меня нашло. Кай поднял на него глаза. В полумраке его лицо казалось каким-то внеземным: жутким и очень красивым. — Нет, знаешь. И я знаю. И потому был наготове. — Что ты сделал? Там же камня на камне не осталось. — Я же сказал: временные возмущения. — А если честно? — Спустил Пустоту с поводка. — На миг мне показалось, что я никогда оттуда не выберусь. — Мне тоже. Поэтому, пожалуйста, больше так не делай. Сехун смотрел Каю в глаза и видел в них то, чего не видел там никогда: страх. Бесконтрольный, животный. Тот самый страх, который заставляет совершать чудовищные, необъяснимые поступки. — Ты не захотел идти за мной в Пустоту, потому пришлось сделать так, чтобы Пустота пришла за тобой. А ей не место в нашем мире. Есть вещи, Сехун-и, которым не стоит пересекаться. Не заставляй меня, пожалуйста, играть в бога. — Больше не буду. Обещаю. Кай сел прямо, так что их лица оказались в паре сантиметров друг от друга. — Я ведь говорил серьезно. Хочу построить собственный дом среди звезд, но только с тобой. А для этого нужно, чтобы ты жил и слушался меня, когда тебе грозит опасность. — Плохой выбор. Я ужасен во всем, что касается домашних дел и послушания. — Мы над этим поработаем. Если дашь нам шанс. — Можно мне немного времени на подумать? Сейчас я слишком зол и мне слишком больно, чтобы принимать серьезные решения. Кай погладил его по щеке тыльной стороной ладони и кивнул. — Сколько угодно. А теперь можешь поплакать: я никому не скажу. Сехун покачал головой. — Не могу. Я слишком виноват перед всеми, да и отец не хотел бы. — Ему я тоже не скажу. Идем. Кай взял его за руку, и Сехун глазом моргнуть не успел, как со всех сторон его обступила Пустота, но затем исчезла и она. Они оказались в помещении с прозрачными и текучими, словно вода, стенами, сквозь которые виднелся огромный зал шестигранной формы. Стены его напоминали улей диких пчел, что они с отцом однажды отыскали в лесу, только вот вместо восковых сот, истекающих свежим медом, его заполняли бесчисленные кувезы с питательным раствором, что сотни тысяч лет поддерживал жизнь в крохотных детских телах фестийцев. Кай с Сехуном оказались в диспетчерской при криогенной фуге, в самом центре Колыбели. — Более укромного места на планете не сыскать. Разве что на Эверест могу забросить, но там не так комфортно. Сехун смотрел на него во все глаза. — Теперь можешь плакать. Нам никто не помешает: вход сюда строжайше воспрещен. Сехун покачал головой. Он мог ответить на это сотней всевозможных способов, но вместо этого шагнул в объятия Кая и беззвучно расплакался у него на груди. Плакал ли он об отце или о погибшей цивилизации, порог последнего дома которой он только что переступил, Сехун сказать не мог. Пожалуй, он плакал обо всех отцах и матерях, что отдали свои жизни за детей, которые теперь уничтожали друг друга в бессмысленной войне во имя мести и глупых идеалов, позабыв, скольким пришлось пожертвовать их родным, чтобы они могли жить. — Наверное, стоит попробовать, — прошептал он, оглядывая сердце Колыбели поверх Каева плеча. — Чтобы все это было не зря. Кай губами прижался к его щеке, там, где слезы жгли саднящую кожу, и позволил времени остановиться чуточку дольше, чем на миг. Конец одной истории стал началом другой, и Сехун надеялся, что хотя бы эту ждет счастливый финал. __________________________ *Если предположить, что корабль пришельцев двигался со второй космической скоростью, то Кай и прочие фестийцы старше землян на шестьсот тысяч лет. Июль, 2021