Возлюби ближнего своего (попробуй не читать шапку)

Слэш
NC-17
В процессе
5
Пэйринг и персонажи:
Размер:
планируется Мини, написано 3 страницы, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Награды от читателей:
5 Нравится 2 Отзывы 0 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Примечания:
Ежи был правильным пацаном и всегда давал людям шанс на исправление. Мы все совершаем ошибки, рассуждал Ежи. ​Нужно быть мудрее. Потому и не стал прописывать дурачку с ноги, кидать в речку или квасить бошку о валун. Пускай попытается ещё разок. «Какого хрена ты сказал про моего отца, еблан?!» Стоит и лыбится, рожа румяная, дебильная. Умом не блещет пацан. «Нет у тебя отца!» — говорит. Не, ну не ублюдок? Стою разинув рот. Поняв, как я в этот момент выгляжу, резко хватаю его за шиворот, чтобы засим выбить из него всю дурь и память. Улыбка покинула лицо долбоёба, но долбоёбом он быть не бросил, на то он и долбоёб. «Скажи, почему ты такой мудила? Тебя мать в детстве уронила?» — «А тебя?» — отвечает… Летит мордой в грязь. Мне его не жаль, он сильно борзый. Отец ещё вернётся, а я сегодня злой. Наступаю ему ногой на шею. Извивается в луже, ругается неразборчиво, отчего речная муляка попадает ему в рот. Его волосы, одежда и обувь перемазаны речным илом, кроссовки намокают. Должно быть, эта грязь не только мерзкая, но ещё и холодная. Я погорячился. Вынимаю его из лужи, лицо злое, побелевшее, к нему прилипла всякая речная погань. «Снимай, — говорю, — тряпки свои». Раздетый, он дрожит как осина, то ли от холода, то ли он такой впечатлительный. У меня с собой ничего нет, чтоб вытереть его бренное тело. Даю ему свою футболку. Умывает лицо в реке, несколько раз полощет рот, косится на меня. Натягивает чистую футболку, свою одежду стирает в реке. «И трусы постирай», — говорю. Что он и делает. Спрашиваю, как зовут парня. «Ты кто такой?» — говорю. «Петруччо. Твой брат-близнец». Ещё раз смотрю на него. Неужели нельзя не быть долбоёбом вот таким. Нужно его срочно переодеть. И что он забыл у отшельников в лесу? «Тебе не стрёмно? Уже вечер, браток. Где твоя тачка?» — «Я без тачки», — говорит. «С кем ты?» — «Ни с кем.» — «Тебя подвезти до вокзала?» Смотрит на меня, молчит. В груди неприятно колет, такое мерзкое чувство. Нет, ну что за пацан. Я не отношусь к людям предвзято, мы все дети божьи. Нужно возлюбить ближнего, а ближний всё подкидывает новые поводы сомневаться в его умственных способностях. «А где твои вещи?» — «Здесь недалеко мой дом». Петруччо забавный малый. В округе нет никакого дома, кроме нашего с матерью дома. «Пойдём, — говорю, — и трусы надень.» Сколько я себя помню, мы с мамой жили здесь. Учился я, правда, в школе-интернате, но на выходные и на каникулы всегда возвращался. Дома было уютно, меня ждали мои любимые сырники; заготовка дров, прополка грядок, иногда и ремень. Меня ждала мать, и я смотрел на неё с восхищением. Она умела абсолютно всё. Я выучился в техникуме, работал слесарем-инструментальщиком и был всегда примерным сыном. Так мне хочется думать. «Сейчас придём, примешь душ и переоденешься, понял? Мои шмотки тебе в самый раз. Останешься на ночь. И позвони, кому нужно, за тебя волноваться будут». Демонстрирует мне свою голимую моторолу. Вода её повредила, но у нас дома есть силикагелевые шарики, можно попытаться реанимировать. Даю ему мобилу позвонить. Набирает зачем-то мою мать. Слышу её голос на том конце. «Мы скоро будем», — говорит. И откуда он такой взялся. Моей матери не представился. Погоди-ка. «Мы скоро будем», — так говорит, — «у нас всё нормально», — говорит. Ага, щас. Нормально. Я и сам хотел набрать её, но ты мне, дружочек-пирожочек, сейчас кое-что объяснишь. Ты кто такой нахуй и почему не назвался матери на том конце. Когда перец кладёт трубку, забираю мобилу и говорю ему, чтоб не позорил меня перед мамой и что его выходки меня порядком подзаебали. Стоит, глаза таращит. Если бы он ещё не был таким тупым и не порол херню про моего отца, сходили бы вместе выпили сидра грушевого, моего любимого, или со смородиной, тоже хороший. Завтра он сваливает отсюда. Интересно, этот Петруччо будет сидр? Или он глушит водяру, как у нас рыбаки глушили рыбу. Вроде не похож. Больше на спортсмена похож. Привожу Петруччо домой. Солнце уже село. Мать не стала спрашивать, почему мы полуголые лазим ночью по лесу и зачем я этого пацана с собой привёл. Кидаю вещички в стирку. Мать просит к столу, на столе как раз мои сырники любимые и чай. Петруччо говорит, что очень сильно замёрз. Выпиваем чаю, а сырники прячем назад в холодильник. Я тоже очень хочу согреться с Петруччо вместе в горячем душе. — Пойдём, еблан. Петруччо трясёт от холода. Только б не заболел. Если бы он не задвигал по поводу бати, был бы нормальным. Что он может знать. Хотел бы получить по морде, пусть бы так сразу и сказал. Зачем же говорить гадости про чужих родителей. Запихиваю парня в душевую кабинку. В кабинке узко. Помогаю Петруччо снять футболку. С труханами пусть разбирается сам. Ну его и колбасит. «Ты в порядке?» — «Более-менее» — шепчет себе под нос. Внятнее нужно говорить. Зачем я полез в кабинку, логичнее было бы сначала снять с себя джинсы. Лезу назад. Джинсы, за ними труселя летят на пол. Сверху мне на голову падают ещё одни. Ничего, щас всё будет нормуль. Горячая вода прошибает. Я его не ошпарил. Устанавливаю приемлемую для нас температуру, направляю струю воды на Петруччо, на себя. Вскоре кабинка наполняется густым паром. Петруччо даже вроде повеселел, посиневшие губы вернули свой первоначальный розовый цвет. Это радует. Приобнимаю за плечо, чтоб повернулся, как мне надо, хочу намылить его волосы и поближе рассмотреть. Лицо у него уж очень интересное. Петруччо приседает на корты и закрывает глаза. Он больше не дрожит и выглядит расслабленным. По очереди намыливаю наши волосы. На ощупь они неотличимы. Сидит и балдеет с закрытыми глазами, щёки розовые, на лице идиотская улыбочка. Ты, ебальник попроще сделай, думаю про себя. А то поцеловать хочется. Нужно его умыть, а то я его сегодня лицом в грязь впечатал. В принципе, он справится сам. «Вот, возьми». Умывшись сам, сую ему в руку флакончик с помпой. Отвернулся от него, намыливаюсь с ног до головы и смываю всё к чертям. «Ты там жив, Ежи?» Он уже тоже закончил и смотрит на меня задумчиво. Вымыл хоть моську свою? Притягиваю за щёку, хочу посмотреть, умылся он или нет. Пальцем провожу по его губам. Смотрит удивлённо мне в глаза, приподняв бровь. Что-то ты молчаливый, пацан. Петруччо выглядит спокойно и как-будто ждёт чего-то. Зачем я себя сдерживал. Идиот. Целую Петруччо, как хочу. Сначала едва ощутимые прикосновения. Облизываю то верхнюю, то нижнюю губу, провожу языком по дёснам там же, где нравится мне. Выискиваю самые чувствительные места. Надо ему ещё и щётку с зубной пастой выдать, а то он нажрался гусиного говна. Пальцами рук изучаю родинки на его теле у меня дико стоит. У Петруччо тоже стоит, он любопытный, он крутит и вертит меня, наклоняет по-разному, насколько это удобно в столь тесном пространстве, проводя пальцами везде, куда дотягиваются руки. Он кладёт голову мне на плечо, и я оказался между его тёплым телом и прохладной акриловой раздвижной дверцей. Только бы не открылась, тогда мы выпадем. Я приобнимаю его за шею сзади, закрываю глаза и облизываю ямочку у него между ключицами. Притягивает меня к себе, прижимая вплотную, и вот уже мой член оказывается зажат у него в руке. Я даже не понял, что произошло. «Тише, Ежи». Хорошо. Я буду тише. Нужно быть тише, но ноги предательски подкашиваются, и я кладу голову брату на плечо в поиске точки равновесия. «Прости, что избил тебя». Это мой голос? Смеётся. Я сделал гадость, а Петруччо смеётся. Вгоняет меня в краску опять. «Сегодня?» Виноват. Я пытался убить своего брата-близнеца несколько раз. После того случая, когда отец утонул, я никак не мог принять этого. Ходил к речке, где его видели в последний раз. Сновал по берегу, выжидал. Петруччо подошёл тогда ко мне и позвал домой. Я психанул. Сказал, мол, отстань. Сейчас вот с отцом все вместе пойдём. А дальше он мне и заявляет, что папа умер и пора мне уже свыкнуться с этим. Ну я его и кинул в реку. Орал ему: «Чтоб ты сдох!». Кинул тогда в него несколько увесистых камней. Один из них попал в голову. Петруччо плевался, потерял плавучесть. Тогда я подумал, так и быть. Плыви, мол, на ту сторону. Но я тебя видеть больше не хочу. Петруччо барахтался, бултыхался, и всё же вылез. Не на том, на этом берегу. Я был так рад, что он вылез, что не утонул в этой долбаной речке по моей вине. Сам я плавал всегда в речке как рыба, а Петруччо вот еле вылез. И ко мне прёт. «Куда лезешь. Уходи! Потеряйся, урод!», сказал тогда ему. «Я тебя не знаю». Я не хотел его больше знать. Я не мог ему больше смотреть в глаза после того, как заехал ему камнем по голове и чуть не утопил. Я хотел верить, что папа не умер и всё, что говорит этот лошок — бред сивой кобылы. А он всё пытался наставить меня на путь истинный. Ты кто такой, я тебя не звал, иди нахуй. Так его убеждал. И всё ходил к речке. Избивал его и топил ещё несколько раз. Убедить Петруччо не удалось. Таков Петруччо. Мы освободили ванную и забежали ко мне в комнату. У нас намечается кое-что интересное. В небольшом зеркале над комодом отразились две идентичные фигуры, две пары одинаковых глаз, и я уже не могу их различить. Оно и к лучшему. Я кусаю Петруччо за палец, тот повизгивает, смеётся, и шлёпает меня по попе. Теперь уже повизгиваю я. Снова кусаю его, в этот раз за скулу. Облизываю, посасываю там же. Такого он не ожидал. И вот, Петруччо на моей кровати, глаза горят. Оттягивает мою крайнюю плоть и проводит большим пальцем по головке. Перехватываю его руку. Приподымаю бёдра и укладываю задом на подушку. «Тебе удобно будет в таком положении?» Слегка поёрзав, кивает. Петруччо направляет мои движения, подаётся навстречу. Хочу насладиться моментом. Слышен тихий шум воды из ванной и прерывистое дыхание Петруччо.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.