нью-джерси в ночь с тридцать первого октября выглядит до смешного знакомо. джерард не был тут десять лет. десять лет назад они с фрэнки слушали
их песню и целовались с привкусом вишневого пакетированного вина, сидели на крыше какого-то винтажного многоэтажного здания. они оба считали его уродливым. они оба считали уродливым весь мир, весь мир кроме глаз напротив. а потом фрэнки, (
его,
блять,
фрэнки), процедил ему в губы насмешливо:
— я не люблю тебя.
джерард тогда пожал плечами и еще раз поцеловал его со привкусом вишневого пакетированного вина и, кажется, со вкусом слез. оторвался, прошеплал срывающимся голосом «я тебя тоже» и еще раз с привкусом вина, слез и лжи. а потом уехал в калифорнию, проебывать свою молодость, проебывать свою жизнь. всю эту жизнь думать лишь о тех глазах напротив, словно бы в отместку.
а потом спустя десять лет снова приехать в джерси.
знакомый нью-джерси, знакомая крыша — под балкой знакомые
их с фрэнки инициалы.
(никаких их уже десять лет нет.)
(фрэнки для него давно должен быть «мистером айеро» и смазанным уродливым воспоминанием.) (привкусом вишневой лжи на губах.)
джерард немного пьян и
много до сих пор любит своего фрэнки, а сердце в груди стучит в ритм их песни и даже немного быстрее. пальцы в кармане чужого черного пальто набирают выученный номер, а потом слышится один гудок и насмешливое, знакомое:
— кто это?
он знает кто это, он тоже номер выучил, выцедил сам себе в зеркало, проговорил неисчислимое количество раз, выцарапал на извилинах, пока уэй проебывал свою жизнь.
— это джерард, джерард уэй.
короткий смешок в ответ. слышно, как фрэнки улыбается своей знакомой усталой улыбкой и закусывает губу. слышно, как на фоне шумит телевизор, титры губки-боба, как болтают дети и как голос джамии спрашивает «кто звонит так поздно, дорогой?»
[поздно, о чем то думать слишком поздно]
дорогой?
(для джерарда он всегда был «фрэнки, моя любовь».) (был.)
слышно, как айеро отмахивается и выходит на балкон, а немой вопрос застревает в трубке. застревает в горле, застревает еще в том «десять лет назад», когда фрэнки узнает, что джерард уехал.
— я… с днем рождения, фрэнки.
для джерарда он всегда был фрэнки, он был фрэнки только для него, было что-то особенное в этом простом обращении, было в нем что-то вишневое.
— знаешь, я снова в n-j, я снова на нашей крыше и-
— я не люблю тебя.
знакомо.
джерард смеется в трубку и запускает ладонь в волосы. несколько секунд шумно дышит, а потом как можно более отвлеченно лепечет:
— тут до сих пор наши инициалы и от паркета не отмылось пятно вина.
— я знаю, — айеро немного нервный и джерард слышит, как он поджигает сигарету. джерард слышит, как бьется его сердце, точно также в такт их песне.
— а песню нашу до сих пор
знаешь?
звучит по-детски отчаянно, почти как десять лет назад, срывающимся голосом. фрэнк хрипло хохочет и шепчет что-то нечленораздельное, а потом резко стихает и спокойно, нечитаемо
[тебе, я чую, нужен воздух]
а в ответ
[прости меня, моя любовь]
— там разве не было еще одной строчки? — фрэнк тушит сигарету о перила, но в ответ только гудки, — черт, уэй?
уэй?