inside

      Постапокалиптический киберпанк. Именно так Кёнсу видел весь их мир в последнее время. Из героев они внезапно превратились в бессильных и бесправных преступников, рекомендованных к уничтожению. Разумеется, никого из них такой расклад не устраивал, так что приходилось изворачиваться, скрываться, избегать даже случайной встречи с властями или представителями силовых структур.       Чунмён на всё это только закрывал глаза и утверждал, что они смогут договориться и всё разрешится, запирался в кабинете с Суманом и не отвечал на звонки. Тот факт, что от их способностей остались лишь жалкие крохи, его не слишком беспокоил.       Теми, кто напротив бесконечно рвался в бой, оказались Чанёль, который в принципе всегда был за любую движуху вне зависимости от последствий, и Сехун, внезапно переставший во всём поддерживать лидера, и хвостом следующий за взрывоопасным товарищем.       - Нужно знать врага и его идеи изнутри! – заявил Бэкхён, изобразил раскаяние и отправился устраиваться шпионом в структуры Красной силы. Остальные проводили его взглядами и выпили за упокой.       Бэкхён, как ни странно, вернулся живой, невредимый и в костюме с иголочки. Смахнул с рукава невидимую пылинку, схватил со стола бутылку с соджу, а после уселся в самом темном углу, не отзываясь на вопросы окружающих.       - Переосмысляет, - пожал плечами Чондэ и вернулся к чтению комиксов.       Его вся эта ситуация забавляла, и он не предпринимал ничего для её исправления, уверенный, что пока он никого не трогает, на него тоже не станут нападать.       Исина от подобного равнодушия товарища передернуло, и он отсел от Чондэ подальше – за стол, где уже пил свой кофе Минсок, внимательно переводивший взгляд с одного товарища на другого и уделявший особое пристальное внимание Чонину, тихо сидящему на противоположном конце длинного стола и молча собирающему что-то из металлолома.       - А что делать с теми, кто ушёл? – Кёнсу как мог, старался казаться равнодушным, но голос у него всё равно предательски дрожал.       Все, кто был в состоянии реагировать, тут же перевели взгляды на Кёнсу. Ему захотелось немедленно взять свои слова обратно и уйти, чтобы не привлекать к себе подобного внимания. В этих взглядах не было злобы, скорее вежливое недоумение – компания чётко дала понять, что покинувшие их стройные ряды китайцы более им всем не товарищи.       Но разве мог Кёнсу просто так оставить отношения, которые они выстраивали годами?       - Если тебе так нужно, можешь его предупредить, но имей в виду, что, если попадёшься, компания не станет посылать кого-то, чтобы тебя вытащить, - в глазах Бэкхёна эмоции, которые Кёнсу не может понять. А потом он добавляет совсем тихо и Кёнсу не уверен, расслышал его правильно: - Хотя на твоём месте я не стал бы ему доверять.       Кёнсу не отвечает Бэкхёну, но смотрит на вернувшегося с очередных посиделок с руководством Чунмёна. Тот мягко прикрывает дверь, отвечает ему тяжёлым молчанием и старательно не встречается с ним взглядом.       - Чунмён? – Кёнсу говорит тихо, и не думает о том, почему остальные отворачиваются, начинают заниматься своими делами и заводят разговор о чём-то ещё. Только Чонин отрывается от своих железяк и смотрит на Кёнсу с долей восхищения, кратко улыбается, словно желая удачи, и возвращается к своему занятию.       Кёнсу подозревает, что из них всех Чонин больший террорист-любитель, чем кто-либо ещё.       Лидер включается в разговор с Минсоком, Бэкхёном и Чондэ, которые настаивают на том, чтобы оформить помещение в определенном стиле.       - Может мы ещё и клип здесь снимем? – иронично бросает Сехун, отрываясь от тихого разговора с Чанёлем.       - Чунмён! – не выдерживает Кёнсу и повышает голос.       И это внезапно имеет ужасный эффект. Чунмён вскакивает со своего стула так, что тот с грохотом падает. Лидер же немедленно поворачивается к Кёнсу и смотрит на него с такой злобой, что становится не по себе.       - Иди куда хочешь, Кёнсу, - внезапно спокойно говорит он. – Общайся с кем хочешь. Трахайся с кем хочешь. Нас это не касается. Понял?       Ярость, распространяющаяся от Чунмёна такая яркая, что Кёнсу почти задыхается от нахлынувших на него эмоций. По телу разливается жар, который, если бы его силы были всё ещё при нём, несомненно способствовал бы масштабному разрушению. Но вместо этого Кёнсу только сжимает ладони в кулаки, обжигает Чунмёна не менее яростным взглядом и выходит из комнаты, громко хлопнув ею напоследок, и уже на ходу достаёт телефон и набирает въевшийся в память номер.       - Ты в городе? Я приеду.       Кёнсу покидает здание, вдыхает свежий ночной воздух и боится только того, что в одно мгновение, совершенно непонятное, неизвестное мгновение его жизнь превратилась в чёртову детскую считалочку.       /В понедельник рождён.../       Ночной город – прекрасное зрелище для любого романтика. А теплая летняя погодка там и манит прогуляться по парку, набережной… Но уж точно не прятаться около огромной уличной мусорки, смердящей, как целая свалка.       Но выбора в данном случае выбирать не приходится.       Замереть. Постараться не дышать. Снизить температуру тела – уже из области фантастики, и Кёнсу жалеет, что ему не перепало способностей Минсока. Всё, что ему остаётся, - прикрыть рот ладонью и не двигаться, изловчиться не издать ни единого шороха. Дождаться, пока агенты пройдут мимо, а после ускользнуть в переулок в двух поворотах от места его нычки.       - Проверьте за углами! – Кёнсу раздраженно отмечает, что голос звучит в непосредственной близости от него.       И всё это внезапно становится опасным.       Кёнсу прикусывает ребро ладони и осторожно, стараясь не производить лишних звуков ещё сильнее съёживается, чтобы занимать как можно меньше места. Чтобы за старым брезентом, небрежно накинутом на край мульды, его не только не было видно, но и даже мысли ни у кого не возникло, что в этом отстойнике можно спрятаться.       Стоило признать, что нормальный, адекватный и разумный человек действительно не стал бы этого делать. Аромат, распространявшийся на весь проулок, мог разить наповал и сбивал с ног уже на подходе, но для Кёнсу это был единственный вариант.       - Никого, - рапортовал один из агентов.       И Кёнсу прекрасно мог представить военную выправку, черную в ночной темноте бесформенную робу и лицо, лишённое любых эмоций. Безучастную маску, пугающую Кёнсу до дрожи.       - Наводка оказалась не верна?       От этих слов что-то внутри надламывается.       Наводка. Страшное слово для человека, которому изо всех сил приходится скрываться, прятаться, лгать всем, кто рядом, но никак не связан с силой, которую им, по непонятной Кёнсу причине, даровали какие-то там высшие силы.       - Уходим отсюда.       Пока агенты со всех уголков этой части города спешно собираются в кучу, Кёнсу с максимальной осторожностью вылезает из своего укрытия. Необходимость находиться там ещё хотя бы несколько секунд кажется одним из кругов Ада, а это то, чего Кёнсу в принципе желает избежать в своей жизни или после неё. А ещё в этот раз Фортуна решила окончательно пребывать на его стороне, потому что ничем другим объяснить мини-шоу о том, как агенты втискиваются в небольшой минивен, и командиру приходится вталкивать последнего ногой, чтобы захлопнуть дверь, Кёнсу не может.       В тот момент, когда автомобиль проносится мимо, Кёнсу слышит недовольный рык командира:       - Его здесь не оказалось! Мы прочесали всю местность, сунулись в каждую выгребную яму, - "Не каждую", думает про себя Кёнсу, - но в итоге нашли только пару дохлых псов и полное отсутствие совести у местных жителей! Если эти мистические засранцы таким образом надо мной потешаются, то я не просто отловлю каждого из них, но и заставлю вылизывать мне ботинки, а потом выпотрошу и выкину в подворотне. Уверен, их ещё пару месяцев никто не отыщет, судя по здешней вони!       Кёнсу вслед этому высокомерному ублюдку кривит рожу и осторожно выходит из укрытия.       Следовало бы доложить остальным, что шпион в их организации всё же присутствует, но после того, как сорвался на него Чунмён, желания кому-то что-то докладывать испаряется полностью.       Кёнсу делает шаг в нужную ему сторону и тут же замирает, осененный внезапной догадкой.       Среди них есть шпион.       А это значит, что он не может доверять никому! Потому что с одной стороны он всегда знал, что какие бы отношения не были между ними, - ребята поддержат, помогут, встанут на защиту. Но теперь… Теперь ему придётся быть ещё более осторожным, потому что каждый из них может оказаться предателем, волком в шкуре невинной овечки, может подбадривать, быть всегда рядом, а потом вонзить нож в самое сердце.       От этой мысли по всему телу пробегают мурашки ужаса, а дыхание стягивается в тугой комок где-то в районе желудка.       Кёнсу мог думать об этом раньше, но теперь с кристальной ясностью осознал – он теперь сам за себя.       /Во вторник крещён.../       - Если ты ещё не добрался, куда ты там хотел, возвращайся обратно, - голос Минсока в динамике спокойный, даже немного скучающий. – Иначе Чунмён сейчас, кажется, прожжёт пол, даром, что его стихия вода.       - А ты лёд. Вот и остуди его хорошенько, - недовольно отзывается Кёнсу, пробираясь через толпу на узкой улочке, уставленной лотками с едой, сувенирами, предметами домашней утвари и даже – Кёнсу на мгновение задерживает взгляд на одном из стендов – аквариумами с золотыми рыбками. – Я ещё не добрался, но определенно собираюсь это сделать. И нет, я не скажу, куда именно я иду.       - Пф! – Минсок издает странный звук, не то злится, не то смеется, но тем не менее отвечает всё с тем же спокойствием. – Больно надо. Меня вот больше беспокоит, что Чонин залил весь стол машинным маслом, и оно ни в какую не хочет отмываться, и это действительно сводит меня с ума.       - Попробуй содой, - бурчит Кёнсу, указывая продавцу на несколько заинтересовавших его закусок и сладостей.       - Я не настолько дурак, - недовольно отзывается Минсок, но по его странной интонации Кёнсу приходит в голову идея, что вот как раз про соду тот совсем не подумал. – В любом случае, тебе лучше там не задерживаться. Листовки с нашими лицами по городу пока не висят, да и далеко не всех интересуют разборки супергероев с суперзлодеями, но всё же…       - А ты это всё откуда знаешь? – Кёнсу даже забывает про продавца, который увлеченно раскладывает по контейнерам еду.       Подозрительность кузнечиками стрекочет в каждой клеточкой тела. В голову внезапно приходят мысли о том, что телефон могут прослушивать, что Минсок может специально тянуть время разговора и тем самым позволить выследить Кёнсу, пока тот находится вне безопасности стен компании.       - Всё тебе расскажи, - бурчит в ответ Минсок, но словно с хитрецой. – Так, а когда ты собираешься вернуться?       - Мне пора! – быстро говорит Кёнсу и отключает телефон.       А потом ещё некоторое время приходит в себя, осознавая, что только что чуть не позволил себе расслабиться, довериться. Кёнсу спешно оглядывается по сторонам, делая вид, что изучает соседние палатки, но не замечает никого и ничего подозрительного.       Мужчина за прилавком с довольной улыбкой протягивает ему три огромных пакета.       - Такой красивый молодой человек, - громко произносит он, стараясь перекричать гомон снующих по улочке людей, и вгоняя Кёнсу в состояние паники. – Я тебе ещё кальмаров положил, и рисовых шариков. А ещё…       - Большое спасибо, дядюшка, - Кёнсу быстро протягивает продавцу наличные, даже не спрашивая, в какую цену обошлось всё то, что теперь неслабо оттягивало руку. – Сдачи не нужно.       Мужчина ещё что-то кричит ему вслед, но Кёнсу свободной рукой уже натягивает капюшон и как можно скорее стремиться покинуть столь людное место.       И уже у самого выхода с улицы всем своим существом, шестым чувством, спинным мозгом понимает – за ним следят. Это чувство зарождается где-то в районе седьмого шейного позвонка, растекается по ключицам, вдоль позвоночника, ворочается змеиным клубком в сердце и предательски дрожит в коленях.       Кёнсу не останавливается, продолжая идти по небольшой вымощенной дорожке небольшого городского парка, отделяющего рынок от города. Старается даже не оглядываться и не ускоряться. Ему нельзя никоим образом дать знать преследователям, что он их заметил. Но что делать с ними – и знать бы ещё, сколько агентов висит у него на хвосте – Кёнсу не имеет ни малейшего понятия.       Но Фортуна сегодня определенно решает сделать его своим любимчиком, а потому, едва Кёнсу заворачивает за угол, как его хватают за ворот и со всей силы впечатывают в стену. Воздух мгновенно покидает лёгкие, в глазах стремительно темнеет, а звуки вокруг смешиваются в неразборчивый звон.       - Пойм…       Кёнсу не позволяет незнакомцу закончить предложение, вписывая кулак ему в челюсть. Булькающий стон подсказывает, что Кёнсу попал именно туда, куда собирался. К тому же крупицы оставшейся силы придали значительный урон его удару, так что преследователь тут же рухнул без сознания.       Позволив себе восстановить дыхание и зрение, Кёнсу осторожно пристраивает бесчувственного придурка в кустах, поднимает пакеты, чудом не растерявшие своё содержимое, и как ни в чем не бывало продолжает путь к своей цели. Ему пройти отсюда пару кварталов, но он прекрасно слышит топот за спиной и, дойдя до так кстати оказавшейся именно в этом месте остановке вскакивает в закрывающиеся двери автобуса.       Выглядывать в окно и проверять, успели ли преследователи заметить его, Кёнсу не решается, оплачивает проезд и садится на двойное свободное место, ставя рядом пакеты с ароматно пахнущей едой. До этого момента он даже не обращал внимания на то, как проголодался и как вкусно должно быть то, что источает столь божественные ароматы.       Ему приходится проехать несколько остановок, дважды пересесть на другой автобус, и только после этого он оказывается в том месте, куда добирался, кажется, целую вечность.       Огромная многоэтажка похода на свечку, обмотанную гирляндой светящихся окон, а где-то там на предпоследнем этаже его с нетерпением – Кёнсу уверен в этом – ждут.       /В среду обвенчан.../       Губы Ханя сладкие и Кёнсу с удовольствием смакует их первый за долгое время поцелуй. Между ними никогда не было обжигающей страсти, но их связь была намного глубже, чем у любого, кого знал Кёнсу. И теперь он сходит с ума от того, насколько чувственно Хань отвечает на его ласки. Они провели вместе, кажется, вечность, но Кёнсу так и не может привыкнуть к тому, что это в очередной раз светловолосое счастье досталось именно ему.       - Ты пришёл, - шепчет Хань ему в губы, когда они прерывают поцелуй, чтобы немного отдыхаться.       - Ты разве сомневался? – тоже шепотом спрашивает Кёнсу и слегка улыбается.       Если бы не его удача, ему бы вряд ли удалось добраться сегодня до Ханя. Да и вообще когда-нибудь. У Кёнсу не было повода полагать, что преследовавшие его люди отпустили бы его куда-нибудь, кроме эшафота или тюремной камеры для особо опасных преступников. И он не питал иллюзий, что ему позволили бы ещё хоть когда-нибудь увидеть Ханя.       - Опасался, - пожимает плечами Хань и наконец поднимает голову, глядя Кёнсу в глаза. – До меня дошли некоторые слухи…       - Слухи, да? – Кёнсу морщится и прищуривает взгляд. – Только до тебя они дошли?       Хань несколько мгновений изучает его лицо, а потом легонько шлёпает по груди.       - Не смей думать, что я в этом как-то замешан. Крис и Тао тоже в курсе, но они предпочли держаться подальше от всей этой истории. У них свои жизни, свои планы, и им совершенно нет до вас теперь дела.       - А ты умеешь подбадривать, - Кёнсу тихо смеётся.       - Делаю, что могу, - шепотом отзывается Хань.       Они так и продолжают разговаривать тихо-тихо, стоять близко-близко, словно боятся спугнуть некое волшебство этого момента их первой встречи после долгой разлуки. Постепенно они переходят в небольшую кухонку, где Кёнсу достаёт из пакетов практически недельный запас еды, чем приводит Ханя в состояние веселого недоумения, и он громко смеётся.       - Что опять не так? – недовольно спрашивает Кёнсу, уже не понижая тон.       - Ты собираешь не выходить отсюда всю неделю? Это единственная причина, почему ты мог принести столько еды. А как же твоя неизменная тяга к самостоятельному приготовлению еды?       - Вообще-то, - Кёнсу поднимает на Ханя хитрый взгляд, - я собираюсь готовить. Тебя.       К огромному удивлению Кёнсу от этих слов Хань заливается яркой краской и закрывает лицо ладонями.       - И я опять сказал что-то не то…       - Прости, - Хань качает головой и немного опускает руки, оставляя ладони на горящих щеках. – Я очень давно тебя не видел.       За шикарным ужином они успевают поговорить, кажется, обо всё на свете. О сольной карьере Ханя, о его взаимоотношениях с кастом новой дорамы, о планах Кёнсу на будущее, и даже о возможных вариантах совместного творчества.       - А как там ребята? Как они отнеслись ко всей этой… - Хань машет палочками в воздухе, стараясь подобрать слово, - ситуации?       - Странно, - пожимает плечами Кёнсу, намазывая на тост странный бежевый паштет неизвестного происхождения. – Чунмён злится и прячет голову в песок, Бэкхён строит из себя босса, Чанёль хорохорится, а остальные ведут какую-то свою игру и временами кажется, что вот-вот пошлют всю эту историю к черту и свалят куда-нибудь в Новую Зеландию.       - А не такая уж и плохая идея, - задумчиво отзывается Хань.       - Неплохая идея? – Кёнсу даже перестаёт вдумчиво разжёвывать новое блюдо и с удивлением смотрит на Ханя, который внезапно смущается и опускает палочки на стол, чтобы иметь возможность переплести пальцы и с внимательной серьезностью посмотреть на собеседника.       - Если всё это зайдёт слишком далеко, мы тоже можем уехать… - неожиданно тихо, в противовес решительному виду, произносит Хань. – Мы можем уехать, и никто больше не станет тебя беспокоить. Начнём новую жизнь…       - Серую и скучную, как у любого человека, - откликается Кёнсу и мягко продолжает. – Ты же понимаешь, что это не для нас. Что мы так не сможем. Скоро ли ты привыкнешь жить, не используя постоянно свои способности? Скоро ли ты смиришься с тем, что больше никогда не сможешь выйти на сцену? Долго ли мы так протянем?       Хань молчит, комкая в руках салфетку и поджимая губы. Кёнсу наблюдает за ним, отмечая и слегка измождённый вид, и уже наметившиеся синяки под глазами и даже излишнюю худобу, скрытую мешковатой одеждой. Но в следующее мгновение Хань отбрасывает скомканную салфетку, делает глубокий вдох и расслабленно улыбается.       - Ты прав. Прости, глупая была идея.       Кёнсу поднимается со своего места и подходит к Ханю, который тоже встаёт ему на встречу.       - Я знаю, что ты переживаешь. За меня. За нас. Но давай будем стараться изо всех сил, чтобы всё было хорошо. Что бы ни случилось, Хань, - Кёнсу внимательно смотрит ему в глаза, - я люблю тебя. Помни об этом.       Взгляд Ханя долгий, пронзительный, но Кёнсу не отворачивается, не разрывает зрительный контакт, и Хань, спустя время, утыкается ему в плечо и крепко обнимает.       Они так и проводят ночь в объятиях друг друга, разговаривая, слушая тишину и сердца друг друга. И уже на рассвете, когда Хань уютно сопит у него на плече, Кёнсу думает о том, что уехать вместе с ним на край света – не самая плохая идея.       Но на сердце всё равно тревожно и неспокойно.       /В четверг покалечен.../       Весь следующий день они проводят, не выходя из дома. Наверстывают время, проведенное в разлуке, целуются до тех пор, пока не начинают болеть губы. Простыни на кровати за несколько минут превращаются в бесформенные комки, которые прицельным ударом отбрасываются в разные углы комнаты.       И Кёнсу всё никак не покидает ощущение того, что всё неправильно, всё идёт не по плану. Не по его плану.       Хань теплый. Очень уютный в этой огромной футболке, которую он использует как домашнюю одежду. Кёнсу не может удержаться от того, чтобы не запустить под неё руку, не пройтись кончиками пальцев по нежной коже, чувствуя, как напрягаются мышцы.       - Щекотно, - беззаботно хихикает Хань и позволят Кёнсу целовать его шею, плечи, спину.       Оторваться от него невозможно, и Хань с удовольствием с не меньшей отдачей позволяет творить с собой всё, что только приходит Кёнсу в голову.       - Ты сводишь меня с ума, - шепчет Кёнсу, прижимаясь к Ханю со спины и обнимая за пояс. – Ты словно наваждение, оазис для усталого путника, тихая гавань, убежище. Ты то, что я больше всего на свете хочу защитить.       Кёнсу целует Ханя в затылок и тот откидывает голову назад, устраивая её на плече Кёнсу.       - Я бы хотел, чтобы мы всегда были вместе, - тихо говорит Хань, прикрывая глаза.       У Кёнсу внутри всё трепещет от этих слов, по телу пробегает лёгкая дрожь и мягкая истома. Он ещё сильнее сжимает объятия и расслабляется, только когда прохладные ладони Ханя оказываются на его предплечьях.       Когда в дверь кто-то звонит, они предпочитают не обращать на это внимания, продолжая взаимные лёгкие ласки и полные нежности поцелуи. Когда в дверь начинают тарабанить, Хань вздрагивает, а у Кёнсу внутри всё сжимается от плохого предчувствия.       Они спешно одеваются, пока некто всё ещё настойчиво ломится в дверь, и осторожно подходят к источнику этого шума.       - Лучше спрячься. Не думаю, что это кто-то из соседей.       Хань послушно скрывается в спальне, бросая на Кёнсу взгляд полный страха и сомнений.       Осторожно приблизившись к двери, Кёнсу заглядывает в глазок и едва сдерживает рвущиеся из него громкие нецензурные ругательства. Если вчера Фортуна была на его стороне, то сегодня определенно решила взять выходной и укатить в отпуск. Потому что никак иначе происходящее объяснить невозможно.       Их двое. Они стоят на лестничной клетке с электрошокерами наготове, тихо переговариваются и делают друг другу непонятные знаки. Один из них снова стучит в дверь, а второй достаёт из кармана отмычки.       «Это мой шанс!» - думает Кёнсу и принимает наиболее удобную позицию, чтобы с размаха выбить дверь, когда у тех получится взломать замок.       Щелчок настолько тихий, что Кёнсу едва успевает среагировать и вдарить ногой по открывающейся двери. Громкие ругательства с той стороны подтверждают попадание, но у Кёнсу нет времени ждать, что агенты предпримут в следующую очередь. Вместо этого он вылетает на площадку и со всей силы бьёт одного из незнакомцев в живот, а потом добавляет ему коленом по лицу, попутно уворачиваясь от атаки второго.       - Не уйдёшь, - шипит он и бросается на Кёнсу, но тот успевает уйти с траектории и наносит удар в основание черепа.       - Чёрт! – Кёнсу вскрикивает от неожиданности, когда что-то колет его в голень.       Третий агент, до этого прятавшийся за дверью, умудряется незаметно подползти ближе и воткнуть шприц в ногу Кёнсу. Его Кёнсу хватает за волосы и несколько раз бьёт лицом о бетонный пол.       - Никогда. Больше. Так. Не. Делай, - приговаривает он на каждом ударе.       - Кёнсу!       Осознание приходит внезапно, и он в ужасе отскакивает от растянувшихся на площадке тел. Кёнсу понятия не имеет, живы ли они, но это пугает его не так сильно, как полный ужаса взгляд Ханя.       - Всё хорошо, - он пытается произнести это мягко, но голос хриплый и ещё срывается, пока Кёнсу старается восстановить дыхание. – Всё хорошо. Ты не ранен?       Хань качает головой и тянет руки к Кёнсу, который тут же подходит ближе, обхватывает его лицо ладонями и на грани истерики шепчет в губы:       - Что же ты наделал?...       - Собирайся, - откликается Кёнсу, убирая руки Ханя со своего лица. – Нужно тебя отсюда увезти.       /В пятницу болен.../       - Ты уверен, что это не Лухан их вызвал? – Чунмён смотрит на Кёнсу с подозрением и недовольно притопывает ногой.       - Более чем, - спокойно отзывается Кёнсу, уверенно глядя лидеру в глаза. – Хань был напуган и едва ли вообще понимал, что происходит. Мне пришлось отвести его в отель, чтобы он мог прийти в себя. И мне не слишком нравится мысль, что я оставил там его одного.       - Потерпит, - фыркает Чунмён и окидывает взглядом комнату.       За то время, пока Кёнсу не было, комната успела претерпеть значительные изменения. Стены приобрели синий оттенок и выглядели так, словно это не краска, а подсветка, а ещё появились выступающие белые квадратные колонны, стол был накрыт, уставлен белоснежной посудой, а вокруг стола расставлены изящные стулья, стащенные, по всей видимости из музея или какого-то антикварного магазина, так что это походило больше на театральные декорации, нежели на комнату, в которой они собирались, чтобы обсудить важные вещи.       К тому же Бэкхён настоял, чтобы все они были при параде и вообще вели себя максимально адекватно и достойно того, кем они являются на самом деле, – звёзд мирового масштаба.       - Перестань прожигать меня подозрением! – взбеленивается Кёнсу, вдруг вскакивая со своего места. – Если я говорю, что Хань здесь ни при чем, значит так и есть! Не моя вина, что твой любовничек не потрудился даже позвонить тебе, чтобы узнать, не сдох ли ты здесь ещё часом без него!       Ярость в глазах Чунмёна почти осязаема, и Кёнсу краем сознания отмечает тихий свист, кажется, Чанёля, очевидно, верно оценившего обстановку.       - Кёнсу, тебе не следовало это говорить, - спокойно произносит Минсок, осторожно подходя ближе и кладя ладонь на плечо Кёнсу.       От этого жеста по телу пробегает холодок, который тут же приводит Кёнсу в чувство. Он делает несколько шагов назад, неверяще глядя на всё ещё взбешенного лидера.       - Господи, Чунмён-хён, прости. Я правда не должен был этого говорить. Сам не знаю, что на меня нашло.       Он закрывает лицо ладонями и некоторое время остаётся в этом положении, изо всех сил зажмуривая глаза и растирая лицо. Словно его бешеные псы покусали, не иначе. Сказать подобное… Кёнсу готов был поклясться, что никогда даже не думал ни о чём таком, предпочитая не лезть в личную жизнь товарищей, надеясь, что они ответят ему тем же.       - Хорош петушиные бои устраивать, - Бэкхён с видом директора крупной фирмы восседал во главе стола и приглашающим жестом указывал на пустующие стулья.       Чондэ крутился возле Бэкхёна, потрясая новосварганенными кудряшками, и был в весьма приподнятом настроении. Чего нельзя было сказать об остальных участников их небольшого коллектива.       - Исина всё равно ещё нет. Кто-то может позвонить ему и узнать, где он? – Чанёль устраивается на своём месте, не отрываясь от экрана смартфона, в котором с невероятной скоростью что-то печатает.       Понимая, что никто не бросается выполнять просьбу товарища, Кёнсу достаёт свой телефон и набирает номер.       Исин отвечает не сразу, и Кёнсу даже приходится набирать его во второй раз.       - Исин, где ты? Ждём только тебя! Ты не можешь постоянно всё списывать на…       - Они мертвы…       Кёнсу замолкает на полуслове, слыша растерянный голос Исина в динамике, но не сразу понимая, что он говорит. А потом быстро переводит звонок на громкую связь.       - Исин, повтори, что ты сказал!       - Они все мертвы…       Разговоры в комнате тут же замолкают и все обращают своё внимание на Кёнсу.       - Исин, спокойно. Можешь объяснить, где ты и кто мёртв?       - Я в здании компании. На третьем этаже. И здесь все мертвы. Все сотрудники просто… убиты…       На мгновение в комнате повисает шокированная тишина, в который каждый переводит взгляд от одного к другому, пытается подловить, следит за реакцией, надеется, что кто-то выдаст себя с потрохами.       Первым нарушает тишину Чондэ, резко срывающийся с места и подходящий к Кёнсу.       - Исин, убирайся оттуда сейчас же! К нам не иди! Встретимся в условленном месте, а пока просто постарайся выбраться!       Последнее, что они слышат от Исина – судорожный выдох, а потом звонок обрывается.       Кёнсу только надеется, что друг просто закончил звонок, а не кто-то вырвал телефон из его слабеющих рук. Он мотает головой, стараясь отогнать ужасные мысли, и поднимает взгляд на остальных.       - Нам тоже нужно уходить, - Бэкхён поднимается со своего места. – Идите через тот запасной выход, который за студией. Его нет на планах, так что есть шанс уйти незамеченными. А я попробую их немного задержать.       - Решил поиграть в героя? – огрызается Кёнсу и тут же ловит на себе удивлённые взгляды. – Простите, - тихо шепчет он, сжимая переносицу, - очевидно, я сегодня ещё более мерзок, чем обычно.       Бэкхён поджимает губы, но ничего не говорит.       - Уходим. Живо.       Чунмён отдаёт приказы чётко и коротко. И это, пожалуй, первый раз, когда Кёнсу чувствует в нём настоящего лидера, а не просто назначенного руководством компании. Чунмён осторожно выглядывает в коридор и, только подтвердив, что никого поблизости нет, позволяет выйти остальным.       Кёнсу выходит последним и, оборачиваясь, чтобы последний раз посмотреть на Бэкхёна, видит, как тот прикалывает что-то к лацкану пиджака, наливает в бокал вино и удобно устраивается на стуле, замирая в одной позе, назначение которой известно только ему.       /В субботу помер.../       Пробегая по коридорам, Кёнсу стягивает с себя осточертевший пиджак и расстёгивает верхние пуговицы рубашки. Он бы с удовольствием поменял и её на что-нибудь более удобное, но сейчас на это совершенно нет времени. Хотя не слышно ни выстрелов, ни топота, ни даже посторонних разговоров, Кёнсу чувствует, как опасность дышит ему в спину.       Горло сдавливает, дыхания не хватает. Кёнсу готов поддаться панике, потому что понимает, что здание компании ещё никогда на его памяти не было таким тихим. Он видит, как впереди него бежит Минсок, и останавливается.       Прислушивается к своим ощущениям, прислушивается к биению сердца и всё заполняющей тишине.       - Это сюрреализм какой-то, - бурчит он себе под нос и срывается с места.       Остальные уже на пожарной лестнице, Кёнсу слышит их шаги и сбившееся дыхание. И если уж он уходит последним, а Бэкхён решительно настроен самостоятельно сдаться в руки Красной силе со всеми потрахами, потаёнными мыслишками и замашками двойного шпиона, кто он такой, чтобы ему в этом мешать?       Поэтому, недолго думая, Кёнсу передвигает вешалку на колёсиках, ставя её напротив двери, ведущей на лестницу, сталкивает со столика у стены какие-то предметы, чтобы они упали так, словно лежат здесь уже давно и их никто не поднимает и мимо никто не проходил, а потом закрывает за собой дверь и подпирает её прихваченным стулом.       - Вот и славно, - сам себе шепчет Кёнсу и тоже начинает спускаться вниз.       Остальные, вероятно, уже спустились и разбежались, разъехались, кто куда, только Кёнсу, проскакивая по ступенькам мимо третьего этажа останавливается и думает, что хотя бы Исина ему хочется из списка подозреваемых исключить. Или наоборот усилить собственные подозрения.       Дверь, к удивлению Кёнсу, поддаётся сразу. С другой стороны перед ней не стоит ничего, а помещение оказывается небольшой подсобкой, так удачно расположенной именно в этом месте. Осторожно, стараясь не производить лишнего шума, и не потревожить лежащие на своих местах. Дверь в подсобку тоже оказывается незаперта, но у Кёнсу уже нет никакого желания, думать о том, ловушка ли это, безалаберность персонала, или просто так и должно быть.       Но представшее перед ним в коридоре зрелище быстро выветривает все эти мысли из головы Кёнсу, когда он видит подтверждение словам Исина. Работники их компании - некоторых Кёнсу знал лично, они даже общались иногда в переывах на съёмочных площадках - лежали на полу, прислонённые к стенам, по которым они сползали, умирая, а может просто теряя сознание.       Кёнсу подходит к ближайшему и осторожно прикасается к шее, стараясь нащупать сонную артерию. Но как бы он ни старался, человек перед ним не подавал никаких признаков жизни. Как и другой рядом с ним. И следующий. И все остальные.       Потому что Кёнсу не хотел уходить, не будучи уверенным в том, что никто не погибнет только потому, что он побоялся рискнуть и проверить.       Внезапно до него доносятся далёкие выстрелы, и Кёнсу тут же срывается с места, спотыкаясь о тела, возвращается в подсобку, прикрывая за собой дверь, выскакивает на пожарную лестницу и как можно быстрее спускается вниз.       Их ждали.       Их совершенно точно ждали прямо здесь, подстроив всё так, чтобы загнать их на эту чёртову никому не известную, как они думали, лестницу.       Кёнсу должен был подумать об этом. Предателем был кто-то из своих. Предателем был кто-то, кто знал всё о компании, об их передвижениях, о потайных пожарных лестницах.       Они все были там. В круге из одетых в военную форму, вооруженных людей, которые били их палками, ногами, руками, которые бросали их на землю и направляли оружия в лица. Его друзья, его товарищи лежали на грязном асфальте, стонали от боли, и проклинали своих врагов, шипя ругательства сквозь плотно сжатые зубы.       - Прости меня, Хань, - тихо шепчет Кёнсу, собирая в кулаках всю силу, которая у него только осталась, вбивая её, подначивая, распаляя злость внутри себя, чтобы в следующий же миг замереть, поражённым, опустошённым и безвольным.       - И ты меня прости, Кёнсу.       /В воскресенье отпели.../*       Сознание уж точно не стремилось к нему возвращаться. Кёнсу делает этот вывод, когда понимает, что слышит разговоры, разные звуки, шум улиц, проезжающие где-то совсем рядом поезда, писк приборов и лязг небольших металлических предметов.       А может это просто оковы, из которых он пытается вырваться, но у него всё никак не получается этого сделать.       - Хань…       Собственный голос внезапно пугает настолько, что Кёнсу почти моментально приходит в себя. Он звучит сипло, глухо, словно Кёнсу долго и громко кричал, не жалея связок, не думая о последствиях вопил, что было сил. Пока не сорвал голос настолько, что из горла по большей части просто выходил воздух, никак не облачаясь в звуки.       Кёнсу старается хотя бы сесть и тут же понимает, что оковы на нём действительно есть. Точнее самые обычные наручники, соединяющую цепочку которых он уже успешно разорвал. Кёнсу старается оглядеться, чтобы понять, где он находится, что произошло и почему он, черт побери здесь, если последнее, что он помнит – мягкий голос Ханя.       Глаза постепенно привыкают к темноте, и Кёнсу начинает различать стены, стоящую у кровати тумбочку и тяжёлую металлическую дверь. Под самым потолком, позволяя проникать в комнатку лишь нескольким лучам света, небольшое окно, больше походящее на иллюминатор в самолёте.       - Эй, меня слышит кто-нибудь?       Кёнсу ещё раз оглядывается по сторонам и понимает, что вряд ли найдёт что-то ещё интересное в этой клетке. Наручники неприятно сдавливают руки и Кёнсу вообще не понимает их смысла. Разве не очевидно было, что для него, даже лишенного значительной части силы, нужны били оковы покрепче.       И где все остальные ребята?       Память возвращается внезапно и сразу вся. От резкой головной боли Кёнсу хочется взвыть, но он только прикусывает губу и стискивает виски ладонями, стараясь не дать голове взорваться.       Но зато он вспоминает слёзы в глазах Ханя, когда он оставлял его в отеле и обещал, что вернётся через несколько часов. Вспоминал, как беспомощны были его друзья, против армии обычных людей, вооруженных до зубов автоматами и ножами. И очень хотел бы забыть, как Хань подошёл к нему со спины, ошарашил, сбил с мысли, выбил из колеи и одним ударом уложил на землю.       А потом очень-очень долго был рядом и просил прощения.       Кёнсу настолько погружается в эти воспоминания и борьбу с болью, что не слышит, как открывается дверь, как кто-то тихо подходит к нему и останавливается рядом. И только когда прохладные, такие знакомые ладони ложатся на его плечи, Кёнсу дергается, словно от электрошока и отскакивает, насколько это возможно в сторону, поднимая взгляд на неожиданного гостя.       У Ханя такой вид, словно он вот-вот расплачется. У него синяки под глазами весьма отчетливые, Тао бы точно позавидовал, ключицы выпирают так, что видно под футболкой, волосы всклокочены и весь его вид буквально кричит о том, что, проворочавшись в кровати несколько часов, он так и не смог уснуть, а вместо это пришёл сюда.       Знать бы ещё, зачем.       - Прости меня, - тихо, на грани слышимости произносит Хань, и старательно не смотрит Кёнсу в глаза. – Тебе так лучше будет, поверь мне! – Его голос вдруг набирает силу, а Кёнсу отказывается верить своим ушам. – Они смогут тебе помочь! Они смогут помочь вам всем! Как они помогли мне…       - Помогли…тебе? – Кёнсу сипит и тут же заходится в приступе кашля. Кинувшегося было к нему Ханя он останавливает, вытянув перед собой руку. – Вопрос всё тот же.       - Они освободили меня. От этой ужасной способности. Ты спрашивал меня, сколько времени мне понадобится, чтобы привыкнуть жить без этой силы. Но правда в том, что я ненавидел это! Я ненавидел эту чёртову силу, потому что она была той причиной, по которой я никогда не смог бы быть полностью открытым этому миру, своим фанатам, своим близким. Тебе. – Хань нервно ходит по комнатке – два шага в одну сторону, поворот, два шага в другую – и заламывает тонкие пальцы. – Я мог думать только о том, что случится, если что-то узнает о наших способностях, если кто-то решит, что они от дьявола, хотя не могу утверждать, что это не так.       - И ты в это веришь?       Хань замирает на месте, тяжело дышит и кусает губы. Кёнсу точно сбил его с мысли и теперь тот собирает осколки своего я, чтобы хотя бы попытаться ответить на вопрос.       - Мне так спокойнее, - отвечает наконец Хань, а Кёнсу понимает, что он просто сдался. Просто решил для себя, что его собственная жизнь, его спокойствие и крепкий сон по ночам куда важнее, чем судьба мира, других планет, других вселенных. Кто знает, куда бы привели их эти способности со временем.       Но теперь, кажется, это всё остается для них в прошлом.       - Сколько прошло времени?       - Три дня.       - Где остальные?       Хань морщится, словно меньше всего хотел услышать именно этот вопрос.       - В соседних палатах.       - Все?       Хань отводит взгляд и поджимает губы, прячет руки в карманы джинсов, смотрит в стену и делает вид, что не услышал вопроса.       - Хань? – Кёнсу оказывается рядом неслышно, словно тень, и прижимает Ханя к стене, упирая руки по обе стороны от его головы. – Они все?       - Нет, - выплёвывает Хань. «А лучше бы поцеловал,» думает Кёнсу. – Чондэ удалось сбежать. Потом по камерам увидели, что ему посчастливилось хорошо смешаться с толпой, которую эвакуировали из соседних зданий. Но он тоже будет здесь, можешь в этом даже не сомневаться.       - Ты настолько нас ненавидишь? - почти одними губами, глазами спрашивает Кёнсу.       И Хань почти взрывается.       - Я вас спасаю! Как же ты не поймёшь! Я спасаю тебя!       Кёнсу только качает головой и возвращается к кровати. Коленки нещадно трясутся, и оставаться в сознании с каждой минутой всё труднее. Он не знает, чем его накачивают, но эффект у препарата убойный.       - Даже если так. Тебя-то теперь, кто спасёт?       Хань замирает у стены, широко раскрыв глаза, приоткрыв рот и явно не находя нужных слов.       Кёнсу заваливается на кровать и думает о том, что с такой тяжестью в теле он не сможет ни сбежать, ли убиться, особенно, если учесть, что в этой скромной камере нет ни люстры, ни решёток, ни острых предметов. Возможно завтра он простоит на ногах достаточно, чтобы с размаху упасть на край тумбочки, или какой-нибудь безалаберный охранник заглянет в его камеру и на мгновение потеряет бдительность. Или…       Кёнсу не знает, какие ещё могут быть или. У него сердце не на месте, а в горле стоит огромный комок отвращения и подступающих слёз. А ещё почему-то покалывает в области сердца, но это вероятнее от препаратов и неудачной позы сна.       А ещё темнота подступает так неспешно и мягко, что от этого тошнит, но Кёнсу только устраивает голову как можно удобнее и, уже почти засыпая, чувствует, как прохладная ладонь касается его лица, головы, волос, как Хань накрывает его одеялом, как мягкие губы касаются его щеки.       Он бы оттолкнул, но тело предательски слабое, а сердце предательски ноет.       - Я люблю тебя, - шепчет Хань.       - Три дня назад я очень хотел услышать эти слова.       Кёнсу проваливается в темноту и не уверен, что хочет из неё выбираться, потому что по ту сторону сна его вряд ли ждёт что-то хорошее.       А так…       Словно жизнь пролетела всего за неделю...